Страшные сказки для дочерей кимерийца (СИ) - Тулина Светлана (книга жизни .txt) 📗
Просто тело под покрывалом было слишком маленьким, даже для ребенка всего десяти зим отроду.
Слишком коротким.
Конан чуть повернул голову в сторону Эрезарха. Оторвать взгляд от укороченного тела под шелковым покрывалом оказалось делом решительно невозможным:
— Лекарь… где?
Ему показалось, что он сказал это одними губами — голос куда-то исчез и никто его не услышит за оглушающее тихим непрерывным плачем. Но, похоже, его все-таки услышали — мимо деловито просеменил невысокий шемит в расшитом алхимическими символами плаще и со знаками целительства на покрывающих потрепанный кидарис серебряных пластинах. Двое рабов тащили за ним объемистые дорожные сундучки — тоже с подобными знаками на крышках. Поставили их на пол по бокам от носилок, быстро откинули крышки и сноровисто начали выкладывать лекарские инструменты и снадобья прямо на откинутые внутренние поверхности откинутых крышек, превращенные в подобия столиков.
Сам же врачеватель склонился над носилками, полностью перекрыв обзор королю Аквилонии, и осторожно снял пропитанное кровью покрывало.
— Зандра знает что! — возмущенно воскликнул он мигом позже. — Клянусь перекипевшим тиглем, Иштар лишила вас разума! Вы уверены, что тут нужны именно мои услуги?!
Стоящий за спиной Конана Квентий охнул и задышал как-то странно, быстро-быстро, словно после долгого бега. А Эрезарх…
Эрезарх расхохотался.
На какой-то жуткий миг Конану показалось, что мир сошел с ума — обернувшись, он увидел, что Квентий тоже смеется. Быстро, беззвучно, с короткими всхлипами, вытирая текущие по красному лицу слезы.
— Ты посмотри! Ты только посмотри! — отсмеявшись, воскликнул Эрезарх и толкнул короля Аквилонии в сторону носилок.
Конан и сам не понял, как оказался на ногах. Осознал только, что и его лицо расплывается в счастливой безудержной улыбке, а рвущийся наружу смех щекочет горло острым облегчением.
Теперь, когда он стоял, а ткань с носилок была убрана, стало отчетливо видно, что лежащее на них окровавленное тело не принадлежит Атенаис. Оно вообще не принадлежало человеку, это черное мускулистое и покрытое когда-то бархатистой короткой шерстью сильное тело.
На носилках лежал пустынный камелеопард, полуденный родич более привычного для обитателей крайней полуночи снежного барса. Совсем еще маленький детёныш, не старше двух-трех лун отроду.
— Во имя Иштар, меня что, вызвали, чтобы я лечил животное?!
Лекарь смотрел на носилки с негодованием и отвращением золотых дел мастера, которому предложили поработать золотарем.
— Да, — сказал Конан веско. — Именно для этого тебя и вызвали.
Гранитную неподвижность и суровость лица сохранять было не так трудно, как он опасался. Митра свидетель — совсем нетрудно!
Вместе с облегчением навалилась неподъемная усталость, гулким перезвоном в пустой голове напомнил о себе каждый колокол каждой бессонной ночи. Очень хотелось послать всех к Зандре, завалиться с Квентием и Эрезархом во вчерашнюю таверну на площади и как следует упиться той скверной кислятиной, что выдают там за вино. И плевать, что расположена таверна неудачно, а от подавальщицы воняет, как из выгребной ямы.
Но Эрезарх напоминал дорвавшегося до хозяйского птичника хорька, а его люди уже деловито заносили на восковые дощечки имена столпившихся в зале последователей запретного культа. Переписанных отпускали, напутствовав просьбой не покидать город «до выяснения всех обстоятельств». Тех же, чью личность не могли подтвердить четверо уважаемых горожан, под конвоем препровождали на первый ярус и дальше, в подвал, — опять же, «до выяснения».
Фактический правитель Сабатеи расхаживал между съежившихся жрецов и простых павлинопоклонников с донельзя довольным видом. Было ясно, что никуда он отсюда не уйдет, пока со всеми не разберется. И теперь следовало довести до логического конца этот фарс, которым так неожиданно обернулась трагедия.
Да и камелеопарда, если уж начистоту говорить, было жалко…
Бедная тварь доживает последний свой день, к друидам не ходить. Прошедшей ночью птичка над ним постаралась на славу, что бы там не утверждал обладатель синей хламиды. Вместо левой передней лапы торчала короткая опухшая культя. Из многочисленных порезов («поклевок» — поправил себя Конан мысленно и сузил глаза) сочилась кровь, делая липкой короткую черную шерсть, сквозь огромную рану на правом бедре наружу торчали сломанные кости. Еще одна такая же страшная рана была на морде, на месте правого глаза.
Повстречав настолько израненное животное в любой другой ситуации, Конан, недолго думая, перерезал бы ему горло. Просто из сострадания, чтобы не мучился зверь. Но сейчас при мысли о подобном мутило. Почему-то привычный акт милосердия сегодня казался намного хуже самого подлого убийства.
— Говорят, ты лучший. Сможешь вылечить?
Лекарь самодовольно погладил длинную напомаженную бороду, завитую колечками книзу. Пожал плечами:
— Все в руках Иштар милосердной…
Но взгляд его уже сделался цепким и деловитым — таким взглядом опытный мастер-кузнец смотрит на подпорченную нерадивым учеником заготовку, прикидывая, как, где и что нужно подправить, чтобы из этого вконец запоротого убожества вышло нечто толковое. Вот так и лекарь, наклонившись над носилками, сначала долго всматривался в искалеченного зверя, хмурясь и шевеля губами. И, столь же внезапно преисполнившись деятельного энтузиазма, распрямился, замахал руками, отдавая одновременно десятки распоряжений:
— Отойдите от света, во имя Иштар, и не мешайте работать! Принесите жаровню, а лучше две! И котел кипятка! Хуз, выложи наборы снадобий за номерами три, семь и восемь… Три, тупица, а не пять! Мы же не роды принимать собираемся! Зац, будешь его держать… да осторожнее же, криворукий, задушишь!
Конан отошел к заваленному мехами помосту, тяжело опустился на ступеньку. Он не очень-то верил в возможности исцеления таких ран. Разве что только какому-либо богу станет скучно и он явит очередное чудо — на радость людишкам и себе на развлечение.
То-то жрец в синем испугался до обморока — можно прожить без руки, ноги и глаза, но ведь Конан-то обещал воздать мучителям вдвое, если не втрое! Причем Митрой клялся. А слепому без рук и ног жить затруднительно…
Впрочем, одноглазому зверю на двух ногах тоже не выжить. Даже если хваленый лекарь и справится. А что? Чем Сет не шутит, пока солнцеликий спит? Во всяком случае, выглядит этот врачеватель достаточно уверенным.
С заваленного шкурами возвышения король Аквилонии некоторое время с интересом наблюдал, как лихо гоняет лекарь своих рабов и новообретенных помощников из местных слуг. Котел крутого кипятка и две жаровни ему доставили буквально в один миг, и на раскаленных углях уже побулькивал, распространяя по залу острые запахи трав, маленький котелок с носиком, а на расстеленные тряпицы осторожно выкладывалось не менее пахучее содержимое многочисленных лекарских склянок.
Глядя на всю эту малопонятную суету, киммериец почему-то преисполнился уверенности, что местный лекарь со своим делом справится. Пусть даже и вовсе он не военный костоправ. А вот что будет с увечным зверем потом… Конан вспомнил облезлых бродячих собак, их висящую клочками шерсть, отчаянные драки за каждую упавшую корку.
Вздохнул, мрачнея.
Жестом подозвал Квентия.
— Раздобудь повозку. Лучше — крытую. Постели там помягче. Вот. Забери, — махнул рукой в сторону груды мехов. Добавил, подумав: — И найди козу. Дойную …
— Козу лучше брать у Ицхака Малорослого, его меняльная лавка на площади, с полуденной стороны, каждый покажет. У него хорошие козы. Хоть с виду и неказистые, но выносливые и раздоенные. Самых лучших он наверняка забрал с пастбища — в связи со вчерашней паникой. И вряд ли успел отослать обратно.
Конан обернулся на тихий голос, напоминающий шелест осенней листвы под ногами. Заранее раздражаясь — он был недоволен тем, что почти на четверть оборота клепсидры выпустил из виду раненого охранителя. Вызывающих уважение врагов нельзя упускать из виду на столь долгий срок.
