Арфист на ветру - МакКиллип Патриция Анна (книга регистрации .TXT) 📗
– Когда? – вскинулся Алойл. – Он ничего мне не говорил, а я был у него три ночи назад.
– Прямо сейчас, – ответил Моргон и добавил: – Я его попросил.
Наступило молчание, во время которого один из дозорных, представлявший собой белые кости под золотой броней, беззвучно проскакал мимо костра. Мэтом проследил за ним взглядом.
– Ага. И что же видит одноглазый? – И ответил сам себе с глухой дрожью в голосе: – Смерть.
– Едва ли сейчас подходящее время для игры в загадки, – беспокойно сказал Алойл. – Если дорога между Умбером и Тором свободна, поход займет у него четыре дня. Если нет... Тогда стоило бы подготовиться и выступить на север, ему на выручку. Он может лишиться всех своих имрисских сил. Ты понимаешь, что делаешь? – спросил он Моргона. – Ты приобрел небывалую мощь. Но готов ли ты использовать ее один?
Талиес вздохнул.
– У тебя мозги имрисского воителя, – сказал он. – Ты весь – мышцы и поэзия. Я тоже не Мастер Загадок, но прожил несколько сотен лет в трех уделах и кое-чего там набрался. Ты слышишь, что говорит Звездоносец? Он стягивает силы Обитаемого Мира на Равнину Ветров и не намеревается сражаться там один. Равнина Ветров. Астрин видел ее. Ирт видел. После последней битвы...
Алойл молча взглянул на собеседника. На лице его появилось выражение зыбкой надежды.
– Высший. – Он снова посмотрел на Моргона. – Ты думаешь, он на Равнине Ветров?
– Я думаю, – мягко ответил Моргон, – что, где бы он ни был, если я очень скоро не найду его, мы все погибли. Я разгадал на одну загадку больше того, что мне положено.
Когда оба волшебника одновременно попытались что-то сказать, он замотал головой.
– Идите на Равнину Ветров, – продолжил он. – Я дам вам любые ответы, какие у меня там найдутся. Туда мне следовало бы отправиться первым делом, но я думал...
Он запнулся, и Мэтом закончил его слова:
– Ты думал, что Ирт здесь. Арфист Лунголда.
Он издал хриплый и резкий звук, похожий на воронье карканье. Мэтом смотрел в огонь, словно следил, когда тот догорит до конца. Внезапно он отвернулся, но не раньше, чем Моргон увидел его глаза – черные и бесстрастные, как у анских мертвецов, которых до костей обглодала истина.
Моргон стоял среди деревьев у кромки ветра. Сумеречная равнина ждала, когда ночь медленно, в который раз вовлечет в свои глубины пустынный город и длинные, таинственно шепчущие травы. Моргон провел здесь несколько часов – не двигаясь, ожидая, он мог бы пустить корни в эту землю, подобно корявому нагому дубу, сам того не заметив. Небо разлило над миром беззвездную черноту, так что даже Моргону с его ночным зрением самоцветные переливы камней башни казались пропитанными мраком. Он пошевелился, снова осознав свое тело. Когда он сделал первый решительный шаг в направлении башни, облака неожиданно разошлись и одинокая звездочка проплыла через бездонную черноту над равниной.
Он стоял у подножия лестницы, глядя на ступени, как тогда, когда впервые увидел их сырым осенним днем два года назад. Моргон вспомнил, как в тот раз он не любопытствуя повернул прочь. Ступени были из золота и, как говорилось в преданиях, уводили от земли навеки...
Он наклонил голову, как будто шагал, борясь с сильным встречным ветром, и начал восхождение. Золотые крылышки ступеней бежали вокруг сердцевины башни, уводя его все выше и выше. Когда он прошел первый виток и начал второй, черные стены вокруг сделались густо-малиновыми. Ветра, как он понял, больше не были тощими и сердитыми ветрами дня; голоса их стали могучими и грозными. Ступени под ногами казались вырезанными из слоновой кости.
Он услышал, как голоса ветров снова изменились на третьем витке. Подобные звуки он извлекал из своей арфы на просторах севера, и руки его вздрогнули от жажды потягаться с этим пением. Но музыка арфы оказалась бы здесь гибельной, и он удержал руки. На четвертом витке ему стало казаться, что стены – из сплошного зелота, а ступени вырублены из пламени звезд. Они бесконечно бежали вверх; равнина и разрушенный город отступали все дальше и дольше. Ветра становились все холоднее. На девятом витке ему подумалось: а не взбирается ли он в гору.
Ветра, ступени и стены вокруг сделались прозрачными, как растаявший снег. Витки стали делаться все меньше, они постоянно сужались, и он решил, что находится уже недалеко от вершины. Но следующий виток бросил его в таинственную тьму, а ступени были уже вылепленными из ночного ветра. Казалось, что этот участок никогда не кончится, но вот виток оказался преодолен, а луна висела на том же самом месте, что и накануне. Он продолжал подъем. Стены стали жемчужно-серыми, как небо перед зарей, ступени – бледно-розовыми. У ветров здесь были острые лезвия, безжалостные и смертоносные, они выталкивали Моргона из его обличья. Он шел все дальше, теперь уже – получеловек-полуветер, и цвета вокруг продолжали меняться, пока он не осознал, как осознавали многие до него, что он может вечно кружить по спирали через эти изменения.
Он остановился. Город был так далеко внизу, что он уже больше не видел его во мраке ночи. А поднимая глаза, он видел лишь недостижимую вершину башни – видел совсем рядом с собой. Но казалось, она уже много часов была рядом. Он задумался, а не бредет ли он сквозь чужую дивную грезу, которая простояла среди покинутых камней тысячи лет. И тут понял, что это не греза, а наваждение, древняя загадка, подвластная чьему-то разуму, и он нес с собой ответ все то время, которое шел. И он негромко проговорил:
– Смерть.
15
Стены поднялись и окружили его со всех сторон. Двенадцать окон отворились в полночно-синем камне для беспокойно ропщущих ветров. Он ощутил прикосновение и обернулся, вернувшись одним толчком обратно в свое тело.
Перед ним стоял Высший. У него были руки волшебника, все в шрамах, и тонкое, утомленное лицо арфиста. Но глаза его не принадлежали ни арфисту, ни волшебнику, то были глаза сокола – страстные, обидчивые, пугающе сильные. Взгляд их лишил Моргона способности двигаться, и он почти жалел, что произнес имя, которое столько времени вертелось в его голове и теперь явит свою темную сторону. Впервые в жизни ему недоставало храбрости для вопросов; во рту так пересохло, что он не мог говорить, и он прошептал в пустоту молчания Высшего:
– Я должен был найти тебя... Должен был понять.
– И все еще не понимаешь.
В голосе его неясно слышалось пение ветра. Он умерил свою непостижимую мощь и снова стал арфистом: спокойным и знакомым, и уже можно было задавать ему вопросы. Мгновенное преображение опять лишило Моргона голоса, ибо вызвало всплеск непростых чувств. Он попытался их обуздать, но когда Высший коснулся звезд у его пояса и за спиной, бесповоротно вызывая их из незримости, руки Моргона сами собой взлетели, поймали арфиста за плечи и остановили.
– Почему?..
Взгляд сокола снова сковал его; он не мог отвернуться, он видел, словно читал воспоминания в темных глазах, тихую многовековую игру, которую вел Высший – то с Властелинами Земли, то с Гистеслухломом, то с самим Моргоном, непрерывно сплетаемый ковер загадок, нити которого были древними, как само время, были и те, что вплетались при шаге через порог в покой волшебника или при изменении во взгляде и лице Звездоносца.
Властелин Земли вышел один из теней древней, великой, незавершенной тайны. И скрывался тысячи лет. То как лист в роскошном мягком покрове на лесной земле, то как пучок солнечного света на сосновой коре появлялся он, и никто не видел его и не знал, где он находится. Затем на тысячу лет он принял облик чародея и еще на тысячу – невозмутимого и загадочного арфиста, оглядывающегося на переплетенные изгибы мощи своими бесстрастными глазами.
– Почему? – снова прошептал Моргон. И увидел себя на Хеде, сидящим на краю причала и подергивающим струны арфы, на которой он не умел играть, в то время как тень арфиста Высшего уже падала на него. Морской ветер или рука Высшего открыли звезды у линии его волос. Арфист увидел их: обещание из прошлого, столь древнее, что имя его оказалось забыто. Он не мог поверить; он сплетал загадки из своего молчания...
