Осенний фестиваль (ЛП) - Хаггис Кристофер (книги онлайн полностью .txt) 📗
Нет, все-таки, замечательный нынче Фестиваль!
Перевод — Рэдгерра, Дремлющий
Литературная правка — Дремлющий
[1] Fox — лис, badger — барсук.
[2] 100 ярдов — примерно 91,4 метра.
[3] 125 ярдов — примерно 114,3 метра.
[4] 200 ярдов — примерно 182,9 метра.
[5]7 футов — примерно 2,1 метра.
[6] 100-120 фунтов — примерно 45-55 кг.
[7] 200 фунтов — примерно 90 кг.
[8] 10 ярдов — примерно 9,1 метра.
[9] 350 ярдов — примерно 320 метров.
[10] 20 ярдов — примерно 18,3 метра.
Последний день праздника
Чарльз Маттиас
Год 705 AC, третья декада сентября
Ветер наконец стих и ближе к обеду Маттиас повел Леди Кимберли подышать свежим воздухом. Пасхальное воскресенье неспешно двигалось к своему завершению, но пока еще Фестиваль в самом разгаре, и должен был продолжаться до вечера. Может быть, кое-кто еще пожалеет завтра утром, после бурно проведенной ночи... может быть, кое-кто даже заречется пить столько пива и медовухи по праздникам. А может быть и нет — не в первой, в конце концов.
Чарльз шел под ручку с Ким, подставляя усы пока еще теплому солнышку, но прохладная земля уже наводила на грустные мысли. Капризное, не слишком-то жаркое лето высоких предгорий Барьерных гор ушло, на смену уже пришла осень... а там и до зимы недалече. Хотя с другой стороны — у Маттиаса теперь есть мех, что ему холода?
«Вот интересно, — подумал крыс, — а как обходятся холоднокровные?» Тут же ему припомнилось случайно виденная сцена, когда прошедшей зимой, во время жуткой метели крокодил-морф Тхалберг, мчался от одного здания к другому. Церемониймейстер был так закутан, что Маттиас узнал его только благодаря торчащей длинной морде. «Хе! Может быть, Бриан знает больше? Надо будет как-нибудь спросить... Получится тема для рассказа!» — отметил Чарльз. Еще одна отметка, из числа многих — на будущее.
Теплый послеобеденный воздух гудел от порхавших птичек. В основном воробьи и синицы — стайками перепархивали с дерева на дерево, то и дело садясь отдохнуть на скрещенные шесты палаток и павильонов. Пушистые облачка плыли высоко в небе, изредка ненадолго закрывая солнце. День был такой, что казалось — лето, пусть и всего на денек, но вернулось в Цитадель.
Чарльз и Кимберли, держа друг друга за лапы, шлепали босыми ступнями по нагревшимся на солнце каменным плитам, легонько постукивая кончиками когтей. За пять лет крыс привык игнорировать звук, издаваемый им при ходьбе. Однако слышать еще одно равномерное постукивание было так радостно, что Чарльз просто не мог выразить чувства словами. Восхитительно, куда как сильнее и пьяняще, чем все ощущения побед, что он когда-либо описывал в рассказах.
Крыс коснулся носом плеча Кимберли. Втянул ноздрями едва уловимую нотку граната, почти исчезающую на фоне аромата здоровой, молодой самки... он никак не мог насытиться ее восхитительным запахом. Точно таким же, как два месяца назад, когда она прибыла в Цитадель и в первый раз пришла в его кабинет. Тогда он желал только лишь помочь — поддержать надломленную, истерзанную ужасом женщину. Убедить ее, что даже с этим обликом... что именно с этим обликом можно и нужно жить дальше! Не влача себя по жизни, но идя, высоко подняв голову, наслаждаясь каждым мигом! Он преуспел в этом, но потом, потом... что-то случилось. Нет, не так — что-то возникло. Проросло, как цветок, сквозь камень мостовой. Зародилось в его душе. Любовь... Поначалу неосознанная, но чем дальше, тем сильнее. Он полюбил ее, а она... Она ответила тем же! Это было так просто... и одновременно так сложно, как... как все в этой жизни.
Если бы кто-то попросил определить момент, когда он понял, что любит, Чарльз наверное не смог бы сказать. Ведь вначале была лишь жалость. Тогда прозвучали его слова, о том, что она прекрасна и достойна любви, но то были только слова. Когда же его мысли пришли в унисон словам? Когда они стали несомненной истиной? Возможно, той ночью, когда они вдвоем, сидя на валунах, смотрели на преобразившийся под лунным светом облик Цитадели... А может, во время встречи Совета Грызунов, когда он принес ей хлеб и сыр? Или когда она криком предупредила его, лезущего на опору? Кто может это сказать? Да и не все ли равно? Они любят друг друга... и только это имеет значение!
Пройдя по оживленным улицам палаточного городка, Чарльза привел любимую к дверям Молчаливого Мула. Сегодня они уже перекусили в одном из павильонов — хлеб, куски вяленой дыни, доставленные с далекого юга и кувшинчик простокваши. Но это было так давно и мало... пришло время обеда и хотелось поесть основательно. За столом, с друзьями. К тому же, он еще ни разу не брал леди Кимберли в таверну. Обычно она уходила в свою комнату — слишком смущенная своим новым обликом, чтобы идти в людное место. Но теперь, после сияющих надежд, обернувшихся грандиозным провалом, в свою очередь ставшим абсолютным счастьем... после ужина у его светлости, Чарльз решил — пора бы им показаться в Молчаливом Муле вместе. Да-да! Раз уж все, всё знают, так есть ли смысл скрывать? Он больше не записной холостяк, и у нее теперь есть кавалер!
Войдя в боковую дверь, он понял, что большая зала таверны заполнена... да почти битком. Донни и его помощники метались взад и вперед, пытаясь обеспечить клиентов медом, элем и закусками. Разумеется, еда здесь, как обычно, стоила денег, но даже праздничные цены были более чем умеренными. Чарльз осмотрелся, и, приметив знакомые морды у бильярдного стола, смело повел туда Кимберли. Та немного нервничала — оглядывалась по сторонам и крепко сжимала его лапу. Впрочем, пройдя под массивной люстрой, неплохо освещавшей залу, мимо камина с ревущим пламенем и крутящимися на вертелах тушками, Ким немного успокоилась. И не удивительно — пахло в таверне не просто так, а правильно — доброй выпивкой и доброй едой. Никто не сидел по углам, не чах над кружкой, погрузившись в черные мысли... Праздник!
А для кого и не совсем. Глядя на мечущихся по залу половничих, Чарльз и сам подумал о предстоящей работе — он должен будет прочитать рассказ Таллиса собравшимся метаморцам. Всем, кто пожелает увидеть закрытие праздника, сегодня вечером, на помосте в южном дворе. И вспомнив о предстоящем выступлении, Чарльз почувствовал легкий мандраж. Да-да! Самый настоящий мандраж! Он на самом деле опасался забыть текст, или сказать его не так. Не то чтобы смертельно... но неприятно. Словно увидеть грубую ошибку в хорошем рассказе. Или кляксу. Или, как у Нахума — обнаружить слипшиеся и смазанные листы, лишь потому, что автор поторопился их свернуть!
Эх, Нахум! Бедняга был бы просто раздавлен... рассказ-то его действительно великолепен, возможно лучший, вышедший из под пера жизнерадостного лиса.
«Кстати о лисе-лисовине. Не он ли сидит среди прочих, за моим любимым столом?» — подумал Чарльз, подходя вплотную к тому самому столу. И действительно сидел, но не только лис — Коперник откинулся на спинку лавки, Хабаккук, сидя-стоя и опершись на собственный хвост, устроился прямо на полу. Мишель, нарядившийся в мешковатый, грубо сметанный балахон, как-то косовато присел рядом. Похоже, парень все еще пытался скрыть ото всех недавно появившийся хвост, но уже отчаялся надеть штаны. Впрочем, вряд ли он смог кого-то обмануть — хвостами здесь щеголяла добрая треть посетителей.
