Первый среди крайних - Орлов Андрей Юрьевич (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Смутиться при этих словах мог кто угодно. Только не Толмак.
– Война на захват континента – единственный выход. Резерв рабсилы в Фанжере конечен. Запасы сырья – тоже. Промышленно развитой державы мы не создали. Нужны тысячи новых специалистов, новые заводы. А сил едва хватает на то, что есть. Даже сильно расширившись, мы едва вытягиваем. Рабсилу, сырье, технику – всё надо ввозить. Блокада с моря и суши силами двух-трех государств – и мы в агонии.
– Ладно, Толмак, накормил, – он бросил на стол последнюю обглоданную кость и поднялся. – Спасибочки за угощение. Где там твой пещерный народец? Заждался, поди?
– Так да или нет? – нахмурился Толмак.
Боится, не без удовольствия обнаружил Верест. Проболтаюсь костоломам – и будет ему карьера.
– Скорее да, чем нет, – туманно пообещал он. – Но, если ты не против, разреши подумать. Мы на пожар не гоним, нет?
– Подумай, – согласился Толмак. – Желания есть?
Верест минутку наблюдал за оплывающими свечами. Эти осветительные приборы, похоже, лепили из козьего сала. Воняли противно.
– Есть, – кивнул он. – Дай Пруху выпить. А Арике организуй помывку. Баба же.
Вернувшись, он обнаружил трогательную картину: Прух и Арика стояли посреди камеры и вопрошали глазами: кукушка, кукушка… Он обнял их, коротышку похлопал по плечу, а Арику поцеловал в шейку и пошутил нескладно на предмет, что отдельным частям ее тела не помешал бы дополнительный объем.
– Нас убьют? – вздрогнула она.
– Не уверен, – успокоил он. – Впрочем, поживем – увидим. Не будем зарекаться.
– С конюшней моей, как понимаю, полный провал, – печально вздохнул Прух. – А знаешь, Лексус, я уже подумывал завести парочку лагорийских пони. На одном бы сам катался, на другом Арику катал. Они ведь как дети – ножки пухлые, грива до земли…
Толмак, похоже, решил всерьез потянуть удачу за хвост. Поползло резиновое время. Часы, дни. Дважды в сутки пещерники приносили быстро надоевшую козлятину, по мере потребности выводили к отхожей яме. Бить не били, но и разговорами не услаждали. Поди догадайся, что происходит. Толмак явно куда-то срулил. Три дня тянулись бесконечной вереницей. Обговорили все темы, заживили раны, отзубоскалили, пришли к согласию, что бывший товарищ Толмак – парень неплохой, и со своей позиции поступает логично.
На третий день уже не хотелось ни есть, ни шевелиться. В обеденное время в камере появился внушительный кувшин с самогоном – верный признак того, что в окрестностях замерцал Толмак, причем в настроении. И две баклажки.
– А мне? – обиделась Арика.
– А тебе зачем? – встревожился Прух, беря кувшин под полный контроль.
– Напиться хочу… – блестя слезинками, прошептала девушка.
Что в итоге и состоялось. Крепость напитка позволяла назюзюкаться всем троим. К утру они представляли крепко спитый коллектив, не помнящий родства, а также своих имен и вчерашнего свинства.
– Эрмас, господи, как я нахреначился… – стонал Прух, катаясь по полу. Арика сидела, заткнув глаза и уши, и конвульсивно дрыгалась. Верест под грудой тряпья неистово мечтал о пиве. О любом.
В этот страшный час за ними и пришли.
Подлее выдумать не могли. Заскрипела решетка, и плечистый, огненнобородый пещерник в халате, подпоясанном ослиным хвостом, ступил внутрь.
– Встать!
– Ты чё, ошибся комнатой? – заныл Прух. – Сам же опоил, червяк ты пещерный…
– Встать!
Хамство с видом на розги. Верест выбрался из тряпья, поднял Пруха. Следы от последних побоев не успели затянуться – рановато работать на новые.
Вошли Толмак и какой-то бритый хлопец в черной щеголеватой униформе. На поясе – кобура, на плечах – нечто вроде плащ-палатки из серого брезента.
– Это Макстер, – представил черного Толмак. – Поедет с нами.
– А лучшего времени не… – начал было Прух, но тут вошли сразу трое. Двое встали по бокам, набыченно уставясь на арестантов, третий замер напротив. Типаж, конечно, неприятный. Столетний дед, всклокоченный, вылитый шаман. Грязный, копченый, глазки презлющие. На шее бусы из камений. Старик поднял руку – ладонью вперед, плавно обрисовал круг. Дряблые синюшные губы что-то прошамкали. Из ладони, пористой, как пемза, вырвался зеленый прозрачный луч – разбился о череп Пруха и осыпался изумрудными снежинками. Коротышка застыл с открытым ртом. Арика было дернулась, но тоже оцепенела – колдун повернул ладонь, и она заискрилась, осыпанная зеленым «конфетти».
«Влип», – испугался Верест. Живот напрягся. Он ничего не почувствовал, кроме шевеления волос на голове. Но шароглазое лицо сделал. Главное, не перестараться…
– Вперед! – рявкнул огненнобородый.
Коротышка с зачарованной мордашкой полез через решетку. Нелепо перебирая ножками, Арика уже толкала его в спину. Верест опомнился – завершил кучу-малу и принялся отдавливать Арике пятки. Будь, как все…
Транспортировали их на двух телегах, запряженных лошадьми. Пещерники ругались на гнусаво-гортанном наречии, возницы щелкали кнутами. Дорога по дну ущелья была укатана, но состояла из сплошных взлетов и падений. Первая телега, набитая вояками, как тачанка махновцами, тряслась метрах в двадцати. Устрашающий пулемет с раструбом на конце торчал в небо несуразным фаллосом. Назначение его было, в общем-то, понятно: по команде «воздух!» сбивать драконов, как ворон. В другой телеге вооружение попроще.
Пленников затолкали в дальний угол, забросав рюкзаками, а над душой воцарили диковатого придурка с заячьей губой – он то щерился, то кривлялся, то беспричинно ржал. Охрану, впрочем, могли и не ставить: одурманенные заклятьем меньше всего помышляли о побеге. Установка на повиновение забивала способность мыслить. Им приказали сидеть, и они сидели, невзирая на невыносимую болтанку. Несколько раз пещерники открывали огонь над головой, а потом грязно ругались, брызжа слюнями. Оживал пулемет в авангарде, окатывая «махновцев» стреляными гильзами. За пулеметом следовали дружные залпы, носившие, видимо, профилактический характер – дракон не появлялся, что естественно. Накатить на команду такого отмороженного «спецназа» не отважился бы даже самый безмозглый.
Племя пещерников обитало почти на краю хребта. Достаточно лихо колонна проскочила раскрытую пасть долины, миновала предгорья – вереницу причудливых холмов, и съехала на равнину. Дорога продолжала прыгать, оттого Вересту и удалось окинуть взглядом обстановку. Ковыль да клевер – пахучая степь, редкие перелески. На горизонте – сплошной массив леса, расстеленный по холмам. Вездесущие олени-курычи, сбившись в табун, перебегали овраг. Дорога укатана автомобилями – видимо, на этой грунтовке время от времени и происходили взаимовыгодные контакты с Нечистью.
До очередного контакта оставались минуты.
Телеги встали у симпатичной лиственной рощицы. Слева овраг, справа обгоревшие строения – не то хутора, не то заставы.
– Ждут, – удовлетворенно молвил бритый Макстер. – Полковник Эрзах по обыкновению пунктуален.
– Не знаю такого, – буркнул Толмак. – Твое начальство. Эй, Лексус! – свесившись с лавки, он хлопнул Вереста по колену. – Приехали! Хороша погодка, а?
Погодка на равнине стояла великолепная. Жаль, позагорать нельзя. Близился момент истины. И рожу надо делать адекватную, не забывая, что над тобой довлеет заклятье.
– Всем наружу! – скомандовал Макстер.
Вышесказанное относилось, очевидно, только к пленникам. Сопровождаемые любопытными взорами, они «отбортовались», взвалили на себя рюкзаки. Гортанный окрик прозвучал, как выстрел. Заржали кони – под дружный рев «махновцев» возницы приложили лошадок кнутами.
– Хороши, – критично оглядел пленников и засмеялся Толмак. – Какие послушные дети.
– Вперед шагайте! – рявкнул Макстер.
На дороге, лицом к Змеиному хребту – машина. Тридцать метров – и безо всякого гака. Зашитый стальными листами рыдван. Массивнее «газели», но помельче «пазика». Приземистая такая тушка, колеса широкие, кабина заподлицо с кузовом и, видимо, являет с ней, подобно салону микроавтобуса, неразрывное целое. Стекла только в кабине – выпуклое лобовое и немного по бокам. За стеклом физиономия шофера – скучно парню. У машины в позе эсэсовца – бугай в черном. Редкое сочетание мозгов и мускульной массы. Лобище высокий, глаза жгучие. Неприятно, аж жуть. Двое впереди, двое сзади, а тут еще друзья-товарищи под ногами путаются. Прух зенки таращит и плетется с отрицательным ускорением. Арика дышит тяжело, бледна, неустойчива. Ничего, бабы живучие.
