Мечи против колдовства - Лейбер Фриц Ройтер (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
А Мышелов ответил:
– Вспомни о Литквиле!
И они сошлись.
Для большинства жителей Квармалла, Литквил и Уул-Хрусп могли быть и, без сомнения, были местами, где оба героя раньше встречались в бою, или полями сражений, где они дрались на противоположных сторонах, или даже девушками, из-за которых они вступали в поединок. Но на самом деле Литквилом звали Безумного Герцога города Уул-Хруспа; однажды, чтобы ублажить его, Фафхрд и Мышелов поставили крайне реалистичную и тщательно отрепетированную дуэль, которая длилась добрых полчаса. Так что те квармаллийцы, которые ожидали увидеть долгую и зрелищную схватку, не были ни в коей мере разочарованы.
Сначала Фафхрд нанес Мышелову три мощных рубящих удара, каждого из которых было бы достаточно, чтобы перерезать Серого пополам; но Мышелов парировал их в последний момент сильным и искусным ударом Скальпеля, так что Серый Прутик со свистом пронесся в дюйме над головой, исполняя резкую хроматическую песню стали, ударяющейся о сталь.
Потом Мышелов сделал три выпада в сторону Фафхрда, сопровождая их скользящим, как у летучей рыбы, прыжком и каждый раз уводя меч из-под ответного удара Серого Прутика. Но Фафхрду все время удавалось уклониться в сторону со скоростью, почти невероятной для такого большого тела, и тонкое лезвие, не причинив вреда, проносилось милю него.
Этот обмен ударами и выпадами был всего лишь прологом к дуэли, которая теперь перенеслась к бассейну высохшего фонтана и начала казаться по-настоящему бешеной – зрители были вынуждены не раз отступить назад; а Мышелов сымпровизировал, выдавив небольшое количество своего густого кроваво-красного вина, когда они с Фафхрдом оказались на мгновение прижатыми друг к другу в свирепой атаке, так что оба приятеля казались теперь серьезно раненными.
В Зале Призраков было три человека, которых не интересовал этот кажущийся шедевр дуэльного искусства и которые практически не смотрели на него. Ививис не была одной из них – она вскоре отбросила назад капюшон, сорвала с себя маску с ведьминым лицом, пробралась поближе и наблюдала за схваткой, криками подбадривая Мышелова. Ими не были и Брилла; Кевисса и Фриска – потому что, услышав удары мечей, девушки настояли на том, чтобы немножко приоткрыть дверь, несмотря на заботливые опасения евнуха; и теперь они все глядели в щель, одна голова над другой; Фриска, которая была посередине, испытывала настоящую агонию при мысли об опасностях, которым подвергался Фафхрд.
Глаза Гваэя были полны сгустков гноя, залепившего ресницы, и сухожилия, с помощью которых принц мог бы поднять голову, уже разложились. Не пытался он и исследовать то направление, откуда доносился шум схватки, своими колдовскими чувствами. Он был привязан к существованию только нитью своей огромной ненависти к брату: однако в этой ненависти содержались для него все чудо, вся сладость и все радостное восхищение жизни – этого было достаточно.
Зеркальное отображение этой ненависти в душе Хасьярла было в тот момент достаточно сильным, чтобы полностью подчинить себе все инстинкты и весь голод его здорового тела, все замыслы и образы в его потрескивающих мыслях. Он увидел первый удар схватки, увидел, что носилки Гваэя остались без охраны, а потом, словно перед его глазами полностью встала выигрышная шахматная комбинация, которая загипнотизировала его, сделал свой ход без дальнейших раздумий.
Обойдя место схватки широким полукругом и передвигаясь среди теней быстро, как хорек, он поднялся на три ступеньки у стены и направился прямо к носилкам.
В его мозгу не было ни одной мысли, лишь какие-то туманные искаженные образы, словно увиденные с большого расстояния – один из них был образом самого Хасьярла, маленького мальчика, ковыляющего ночью вдоль стены к колыбели Гваэя, чтобы оцарапать его иголкой.
Хасьярл даже не удостоил взглядом рабов-бегунов, а их мозги были настолько рудиментарными, что сомнительно, увидели ли они принца вообще или, по крайней мере, осознали ли, что они его увидели.
Стоя между двумя рабами, Хасьярл нетерпеливо наклонился и с любопытством оглядел своего брата. Ноздри сузились, почувствовав смрад, а рот сжался сильнейшей судорогой, но тем не менее продолжал улыбаться.
Хасьярл вытащил из ножен широкий кинжал вороненой стали и занес его над лицом брата, которое было настолько обезображено болезнями, что его уже практически нельзя было назвать таковым. На отточенных краях кинжала были небольшие зазубрины, направленные в противоположную от острия сторону.
Звон мечей внизу достиг одной из своих кульминаций, но Хасьярл этого не заметил.
Он тихо сказал:
– Открой глаза, брат. Я хочу, чтобы ты заговорил – один раз, прежде чем я убью тебя.
Ответа Гваэя не последовало – ни движения, ни шепота, ни даже булькающей отрыжки.
– Ну хорошо, – грубо сказал Хасьярл, – тогда умри с чопорно сжатым ртом.
И опустил кинжал.
Кинжал резко остановился в волоске от скулы Гваэя, и мускулы направляющей его руки Хасьярла пронзила острая парализующая боль от полученного толчка.
Теперь Гваэй открыл глаза. Зрелище это было не из приятных, поскольку в глазницах не было ничего, кроме зеленого гноя.
Хасьярл немедленно закрыл свои глаза, но продолжал подглядывать сквозь отверстия в веках.
Потом он услышал над ухом голос Гваэя, похожий на звон комара.
– Ты кое-что упустил из виду, дорогой братец. Ты выбрал не то оружие. После сожжения нашего отца ты поклялся мне, что моя жизнь будет для тебя священной – если ты не раздавишь меня насмерть. «Пока я не выдавлю ее из тебя», – сказал ты. Боги слышат только наши слова, Брат, а не наши намерения. Если бы ты подошел ко мне, таща с собой каменную глыбу, как потешный гном, каким ты и являешься в действительности, ты мог бы добиться своей цели.
– Тогда я раздавлю тебя! – отпарировал разъяренный Хасьярл, ближе придвигая лицо и почти крича. – Да! И я буду сидеть рядом и слушать, как трещат твои кости – те, которые у тебя остались! Ты такой же болван, как и я, Гваэй, потому что ты тоже после похорон нашего отца пообещал не убивать меня. Да! И ты еще больший болван, чем я, потому что ты только что выболтал мне свой маленький секрет – то, как я могу убить тебя.
– Я поклялся не убивать тебя заклинаниями, или сталью, или ядом, или своей рукой, – ответил звонкий комариный голос Гваэя. – В отличие от тебя, я абсолютно ничего не сказал о раздавливании.
Хасьярл почувствовал странное покалывание во всем теле, а его ноздри наполнились едким запахом, похожим на запах озона, смешавшимся со смрадом разложения.
Внезапно ладони Гваэя высунулись из-под роскошного покрывала. Плоть сползала с костей пальцев, которые торчали вертикально вверх, в призывном жесте.
Хасьярл чуть было не отскочил назад, но сдержался. Лучше умереть, сказал он сам себе, чем бежать в страхе перед своим братом. Он почувствовал вокруг себя скопление мощных сил.
Послышался приглушенный скребущий звук, а потом странные, слабо похрустывающие снежинки начали падать на покрывало и на шею Хасьярла…. редкие снежинки из светлого зернистого вещества…. крупинки известкового раствора….
– Да, ты раздавишь меня, дорогой братец, – спокойно признался Гваэй. – Но если ты хочешь знать, как именно ты меня раздавишь, припомни мои ничтожные специфические способности…. или же посмотри вверх!!!
Хасьярл повернул голову, и огромная черная базальтовая плита размером с носилки рухнула вниз, и тот единственный момент жизни, что еще оставался у Хасьярла, был потрачен на то, чтобы услышать слова Гваэя:
– Ты ошибся, снова ошибся, мой друг.
Услышав грохот, Фафхрд остановил удар меча на полпути, и Мышелов чуть было не проколол Северянина своей отрепетированной защитой. Они опустили клинки и, как и все остальные в центре Зала Призраков, всмотрелись в темноту.
Там, где раньше стоял паланкин, была теперь только толстая базальтовая плита с пятнами засохшего известкового раствора, и из-под нее торчали шесты носилок; а наверху, в потолке, зияла прямоугольная белая дыра. Мышелов подумал: «Такую большую штуку гораздо труднее сдвинуть мыслями, чем шашку или чашу, однако это то же самое черное вещество».
