Под знаменем Воробья - Исьемини Виктор (читаем книги онлайн txt) 📗
— Ответ достойный орка, — сказал Филька, вновь прислушиваясь к разговору, — но сути это не меняет… Я должен встретиться с ним в бою. Так что извините, если что не так.
— Ты это о чем? — удивилась Ннаонна.
— Я прошу меня извинить, — твердо заявил эльф, — но едва кто-то наймет Орвоеллена — я тут же наймусь против него. Ингви, я прошу разрешить мне такое отступление от клятвы.
— Пропадешь ты без меня, балаболка, — буркнул Кендаг, — Ингви, я тоже прошу… Я с ним, с хорьком этим, наймусь против Коршуна.
— Вы чего? — удивился Ингви, — с ума, что ли, разом сошли? Я с вами.
— Я тоже! — подала голос вампиресса.
— И ты тоже, — со вздохом подтвердил Ингви, — как же без тебя-то…
— Ну и я, слышь-ка, такую славную компанию нарушать не желаю… Это… Очень мне желательно поглядеть, чем такая заварушка закончится… — завершил своеобразную «перекличку» Никлис.
ГЛАВА 33
«…Епископ, конечно, повел речь издалека. Он начал с того, что я давно не посещал храм и подаю дурной пример пастве. Я, все еще не догадываясь, для чего он затеял беседу, отвечал ему с улыбкой, что не посещал, поскольку мои мирские обязанности не оставляют мне достаточно досуга, чтобы уделить время молитвам. И что мирянин из меня куда лучший, нежели богомолец…
И тут епископ разразился торжественной речью, в которой советовал мне покаяться, отречься от престола Могнака, все ценности пожертвовать церкви… А самому мне велел проситься в монастырь — а уж он, дескать, замолвит за меня словечко, чтобы такому архиеретику позволили замолить свои жуткие грехи в святых стенах… все это было так неожиданно… Разумеется, я был поражен, а епископ все вещал о том, какой я великий грешник и злодей… Чего он добивался? Что я «раскаюсь»? Или ждал, что я велю казнить его и он навеки прославится, приняв мучение — по примеру древних блаженных? К церкви я всегда был равнодушен, однако, мой дорогой потомок, я был молод и горд…
Я не стал казнить или как-то по-иному карать дуралея, я просто велел вышвырнуть его из моих палат… Причем мое повеление слуги исполнили с великим тщанием и энтузиазмом. Они ведь искренне разделяли мое уважение к служителям Гилфинга! А епископ, пока его волокли по дворцу — он, конечно, не умолкал. Призывал небесные молнии на головы еретиков, грозил, между прочим, и земными карами, обещал, что святая, мол, Церковь не потерпит… А мы были все слишком беспечны и самоуверенны, чтобы придать значение его словам. Я выглянул в окошко полюбоваться, как жалкого крикуна станут вышвыривать из сада. Тот как раз призвал в очередной раз молнии Гилфинговы на головы безбожных чародеев и кто-то из моих не сдержался — выколдовал-таки крошечную молнию, что поразила дуралея-епископа в зад и подожгла его одежды. Мои слуги, выпроводив его за ворота, искренне смеялись, наблюдая, как удаляется шлейф черного дыма и слушая, как затихают вдали угрозы и стоны… И я, глядя из окна, смеялся вместе с ними…
А события приняли между тем совершено нешуточный оборот. Ты, мой любезный потомок, провел, разумеется всю жизнь в Замке и не знаешь, как велика власть суеверий над необразованными людишками… Епископ кинулся объезжать все хоть сколько-нибудь значительные дворы и повсюду вещать о гнезде неверия и духовного разврата. Средства у него были, ибо Церковь всегда умеет скопить мирские блага, а в моем Могнаке — епископская казна и подавно была богата. Его подручные, клирики и монахи, частью следовали за ним — а частью разбрелись по монастырям и просили убежища, как, якобы, изгнанные мною из епархии. Я никого не изгонял — они сами сбежали, но это уже не имело значения. Вскоре слуги Церкви созвали собор и наложили проклятие на землю и дома Могнака. Многие мои подданные покинули край, а я тогда впервые ощутил беспокойство…
Слово церковников уже в ту пору имело некую власть над умами людей… Да скорее всего имеет и поныне — за пределами твоего Замка, дорогой родич. И к тому же когда епископ принимался побуждать владык к войне — те уже сами были готовы. Сеемые им зерна ненависти падали на благодатную почву, тем более, что сердца правителей переполняли жадность и зависть. О богатствах Могнака Знаменитого знали все!
И еще — мой епископ привлек к этому делу двух незаурядных в своем роде людей. Первый — Энтуагл, незадолго до того ставший во главе эстакской епархии. Полный болван, маньяк, обуянный навязчивыми идеями — и вдобавок фанатик. Его сумасшествие требовало выхода, ему не терпелось сразиться с врагами его безумных идей. А ежели таковых врагов не сыскалось, то их следовало сотворить. Вот тут и подвернулся могнакский епископ с его призывами… Другой человек, также ставший душою похода на Могнак — король Фаларик. Этому, с позволения сказать, королю удалось собрать дружину отвратительных, но (не могу не отдать должное!) замечательно отважных бандитов. Во главе этой шайки Фаларик грабил и изгонял из Ванета всех, кто навлек на себя его немилость (а для этого требовалось немного — иметь богатство или даже просто иметь совесть)… Как раз к тому моменту, как епископ Могнака обратился к нему, он привел к покорности весь Ванет — и был готов к новым грабежам и захватам. Его так называемая дружина не могла уже обходиться без драк и бесчинств, в то время, как в Ванете стало некого грабить. Следовательно, требовался заграничный поход, чтобы удовлетворить алчность и пыл этих головорезов. С другой же стороны Фаларику — при его-то дурной славе — требовалось принять участие в чем-то возвышенном и благородном. Требовалось поднять престиж. Поход на ужасно нечестивую (и очень богатую) провинцию устраивал его как нельзя более…»
На следующий день (точнее сказать, на следующий вечер — когда вся «братия» собралась опять в большом зале «Солдата»), к Ингви пристал Шортиль. Маленький чародей не хотел терять близких отношений с «Воробьем», который вдруг стал знаменит. Поэтому он, как и обещал в прошлый вечер, повлек демона в угол чародеев — представить новичка этому обществу.
Поскольку вечер едва только начинался и знаменитые соревнования еще не открывались — в углу собрались пока одни лишь колдуны.
— Приветствую всех, — обратился к ним Шортиль, — позвольте ввести в наш дружеский круг вот этого весьма талантливого чародея. Он называет себя Воробьем…
Ингви с любопытством оглядел собравшуюся в углу компанию. Личности здесь сошлись весьма колоритные. У себя в Альде демон уже подметил, что обладание магическими способностями как правило сопряжено с каким-либо физическим уродством — наемники не были исключением. Более того, некоторые из них сознательно подчеркивали недостатки своей внешности. Они заботились о собственной популярности, добиваясь ее любыми средствами… Среди наемников-магов Ингви с удивлением обнаружил даже одну женщину. Она старательно прятала свою внешность под многочисленными покрывалами и тяжелыми накидками — так что о ее наружности сказать что-либо было сложно. Скорее всего, красотой она не блистала. Зато мужчины выставляли свое уродство напоказ.
У этого тесного кружка имелся своего рода предводитель, или председатель — очень старый на вид здоровенный мужчина, которого величали Ролох Белый. Его отличала длинная седая борода, гордо выпущенная поверх причудливых нарядов мага и спускавшаяся ниже пояса — борода, достойная какого-нибудь гнома. Среди прочих Ролох выделялся — помимо габаритов и холеной бороды — еще и властной, уверенной осанкой. Ингви уже знал, что старый маг считается здесь непревзойденным чародеем и служит в одном из знаменитейших отрядов. Когда Шортиль представил новичка компании, все колдуны уставились на Ролоха, ожидая от него какого-то вердикта. Тот откашлялся и проговорил густым басом:
— Мы все уже наслышаны о подвигах знаменитого Воробья. Тем более приятно, что такой многообещающий новичок принадлежит к нашей братии. Что ж, мастер, присоединяйся к нам, будем рады. А ежели пожелаешь — прими участие в наших состязаниях…
— Благодарю, мастер… Благодарю всех, — отозвался Ингви, — сначала я с вашего позволения понаблюдаю.
