Сердце гор (Сборник) - Крес Феликс В. (книги TXT) 📗
— То есть?
Дорлан сел на высокий каменный трон. Бруль остановился перед ним.
— Я снова жив силой любви, — сказал Дорлан. — И хочу забрать у тебя ту девушку, Бруль.
Они смерили друг друга взглядами.
— Помнишь, Бруль, как я тебя учил? О мечах и молотах?
Внезапная тень промелькнула на угрюмом лице Бруля. Он склонил голову в легком поклоне:
— Помню, мастер.
— Вот и хорошо. Но тогда я ошибался. Не знаю почему, но я больше не верю в философию меча и молота.
Бруль нахмурил брови.
— Я знаю, — медленно сказал он. — Не понимаю только почему?
Дорлан молчал. Наконец он произнес совершенно иным тоном:
— Ты должен отдать мне Илару, Бруль.
— Почему?
— Потому что есть человек, который ради нее переступил через самого себя.
— Скажи, мастер, — глухо произнес Бруль, — почему тебя в последнее время волнуют такие мелочи? Ты завершил работу над своим вкладом в Книгу Всего. Твой труд непостижим, и теперь ты снова встаешь рядом с Шернью, желая воспользоваться силой Полос ради достижения мелких и незначительных целей. За что борешься, Великий Дорлан? Скажи, за что?
— За добро, Бруль.
Бруль нахмурился:
— За добро? Его не существует, Дорлан. И тебе об этом известно.
Дорлан покачал головой.
— Его не существует, — повторил Бруль. — Почему ты пытаешься отождествлять Светлые Полосы с добром, если Темные, по твоему мнению, не являются злом? Когда ты делал выбор, перед которым когда-то оказывается каждый из нас, ты решил, что зла нет, есть лишь несовершенство. Теперь ты противопоставляешь ему добро? Какой в этом смысл? Нет добра, мастер! Кто же, как не я, всю жизнь пытавшийся познать зло, может знать это лучше всех? Равновесие Шерни основывается на ее однородности. Есть две взаимно дополняющие друг друга разновидности Полос; но это мы назвали их Темными и Светлыми. Точно так же они могли бы называться, например, Полосами Воды и Воздуха. Или Земли и Огня. Какое значение имеет их название? Важна суть.
Самый Могущественный все еще качал головой.
— Если даже мы решим, — медленно сказал он, — что мир — это карта зла, то на ней все равно есть острова и островки добра, Бруль.
— Острова добра остаются лишь частью карты, — возразил тот. — Частью зла, мастер. ОНИ — ЗЛО!
Дорлан встал.
— Тогда — сразимся.
На этот раз Бруль покачал головой.
— Ты изменился, мастер, — сказал он. — Ты низко пал. Ты забываешь, что мудрец никогда не сражается ради самой борьбы. Он всегда сражается во имя чего-то и должен знать, чего именно. А во имя чего хочешь сражаться ты?
— Я уже сказал: ДОБРА. Во имя любви, если пожелаешь.
Бруль чуть не схватился за голову.
— Ради Шерни, мастер! Для тебя это одно и то же?
Внезапно он вытянул руку и прошептал какое-то слово. В его руке сверкнул черный меч.
— Вот мое оружие. Я буду сражаться злом. За право на существование малого зла, сущности которого ты не понимаешь.
Дорлан поднял руку:
— А я буду сражаться добром за добро. Вот мое оружие.
В его руке блеснул длинный золотой меч.
— И что ты мне этим доказал, мастер?
— Что добро существует, только и всего.
Бруль хрипло рассмеялся:
— Так сразимся же!
Лязгнули скрещенные клинки. В одно мгновение меч Дорлана почернел и со свистом взмыл в воздух. Бруль вытянул руку. Оружие мгновенно прильнуло к ней.
— Вот она, борьба добра со злом, — сказал он вовсе не торжествующе, скорее с горечью. — И что же мы видим, Дорлан? Двойное зло?
Дорлан молчал.
— Добро никогда не побеждает, мастер, — говорил Бруль. — Добро не имеет права сражаться, ибо, сражаясь, оно превращается в зло. Борьба сама по себе зло, Дорлан. Не бывает священных войн. Почему ты никак не можешь этого понять?
Он бросил на пол мечи. Послышался чистый звон.
— Твои острова добра я называю малым злом, мастер. Я стараюсь, чтобы его становилось больше, и таким образом вытесняю большое зло. Но не сражаясь, так как это — гибельно.
Он грустно кивнул.
— Любовь? Чтоб тебе никогда не увидеть, какой она может быть «доброй»! Может быть, моя любовь к этой девушке лучше той, которую ты защищаешь. А теперь иди, мастер.
Неожиданно он опустился на колени и в последний раз поклонился своему учителю. Потом встал.
— Иди, Старец. И никогда не возвращайся, если однажды ушел.
Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши. Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ласки, холодные и безразличные, словно окаменели. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и неуклюже побежала, размазывая слезы кулаком по щекам и судорожно сжимая Бич. Ее пронзила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, ухватила ее за горло и держала, держала не отпуская.
Наконец она остановилась, не в состоянии бежать дальше. Она села на землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку.
Внезапно она поняла, где находится, — и перепугалась. Бруль показывал ей это место, странный, сложенный из каменных глыб лабиринт, приказав, чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть для нее священным. К тому же она ведь не заходила за камни, а просто была рядом, только и всего.
Она посмотрела на небо, ясное, как всегда в Крае. Вытирая с лица остатки слез, она ощутила усиливающийся ветер, горячий и душный, что бывало нечасто.
Она поднялась с земли, чтобы вернуться в замок.
Все произошло неожиданно. Она пришла в себя лишь тогда, когда окровавленный Бич ласково обвился вокруг ее ноги, словно заверял в своей верности и прося за это награды. То, что он убил на границе между тенью Полос и светом, уничтожало своей смертью песок, поднимало клубы горячего воздуха, превращая его в шары ледяного огня. Она отшатнулась, объятая страхом, какого никогда еще не испытывала, нечеловеческим, несусветным, который передавался ей прямо от издыхающего Стража Края. Она не понимала, что она чувствует и видит… и чувствует и видит ли ЭТО вообще. Сердце отчаянно колотилось, ей было душно… душно… душно! Тело внезапно свело болезненной судорогой.
Она сделала шаг и медленно опустилась на колени, прижав руки к вздувшемуся животу. В глазах потемнело. Чудовищная боль нарастала. Она вскрикнула, потом еще раз и, вцепившись в волосы, упала на бок.
— Бруль! Бруль! А-а-а!..
Ребенок был мертв.
Байлей и Каренира видели на востоке белые молнии и клубы пурпурного дыма, но не признали в них страшного гнева, горя и отчаяния Бруля. Ребенок был человеком. ЧЕЛОВЕКОМ. Настоящим, обычным человеческим новорожденным.
Мертвым.
Черное Побережье узнало гнев мудреца Шерни. С гулом и грохотом взлетали в воздух целые холмы, фиолетовое пламя металось по широким пляжам, выжигая отмели и испаряя соленую морскую воду. Чудовищные обитатели Дурного Края гибли десятками — раздавленные, сожженные, разорванные между судорожно отступающей тенью Полос и сиянием света. Более слабые Брошенные Предметы трескались, плавились от жара, горели, превращались в прах… Где-то в глубине материка, над равнинами Края, прокатился глухой, жуткий крик, поднимая песок и, пыль; Каренира и Байлей не пострадали лишь потому, что сидели в самой середине Мертвого Пятна.
Замок тоже разваливался. Остатки старых башен и стен с грохотом исчезали в клубах пыли; трескались полы в темных залах, помнивших еще шаги бесстрашных мудрых шергардов, возводивших свои цитадели даже во враждебном Крае. На подпиравших потолки колоннах появлялась черная сетка трещин…
Потом наступила тишина. Пыль медленно оседала, но посреди ее клубов отчетливо вырисовывалась фигура идущего со склоненной головой через уцелевшие залы Бруля.
— Бруль! Бруль, останься, умоляю! Не бросай меня! Бруль! Бруль!
Он не оборачивался. Новые клубы пыли полностью скрыли его из виду.
