Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина (книги бесплатно без .txt) 📗
Билеты для нашей семьи прислали с опрятным пареньком в красно-серебряной форме. В послании кто-то из труппы выражал соболезнования в связи со «скорбным событием» и скромно предлагал подарить немного чудес. В письме были ошибки, за что неизвестный извинился в конце, допустив еще пару огрех. А приписка: «Присутствие юной особы необходимо, я не переживу ее затворничества в горе» растрогала маму, и она принялась настаивать на походе.
Отец уступил быстро: его любопытная натура никогда не могла устоять против сцены. Я упрямилась несколько дней, колебалась, ровно пока Сэм не совершил тот поступок. Я сдалась, испугавшись, что еще немного траура — и я сойду с ума. Уже почти сошла, раз прошептала беззащитные слова любви. Но даже когда я согласилась присоединиться, это не казалось правильным — идти туда. К реке, где играла странная музыка и сновали странные люди с раскрашенными лицами. Я что-то предчувствовала.
Предчувствие не уходит и сейчас, когда я опираюсь на руку отца, выбираясь из повозки.
— Эмма. — Он всматривается мне в лицо. — Ты в порядке?
Киваю и с трудом расправляю плечи. Бухта впереди, нужно только спуститься с холма, и в одном направлении с нами уже спешит множество горожан. Внизу нас с родителями и доктором, тоже получившим особое приглашение, встречает юноша — длинноволосый метис в красной форме, как у посыльных. Он, поклонившись, выдергивает нас из толпы, у которой проверяют билеты его сослуживцы — плечистые и высокие как один, похожие на крупных обезьян.
— Лучшие места, мисс, за мной! — Сверкает улыбка. Обращается метис почему-то ко мне.
Он приводит нас на берег. Места действительно лучшие, первый ряд, впрочем, условный: просто длинный мыс против сцены. Здесь расстелили покрывала, разложили подушки. Участок вмещает человек двадцать — «главных гостей», по словам нашего сопровождающего. Прочей публике предстоит расположиться на траве подальше, чем и объяснилась дешевизна билетов. Забавно: обычно плавучие театры организовывают залы, наспех сколачивая трибуны, иногда разбивая шатры. Циркачи же воспользовались хорошей погодой.
— И звезды, мисс. Звезды. Мы не мешаем зрителям поглядывать иногда на звезды! — добавляет метис, опять обращаясь ко мне.
Корабль таинственно высится перед нами. Его развернули, так что сцена довольно близко. Она светится огнями, по углам столбы, меж которыми натянуты канаты. Я разглядываю пространство, задрав голову и даже отвлекшись ненадолго от мыслей: все-таки ни разу не видела цирков. Бродячие не заезжали в Оровилл, а о плавучих я не подозревала. Хочется спросить нашего спутника, существуют ли вообще другие такие. Но метис уже исчез. Остается только ждать. Свет — яркий, теплый — играет на сюртуках отца и доктора. Адамс, кажется, в приподнятом настроении, во всяком случае, морщина меж его бровей, столь заметная в последние дни, сгладилась.
— Вы не удивились, что вас пригласили индивидуально? — спрашивает его отец.
— Ничуть. Я знаю, от кого это приглашение.
— И от кого? — Отец вскидывается. Сам он ломал голову над вопросом с первого дня.
К моему удивлению, доктор усмехается довольно загадочно.
— Всему свое время.
Бухта заполняется: среди почетных зрителей мэр, казначей, Редфолл и преподобный, среди прочих — не только вся «новая аристократия», но и масса людей попроще. Многие, видимо, предупрежденные об особенностях рассадки, принесли пледы и еще что-то, на чем можно устроиться. Кто-то обосновался на траве позади «лучших мест», кто-то предпочел склон холма, откуда наблюдает сцену через трубы и бинокли. Берег постепенно превращается в людское море, которое нет смысла пересчитывать по головам, но приблизительно я могу сказать: сюда набилась четверть Оровилла, не меньше. Здесь ли Сэм? Мысль колет. Не хочется даже напоминаний об Андерсенах, не то что встреч. И я сажусь как можно прямее, перестаю оглядываться. Точно от этого стану невидимкой для человека, любившего лишь мою сестру.
Мне нужно прятаться не от него. Но я этого еще не знаю.
Оркестр на верхней палубе играет марш, льющийся потоком игристого вина. У отца загорелись глаза; он сейчас, как ребенок, не отрывает взора от пока пустой сцены. Он счастлив впервые за последние дни, от этого тошно и радостно одновременно. Я разрываюсь меж этими чувствами, незаметно сжимаю кулаки. Музыка крепнет. Плещет. Вспенивается искорками. И все ярче струящийся золотисто-красный свет.
Первыми появляются разрисованные комедианты. Двое чернокожие, двое белые, в ногах у них путаются два пуделя, причем черный одет в синюю форму армии Севера, белый — в серую Южную. Клоуны шутливо наскакивают друг на друга и спорят на разные голоса. Они падают убитыми — и пружинисто вскакивают. Палят друг в друга из винтовок цветами и водой. Зрители хохочут, улыбалась даже я. Мне больше всего нравятся собачки: они и ходят на задних лапах, и пляшут, и падают — одновременно с «убитыми» хозяевами. В конце концов под барабанный бой клоуны выкатывают на сцену карнавально-пеструю пушку. Туда они, еще поспорив и подравшись, заталкивают самого низенького из своих. Наклоняют дуло — и пудели тоже прыгают в нутро. Барабаны стучат громче; пушку поднимают, устремляя к небу. Один из оставшихся клоунов оседлал ее, как лошадь, и воинственно машет руками.
Музыка, достигнув пика, резко смолкает. Несколько секунд слышно лишь аханье публики, потом пушка под громкие возгласы выпаливает в небо, и там вспыхивает салют. Пылающие цветки тают, искры — прохладные, а не обжигающие, — сыплются на нас. Парочку я ловлю в ладонь, и они, подмигнув, тут же исчезают. Вокруг люди завороженно тянутся вверх, тоже хватают крохотные звездочки. Лишь некоторые зрители, наиболее разумные, пугливо вертясь, шепчут: «Где парень? Где собаки?». Ответа нет: стоило последним огонькам покинуть небо, сцена тоже погасла. Корабль стал черным остовом, тенью из колеблющихся теней. Он кажется теперь еще больше. И с него не слышно никаких звуков.
— Невероятно, — шепчет отец. — Это что такое? Они что…
Слова обрывает новый залп, напоминающий выстрел. Оживают скрипки, сцена вспыхивает, но клоунов и пушки там уже нет. В центре замер человек — плечистый старик с красными кончиками усов и в красной же форме с эполетами. Старик величественно скрестил на груди руки и поглядывает на нас с нескрываемым удовольствием. В нем есть что-то… монаршее.
— Амба! — раздается его зычный крик.
Хлопок огромных ладоней — и, как по волшебству, с неба спускается, держа зонтик, давешний клоун. Пуделей в серой и синей одежонке он чинно прижимает к себе свободной рукой. Приземлившись, клоун кланяется, делает комичный книксен бородачу и удирает со сцены. Оставшись в гордом одиночестве, мужчина снова смотрит на нас сверху вниз.
— Добро пожаловать на «Веселую весталку», дамы и господа. — Голос несется над нами, будто усиленный. — Добро пожаловать на Мистерию Мистерий. Вам понравилось начало?
Ответ — аплодисменты и крики. Многие повставали с мест и тянут шеи к сцене. Дети восторженно визжат, кое-кто свистит и уже вопит «Бис!».
— Он сказал «амба»! — Отец склоняется ко мне. — Это «достаточно» на каком-то из славянских языков. У него вполне могут быть русские корни, такой размах только у русских!
— Огюст Бранденберг, — продолжает мужчина, — ваш покорный слуга, — он кланяется, — рад посетить эти края. Вы так щедры, вас так много… Мы задержимся. Если захотите.
— Хотим! — доносится сзади. Даже несколько мужских голосов с берега не так сильны, как один со сцены, и все же их слышат. Огюст Бранденберг улыбается.
— Славно. Тогда… — Он оборачивается к оркестру, поднимая руку. — Да будет шоу!
Рука стремительно опускается, и воздух взрывает удар литавр. Свет снова гаснет, но лишь на миг; когда огни — теперь бело-синие — зажигаются, сцена пуста, будто Бранденберг провалился сквозь землю. А потом вновь нежно играют струнные, которые сопровождает что-то вроде робкого треугольника. И мистерия действительно начинается.
