Колдун из Темногорска - Алферова Марианна Владимировна (книга жизни txt) 📗
– Почему мы ничего не забыли? – спросила Надя. – Я хочу все забыть.
– Невозможно, – сухо сказал Гамаюнов. – Лучше возьмите у Меснера аптечку и примите пару таблеток. Да не забудьте заклеить пластырем царапины, а то, не дай Бог, нагноятся. – После стольких смертей стоит уделить особое внимание царапинам.
Потом Иван Кириллович отвел Алексея в сторону.
– Послушай, Алексей… – Гамаюнов смотрел на озеро. Лицо его было напряженным, каким-то мертвым. – Почему ты позвонил два дня назад и велел снять все деньги со счетов Фонда и перевести на новый счет? Ты что-то знал?
Стен растерянно молчал. Только теперь он осознал, как должно выглядеть его предупреждение в свете последних событий.
– Клянусь, нет! Вы же знаете! Это просто предчувствие. Вы ж знаете… – Алексей не находил слов. Невинному оправдываться сложнее всего. Проще всего замолчать. Он и замолчал, стиснул зубы, надменно вскинул голову и глянул на Ивана Кирилловича сверху вниз.
– Значит, обычное предчувствие, – повторил Гамаюнов бесцветным голосом, потом повернулся к остальным. – Поторопитесь. Мы уезжаем.
– Мы поедем в фургоне? – спросила Галя.
– В машине поедет только Меснер. Мы поплывем по воде.
И они, в самом деле, увидели лодку на берегу. Алексей мог поклясться, что в тот момнгь, когда они купались, обретая неуязвимость, лодки на этом месте не было. Но он не стал ни о чем спрашивать. Вместе с другими он столкнул лодку в воду, и они покинули берег, на котором разыгралось фальшивое жертвоприношение.
Поначалу они плыли молча. Лодка бесшумно и очень быстро скользила по воде, хотя никто не потрудился взяться за весла. Каждый в глубине души знал, что никакой лодки не существует, но боялся даже про себя отчетливо сформулировать эту мысль и тем самым уничтожить лодку. Да, это была лишь иллюзия. Но фантом уносил их все дальше и дальше, злополучный берег уже скрылся из виду. Двенадцать учеников и их учитель. Но если вдуматься, то и сам учитель был всего лишь иллюзией, пусть и материальной. Он сказал, что они избранные и он научит их, что делать. Но лишь в конкретном бытовом, жизненном смысле. Самого главного он им так и не поведал. Разумеется, учитель хотел, чтобы местоимение «Он» писалось с большой буквы. Но не выходило, как ни дави на клавишу shift, “о” оставалось по-прежнему маленьким. Гамаюнов не сказал им истинного Слова. Пусть учитель умеет делать невероятные вещи, пусть превращает воду в доспехи… «Или в бриллианты?» – мелькнула мысль. Не важно. Слова он не знает. Порой Алексею казалось, что Гамаюнов хочет услышать это Слово от учеников, и ждет, чтобы кого-нибудь из них осенило вдохновение.
Но его ученики тоже не знали Слова.
Итак, плыли в мнимой лодке вместе с мнимым учителем двенадцать избранных, в ночь, когда погибли другие, званые на пир, неизвестно по чьей воле оказавшихся не избранными. Вернее, избранными смертью. Каждый из спасшихся задавался вопросом: почему я? Почему не Крис и не Антон, а я? Если эти смерти должны были укрепить их в какой-то вере, то они не ведали, в какой. Разве они лучше? И кому гордыня позволит воскликнуть: «Бог спас меня!» Почему Бог спас тебя, когда другие умерли? Чем ты лучше их? Чем достойнее? Что такое ты должен исполнить, чтобы оправдать этот выбор?
Лодка плыла, и на воде за нею оставался белый светящийся свет. Живописные берега, и деревья, необыкновенно ровные, стройные и редкие, какие бывают лишь в присмотренном человеком лесу. А небо, хотя до рассвета было еще далеко, было необыкновенно светлым, почти прозрачным. Возможно, этот свет должен был означать покой. Но они, спасшиеся, избегнутые, уцелевшие, не имели в душах своих покоя. Им было холодно, они заледенели.
– Сейчас, – сказал Гамаюнов под конец, – все против нас: и люди, и судьба. Но мы победим. Обязательно. Наперекор всему. Потому что мы – единомышленники. – Слова его падали легко и невесомо, как мелкие легкие снежинки, и хотя каждое из них в отдельности было справедливо, все вместе они ни в чем не убеждали.
Не было Слова, которое могло пересилить смерть. Но они делали вид, что потрясены услышанным, и согласно кивали. Все, кроме Алексея. Он не умел кивать вместе с другими.
А лодка все плыла по реке, вытекающей из озера, и никто не знал, куда. Потом им стало казаться, что это и не река уже вовсе, а лишь призрак реки, как лодка была всего лишь призраком лодки. Возможно, они медленно плыли по асфальтовой полосе, невидимые для несущихся мимо бензиновых чудищ, и сами взирающие невидящими глазами вокруг. А может быть, на самом деле они умерли и остались лежать там, на берегу, изрешеченные пулями? И лодка эта – всего лишь та самая ладья Харона, влекущая их в царство, из которого не возвращаются. И надо срочно сунуть мелкую монетку под язык, чтобы было чем заплатить перевозчику, когда они пристанут к берегу. Эти мысли смущали каждого, пока они плыли по реке. Но никто из них не решился усомниться до конца и потому они благополучно приплыли туда, куда вел их Гамаюнов.
Так Алексей Стеновский умер в первый раз.
– Куда ты меня ведешь? Здесь холодно и темно… – Стен огляделся.
Вокруг колыхалась синеватая хмарь. Она то густела, то истончалась до полной прозрачности, когда льющийся откуда-то сбоку бледный свет усиливался, и впереди можно было разглядеть маленький, сложенный из почерневших бревен домик. Эта избушка почему-то напомнила Стену тот памятный домик в горах, недалеко от которого якобы найдено было его мертвое тело вместе с другими. Всего двенадцать.
Алексей вытянул руку вперед, и от его ладоней в разные стороны разбежались светлые струйки. Теперь он заметил, что на коже меж пальцев вскипают мелкие пузырьки воздуха. Они были под водой, на дне реки. Глянул под ноги. Окатанные водой камни соседствовали с мелкой галькой. То там, то здесь тусклыми звездочками поблескивали битые стекла.
– Я хочу наверх, – сказал Стен, и в самом деле попытался оттолкнуться от дна, чтобы всплыть, но Роман ухватил его за руку.
– На поверхность тебе еще нельзя, сразу умрешь. Надо выждать, пока рана закроется.
Стен покосился на собственный бок. Из-под ребер, как дым из паровозной трубы, лохмато клубясь, истекал кровяной поток. В воде тело Алексея слабо светилось – тончайшими белыми полосками света. Странное свечение заканчивалось световыми петельками возле полосы ожерелья.
Роман соскреб с донного камня немного тины, скатал пальцами в комок и заткнул рану.
– Ну вот, теперь лучше, – он подмигнул Стену. – Скоро рана совсем затянется, и тогда мы всплывем.
– Мы утонем, – недоверчиво покачал головой Алексей.
Странно. Неужели в воде можно говорить? Вот так – не размыкая губ.
– Водное ожерелье. Неужели ты позабыл? – Роман укоризненно погрозил ему пальцем.
Стен попытался вздохнуть, вода устремилась ему в ноздри, но при этом не вызвала обычного жжения. Ему казалось, что он вдыхает воздух. А когда выдохнул, пузырьки дружно рванули наверх. Стен удивленно покачал головой.
– Заглянем в гости. – Роман кивнул на прикорнувшую в уютном омуте избушку. – Когда состарюсь, я сам поселюсь здесь: выкуплю у хозяина клочок дна вместе с избушкой, русалками и прочей нечистью. Милое местечко, рыбка еще водится, и утопленники каждый год случаются. Мечта водяного.
Упоминание о русалках заставило Стена оглянуться.
– Не надо так таращить глаза! – ухмыльнулся водный колдун. – Они наверняка уже залегли в зимнюю спячку. А если и не залегли, то все равно квелые, ни за что не расшевелишь. Оно и лучше. Сам понимаешь, девки соскучились в плену у старика, пристают как ненормальные. А я к некрофилии склонности никогда не имел. Но если по честному, мне их жалко. Забыли бедняжки золотое правило: прежде чем топиться, подумать надо.
Роман отворил черную, с причудливым зеленым узором дверь. Внутри избушка была ярко освещена. Бледный свет исходил от самих стен. Обстановка подводного жилища была более чем проста: широкие деревянные скамьи и огромный стол, уставленный самой разнообразной посудой, в основном треснутой или битой и слепленной вновь речной тиной. Что лежало на этих тарелках и блюдах, разобрать было невозможно: какие-то бесформенные черные или рыжие комки, не вызывающие даже намека на аппетит. Когда гости вошли, с дальней скамьи в углу поднялось абсолютно голое существо с зелеными, как трава, волосами, в венке из куги, глянуло круглыми выпученными глазами и вдруг заорало рассерженно:
