Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Пратчетт Терри Дэвид Джон (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
— Нужно плюнуть в пиво и спеть пивную песню, — она рыгнула и прикрыла рот ладонью. — Прошу прощения. Я могу вас научить. Или просто подпевайте. Пожалуйста, очень вас прошу. Это древний обычай…
— Я не буду петь всякое языческое мумбо-юмбо! — отрезал Фокслип.
Он схватил чашку и сделал большой глоток — Дафна изо всех сил старалась не закричать.
Поулгрейв не прикоснулся к пиву. Он всё ещё не верит! Он переводил взгляд подозрительных блестящих глазок с товарища по мятежу на Дафну и обратно.
Фокслип поставил чашу и рыгнул.
— Давненько я не…
Тишина взорвалась. Поулгрейв потянулся к пистолетам, но Дафна уже слетела с места. Чашка с хрустом ударила его по носу. Поулгрейв завизжал и упал на спину, а Дафна схватила с пола его пистолеты. Она старалась одновременно думать и не думать. Не думать о человеке, которого только что убила. (Это была казнь!)
Думать о человеке, которого, может быть, придётся убить. (Но я же не могу доказать, что он убийца! Ведь не он убил Атабу!)
Она возилась с пистолетом, а Поулгрейв, плюясь кровью, пытался встать. Пистолет оказался тяжелее, чем думала Дафна, и неуклюжие пальцы не слушались. Она проглотила ругательство, вспомнив о специальном бочонке для ругани, установленном на «Милой Джуди».
Наконец ей удалось оттянуть курок, совсем как учил капитан Роберте. Раздался двойной щелчок. Кокчик называл это «двухфунтовым звуком». Когда она спросила почему, он объяснил: «Потому, что если человек услышит такое в темноте, он тут же теряет два фунта… весу!»
Поулгрейв, во всяком случае, сразу притих.
— Я выстрелю, — соврала она. — Не двигайтесь. Хорошо. Теперь слушайте меня. Я хочу, чтобы вы убрались отсюда. Вы здесь никого не убивали. Убирайтесь. Прямо сейчас. Если я увижу вас тут ещё раз, я… в общем, вы об этом пожалеете. Я вас отпускаю, потому что у вас была мать. Кто-то по-настоящему любил вас, кто-то старался научить вас хорошим манерам. Впрочем, вам всё равно не понять. А ну вставайте и вон отсюда. Выходите из хижины и бегите, чем дальше — тем лучше! Быстро!
Скрючившись и пытаясь так бежать, прикрывая рукой сломанный нос, истекая соплями и кровью и, уж конечно, не оглядываясь, Поулгрейв умчался в зарево заката, словно краб, что пытается, спасая свою жизнь, скрыться в полосе прибоя.
Дафна села, по-прежнему держа перед собой пистолет и ожидая, пока хижина перестанет вращаться.
Она посмотрела на молчаливого Фокслипа, который так и не пошевелился.
— Зачем ты был такой… дурак? — спросила она, потыкав его пистолетом. — Зачем убил старика, который грозил тебе палкой? Ты стреляешь в людей, не раздумывая, и сам же называешь их дикарями! Почему ты такой дурак, что счёл меня дурой? Почему не стал меня слушать? Я же тебе сказала, что мы поём пивную песню. Неужели трудно было бы просто подпеть? Но нет, ты считал себя умнее, потому что они дикари! А теперь лежишь мёртвый, с дурацкой улыбочкой на глупом лице. Ты мог остаться в живых, но ты ведь меня не послушал. Ну что ж, мистер идиот, теперь у вас куча времени, так что слушайте! Дело в том, что пиво готовится из очень ядовитого растения. Этот яд парализует всё тело сразу. Но видите ли, в человеческой слюне есть особые вещества, и если плюнуть в пиво, а затем спеть пивную песню, оно превращается в безобидный напиток с ореховым привкусом, и, кстати, все говорят, что я здорово улучшила его вкус. Чтобы пиво стало неядовитым, нужно меньше пяти минут, ровно столько, сколько требуется, чтобы спеть официальную пивную песню. А можно просто повторить «Ты скажи, барашек наш» шестнадцать раз. Потому что, понимаешь, дело не в песне, а в сроке ожидания. Я это сама установила с помощью научных экспериме… ик, — она рыгнула, — прошу прощения. Я хотела сказать «экспериментов».
Она прервала монолог, чтобы вытошнить пиво, а заодно, судя по ощущениям, и всё, что она съела за последний год.
— А ведь вечер мог быть таким прекрасным, — сказала она. — Ты знаешь, что собой представляет этот остров? Хотя бы догадываешься? Конечно нет, потому что ты дурак! И покойник! А я — убийца!
Она разразилась слезами, большущими, безудержными, и принялась спорить сама с собой.
«Но послушай, они же мятежники! Если бы их судили, их бы приговорили к вешанию!»
(Не к вешанию, а к повешению. Но для этого и нужны суды — чтобы одни люди не убивали других только потому, что те, по их мнению, заслуживают смерти. В суде есть судья и присяжные, и если обвиняемого находят виновным, его вешает палач, аккуратно и в соответствии с процедурой. Палач сначала преспокойно позавтракает и, может быть, прочитает молитву. Он будет вешать приговорённых спокойно, без гнева, потому что в этот момент он представляет собой закон. Так это устроено.)
«Но все видели, как он застрелил Атабу!»
(Верно. Значит, все и должны были решить, что с ним делать.)
«Как они могли решить? Они ведь не знали того, что знаю я! А ты знаешь, что это за люди! У них было четыре пистолета! Если бы я не убрала их с дороги, они бы перестреляли других людей! Они говорили о захвате острова!»
(Да. Но всё равно то, что ты сделала, было убийством.)
«А что же тогда палач? Он тоже убийца?»
(Нет, потому что так провозгласило большинство людей. Для этого и существует зал суда. Там вершится закон.)
«И тогда всё становится правильно? А разве Бог не сказал «не убий»?»
(Да. Но потом всё сильно запуталось.)
В дверном проёме что-то зашевелилось, и рука Дафны подняла пистолет. Затем мозг велел руке опустить его.
— Хорошо, — сказал Мау. — Я не хочу, чтобы в меня стреляли второй раз. Помнишь?
Слёзы потекли снова.
— Прости меня. Я тогда думала, что ты… что ты дикарь, — кое-как выговорила Дафна.
— Что такое дикарь?
Она показала пистолетом на Фокслипа.
— Что-то вроде него.
— Он умер.
— Мне очень жаль. Он непременно хотел выпить своё пиво.
— Мы видели другого, он бежал к нижнему лесу. Он был в крови и хрюкал, как больная свинья.
— Потому что он не захотел пить пиво! — провыла Дафна. — Прости меня… я привела сюда Локаху…
Мау сверкнул глазами.
— Нет, это они его привели, а ты отослала его прочь с полным желудком, — сказал он.
— Приплывут другие! Они говорили об этом, — выдавила из себя Дафна.
Мау ничего не сказал, только обнял её за плечи.
— Я хочу, чтобы завтра устроили суд, — сказала она.
— Что такое суд? — спросил Мау.
Он подождал ответа, но не услышал ничего, кроме храпа. Он посидел с ней, наблюдая, как темнеет небо на востоке. Потом осторожно уложил Дафну на циновку, взвалил на плечо коченеющий труп Фокслипа и отправился на пляж. Безымянная Женщина смотрела, как он погрузил тело в каноэ и выгреб в открытый океан. В океане Фокслип отправился за борт с куском коралла, привязанным к ногам. Пусть его сожрёт какая-нибудь тварь, достаточно голодная, чтобы жрать падаль.
Безымянная Женщина смотрела, как он вернулся и поднялся обратно на гору, где Мило и Кале бодрствовали над телом Атабы, чтобы он не стал призраком.
Утром они вместе с Мау пошли на пляж, где к ним присоединились Безымянная Женщина и ещё несколько человек. Солнце уже всходило, и Мау не удивился, что рядом скользит серая тень. Один раз Мило прошёл через неё насквозь и не заметил.
«Ещё две смерти, краб-отшельник», — сказал Локаха.
«Ты доволен? — разозлился Мау. — Тогда отправь этого жреца в совершенный мир».
«Как ты можешь просить об этом, крабик-отшельник, не верящий в богов?»
«Потому что он верил. И ему было не всё равно. А его боги даже на это оказались неспособны».
«Мау, я не вступаю в торги, даже когда люди просят не за себя».
— Я, по крайней мере, пытаюсь! — крикнул Мау.
Все уставились на него.
Тень развеялась.
На краю рифа, над тёмным течением, Мау привязал к старику обломки коралла и стал смотреть, как тот опускается в глубину, недосягаемую для акул.
— Он был хорошим человеком! — заорал Мау в небо. — Он заслуживал богов получше!
