Избранники Смерти - Зарубина Дарья (онлайн книга без TXT) 📗
— Думаешь, можно от него спрятаться, пересидеть у девки за подолом, затаиться в своем углу да подождать, пока отдаст Чернский палач Землице душу? Долгонько придется сидеть. Сидеть, запершись в дому, да с голоду подыхать, раз волк на дворе, или выйти за порог да прижать зверюгу рогатиной, выдавить жизнь из серого упыря? Как хочешь, князь, я тебя не неволю. За тобой твой удел, маги, мертвяки…
Тадеуш стоял, обливаясь холодным потом, под направленными на него, на него одного взглядами. Не будь лицо его повязано белым платком — едва ли вынес бы, да только схоронил его белый плат, защитил, словно заклятье. Будто встал между ними и соседями-князьями Якуб Бяломястовский. Будто он с ними заговорил: тихо, спокойно, печально.
— И ты прав, князь Войцех. Прав и не прав. Как сошел снег; прислал мне Владислав подводу со склянками. Настоем против радужной топи. Если он окошки открывает, то он и заботится, чтоб те вовремя затворялись.
— Верно. И нам прислал. И нам, — раздалось с нескольких сторон.
— Верно. Прислал. Обрадовались все, а? — Войцех обвел взглядом князей. — А завтра, как вспыхнут везде глаза смертные, радужные, как взвоете, побежите к Чернпу еще склянок просить, сколько-то он с вас золота возьмет? Да, не может он наши уделы силой взять, да только хитрости ему не занимать. Хитер был Казимеж, а и тот не обошел. Станет тянуть Владислав Радомирович по капельке, по денежке — досуха высушит. Сам беду посылает — сам лекарство от нее дает. Легко ж вас обвести, купить склянкой с прелой травой.
Войцех в сердцах плюнул под ноги.
— А что лучше, Войцех? — спросил вкрадчиво Милош. — Пойти против Чернца да в землю лечь? Верно, с наших могил хорошей травы наберет Владислав для своих склянок.
— Скоро родится наследник Черны, — сдержав бушевавшую внутри ярость, проговорил Войцех. — Был князь Влад неуязвим, пока был один, последний в роду, да только сам взял себе Эльжбету-бяломястовну.
Казалось раньше Тадеушу, что журчит имя Эленькино, искрами переливается, как весенний ручей, да только в устах отца зашипело оно, загудело, словно вот-вот ужалит.
— Сейчас ты, Якуб, сидишь и ждешь, пока Чернец с наследником у тебя Бялое отнимут. Да только может и наоборот быть. Мать и сестра твои в тереме у Владислава. Если удастся нам задавить Чернского волка — будут они свободны. Станет Эльжбета княгиней Черны, и над твоей головой тучи разойдутся.
— А если не задавим? — спросил Тадеуш, а может, и не сам он, а Якуб Белый плат, что засел у него во лбу, словно заноза, жег, гноился да никак не шел прочь. — Если, увидев среди вражеских стягов зеленый с Бяломястовским Лисом, не пощадит Владислав ни сестры моей, ни матери?
— И снова твоя правда, Якуб Казимирович, — опустил голову Войцех. — Сам решай, как быть. Сядь. Послушай. Авось да решишь, что зажился на этом свете Чернский палач, что ветер давно души его дожидается.
Тадеуш сел, с трудом подавив стон. Тело, изломанное магией и отповедью, ныло, словно тащили Тадека за лошадью через княжеский двор. Лицо саднило от копошащихся под кожей змеек силы. Жаль, уехал в Черну Иларий — мог бы он зачаровать да отповедь получить, пособить своему хозяину. Повалялся бы денек, поохал, не облез.
Согласие князя Бялого остаться и послушать остальные, видно, приняли за одобрение Войцеховых слов, а может, в отличие от Войцеха, не считали бессильного, ломанного топью Якуба за князя. Землица-то приняла, признала, да только случись что — на защиту Бялого скорее встанет душегуб-Владислав, чем собственный господин. Что он может, кроме как зыркать из-под белого полотна да советовать другим, как лучше голову сложить?
Тадеуш поманил к себе мальчишку с кувшином, опустил голову над полным кубком.
Скоро ясно стало, что уж все решил для себя и соседей Войцех. Собирает дружину, выспрашивает, кто сколько магов да мертвяков против Черны выставить может. Да что было взять с захудалых уделов книжников да палочников — кто тридцать магов готов прислать, кто и того не наберет. Разве Милош один может поспорить с Войцехом, да расщедрится ли, вынет ли из приданого своих девок золотишко, чтоб нанять вольных магов на полный герб, в пожизненное услужение? Сидит, улыбается, поглядывает на Тадека с интересом. Словно говорит глазами: вот ты каков, бяломястовец, меня подбил, может, и еще кого подговорил, да сам в кусты?
— Сколько ты дашь от Скравека, Милош? Много ли куньих магов у тебя на полном гербе?
Снова глянул Милош на Тадеуша, усмехнулся.
— Да человек пятьдесят дам. Только сказали мне тут, Войцех, что не в магах сила. Что бывает и простой люд, мертвяка-дурака стоит послушать, особливо если он на том языке разговаривает, которого нам не понять.
Все головы обернулись к хозяину Скравека, а тот медлил, посиживал.
— Рад я, соседи, что все вы за моим столом нынче собрались. Пиво мое пьете, едите то, что Землица послала смиренному старику Милошу…
Любил господин края куничьего поюродствовать, да в своем праве. Он хозяин.
— Не только стол я для вас приготовил, — сверкнул глазками Милош. — Суровые все, я погляжу. Уж на погост собрались, к Землице в ладонь. А вот я вас развлеку. Во дворе скоморохи мои вас дожидаются.
— Не в пору веселиться, Милош, — рассердился Войцех. — Не к месту твои скоморохи.
— А ты не глядя не решай, дядюшка Войцех, — задрал кверху бороденку Милош, погладил пальцами золотничье узорное запястье, изумрудами усыпанное. Напомнил Войцеху что хоть и старик, а маг посильнее дальнегатчинца.
Сам хозяин вперед пошел, дал знак дружиннику у входа — тот выскочил, верно, скоморохов позвать.
На дворе уж выставили лавки. Князья расселись, бранясь за лучшие места. Войцеха и Тадеуша посадил Милош подле себя: первого — по левую руку, второго — по правую.
«Держи друга по леву руку, а для врага будь пуста рука друга. Левая — к сердцу прижать, правая — на горле сжать», — вспомнил присказки стариков-магов Тадек. Значит, не доверяет ему куница Милош. Да и пусть. Лишь бы шел, куда гонят, да делал то, что надобно.
Знать, задумался Тадек. Не заметил, как вышли на середину двора Милошевы скоморохи. Только услышал — словно одним горлом — резкий испуганный вздох. Разглядели князья в руках у ряженых мертвяков проклятые железки — ножи да мечи.
— А ну, братцы, покажите, как лезвия-то ваши говорят, — крикнул Милош, махнув рукой.
Кто-то из князей не выдержал, побежал прочь с проклятьями. А мужички тем временем подняли вверх свои клинки: засияло на них, заплясало весеннее солнышко.
Хоть и были одеты они, как дружинники Скравека, а по лицам, обветренным, темным, ясно стало — не в дому ночуют эти плясуны, не для забавы достают свои железки. Замелькали мечи, словно крылья стрекозиные. Где коснется стрекоза полы плясуна — там прореха, где пройдет над землей — там травка первая весенняя, на припеке выглянувшая, начисто срезана. А как встретятся в полете меч да нож — словно щелкнет челюстью стальной медведь. И слышится в том звуке горячая жажда крови.
Бьют в песок, в землю широкие каблуки, летит на сапоги комьями трава, ими вырванная.
И оглянуться не успели князья, как подскочил к Войцеху один из бородатых скоморохов, приставил к горлу стальной коготь ножа. Не успел и подумать Тадек, что и как, — рванулся, выбил нож, упав на колени, заслонил собой отца. Обожгло железо, как раскаленное, руку, почувствовал Тадеуш, как колыхнулась в нем сила, прянула в пятки, испугалась стали.
Скоморох отпрыгнул, поклонился, словно и не он только что господина Дальней Гати едва не зарезал. Милош захлопал в ладоши, расхохотался. Тадеуш поднялся на ноги, отряхнул колени, гневно глядя на старика из Скравека, а тот знай веселится.
— Ну что, гости мои любезные, понравились ли вам мои скоморохи? Как думаете, по душе ли придутся они князю Владу?..
Глава 56
Владислав нахмурился.
— Это ведь ты, ты меня заставил. — Теща хотела ударить его кулачком в грудь, но остереглась.
Он не стал отвечать. Не хватало еще спорить с бабой. Не он на порог своего терема бяломястовского мануса позвал, не он деньги ему давал, не он по голове гладил. Так или этак, а дошло бы до того, что произошло. Только не хотел князь ждать: клокотали в груди ненависть и жажда мести. Всего-то и сделал, что потянул едва-едва за старую петельку, чуть, всего лишь чуть подтолкнул тещеньку в крепкие руки захожего мага. А тот не удержался, взял то, что само в ладони просилось. Знать, привык брать, не думая о грядущем дне, позабыв о вчерашнем.
