VIP значит вампир - Набокова Юлия (электронная книга txt) 📗
– Ну что, – Глеб с виноватой улыбкой поднял кубок, – выпьем за то, чтобы сюрпризы в твоей жизни были исключительно приятными?
– Прекра-а-сный тост. – Я саркастически процитировала Людмилу Прокофьевну из «Служебного романа» и коснулась своим кубком кубка Глеба.
Пока гениальный шеф-повар с полувековым стажем, как пояснил Глеб, колдовал над нашим заказом, я решила расспросить моего спутника о его жизни.
– Что ты хочешь узнать? – не удивился вопросу он.
– Все. Я же о тебе вообще ничего не знаю. Кроме того, что тебе семьдесят четыре года и ты работаешь тамадой на вечеринках.
– Каюсь, на машинке вышивать я не умею, – шутливо повинился Глеб.
– Что ж ты раньше не предупредил? – нахмурилась я. – Ну и на что ты мне тогда сдался?
– Не гони меня, принцесса, я тебе еще пригожусь! – взмолился Глеб. – Я совершенно потрясающе делаю массаж.
– Это тебе благодарные клиентки так грубо польстили? – Я продолжала хмуриться.
– Не только клиентки, но еще и клиенты, – с невинной улыбкой уточнил Глеб.
– Я смотрю, у тебя богатая практика.
– Все, я пас! Мы так с тобой препираться до рассвета можем, это я уже понял.
– Ну так хватит жеманничать, как девица в брачную ночь. Давай лучше рассказывай, как ты до жизни такой докатился.
– Рассказываю, – покорно кивнул Глеб и начал свою историю.
При рождении ему дали имя Миколаш. Он появился на свет в деревеньке неподалеку от Карловых Вар в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Чехия тогда еще была Чехословакией, и многое было по-другому. Где-то в больших городах прогресс уже шагнул вперед, заменив лошадей неповоротливыми машинами и гудящими трамваями, принеся в дома электричество и телефонную связь, потеснив низкие домишки первыми высотками и внеся в прелестные женские головки крамольные суфражистские мысли. Но малой родины Глеба эти веяния еще не коснулись.
Тихая живописная деревушка, утопающая в зелени, словно сказочным лесом была отделена от стремительно меняющегося мира. Здесь царили патриархальность и поклонение матушке-земле, кормилице и заступнице. Мать Глеба, измотанная сельскими работами тихая женщина со следами былой красоты, клялась, что с началом нового века здесь ничего не изменилось. Хоть и стращали деревенские кумушки концом света, хоть и обсуждали рассказы заезжих туристов, поведавших деревенским о появлении паровозов и автомобилей, но все эти истории казались всего лишь сказками. Где это видано, чтобы груда железа ездила сама по себе, судачили старушки и запрягали в телеги быстроногих лошадок. Первый автомобиль въехал в деревню через несколько дней после рождения третьего сына в семье Вернеров и дал темы для пересудов на месяц вперед. А за ним постепенно потянулись и другие нововведения…
Маленький Миколаш помнил, как в деревню провели электричество и как самый богатый сельчанин первым купил автомобиль, за которым с воплями носилась ватага чумазых мальчишек, среди которых был и он сам. Ему навсегда запомнился день, когда умиротворенную тишину леса прорезал гул самолета, посмотреть на который сбежались все сельчане. Потом грохочущие железные истребители заполонили небо – началась война. С ней закончились детство и сказочный век уединенной деревеньки. Война отняла у Миколаша отца и навесила на мать заботу о троих детях, непосильную заботу. Женщина угасла за два года, а братьев определили в приют.
Произошедшее повлияло на мальчиков по-разному: старший брат, Гануш, вымещал злость на товарищах по приюту, средний, Иржи, погрузился в себя и все свободное время проводил наедине с книгой, а Миколаш кривлялся и паясничал на потеху остальным сиротам. Когда ему было тринадцать, в приют впервые после окончания войны приехала цирковая труппа. Дети хлопали акробатам и жонглерам, радостно приветствовали дрессировщика собак и с нетерпением ждали выступления клоунов. Однако знаменитый клоун Чупа их разочаровал, о чем юные зрители не преминули высказать артисту.
– Наш Миколаш лучше смешить умеет! – с досадой воскликнули малыши.
– Что ж, – выбитый из колеи Чупа спустился со сцены, – пусть выступает Миколаш, а я посижу тут с вами.
Так состоялось судьбоносное выступление мальчика, которое изменило его дальнейшую жизнь. К концу пантомимы, показанной Миколашем, знаменитый клоун, поначалу взиравший на подростка с предубеждением, хохотал до слез, растирая по щекам театральный грим. В тот же вечер Чупа, договорившись с настоятельницей приюта, увез талантливого лицедея с собой. «Легкой жизни не обещаю. Запомни, клоунада – это тяжелый труд, и тебе еще многому предстоит научиться», – предупредил он. Миколаш был готов на все и без сожаления собрал свои нехитрые вещи: в приюте его ничто не держало. Старший брат покинул его стены год назад и ни разу не навестил братьев. Однажды Миколаш слышал, как воспитательницы шептались между собой, что Гануш связался с плохой компанией и скоро угодит в другой приют, куда менее комфортный, нежели сиротский дом. А Иржи в последнее время увлекся Священным Писанием и твердо вознамерился уйти в монастырь после приюта. Паясничанье младшего брата он осуждал и старался обратить непутевого Миколаша в свою веру, читая ему длинные проповеди. Чупа в ярком зеленом костюме в крупный горох, со смешным накладным носом и разрисованным лицом ворвался в серые будни Миколаша, как добрый волшебник. И мальчик не раздумывая ушел за ним…
Официант, принесший салаты, нарушил удивительный рассказ Глеба, и я едва дождалась, пока услужливый паренек расставит тарелки, наполнит опустевшие кубки вином и удалится.
– И что же было потом?
– Потом Чупа учил меня всему, что знал сам, – продолжил Глеб. – Своих детей у него не было, и он относился ко мне, как к родному, стал мне настоящим отцом. Я вышел на арену уже через месяц в качестве его ассистента. Публика полюбила меня, и вскоре мы с Чупой стали полноправными партнерами. Мы с успехом выступали восемь лет, объездили с гастролями всю страну, несколько раз выбирались за рубеж. Из одной такой поездки я и не вернулся. – По лицу Глеба пробежала тень, и он запнулся, подбирая слова. – Это случилось в Будапеште. Мы отработали номер, сорвали свои аплодисменты и ушли за кулисы. Чупа сумел сделать только четыре шага… Сердечный приступ, он умер мгновенно. Счастливый и обласканный публикой. А несколько часов спустя уже я оказался на грани жизни и смерти.
– Это случилось в ту ночь? – поняла я.
– Мне хотелось напиться, – глухо признался Глеб. – Чупу увезли в морг, а я завалился в первый попавшийся бар и потребовал у бармена что-нибудь покрепче. Бармен повернулся, и я удивился: это была женщина. Хрупкая, со смелой по тем временам короткой стрижкой и с вызовом в черных глазах… Больше я ничего не помнил. Очнулся под утро в подворотне недалеко от бара. Добрался до гостиницы, умылся. Меня ломало. Голова раскалывалась, ломило все тело, меня лихорадило. На аккуратную ранку на сгибе локтя я тогда и внимания не обратил. По своей неопытности я списал болезненное состояние на похмелье и завалился спать. Мне снилось, что я горю в пожаре, что языки пламени лижут мое лицо и руки… Догадалась? Кровать стояла у окна, окно выходило на солнечную сторону, а на дворе был июль. Я тогда получил точно такой ожог, как парой лет раньше, когда мы с Чупой впервые поехали на море в Болгарию. Несмотря на его предостережения, я весь день провалялся на пляже, а потом два дня ходить спокойно не мог: солнце прожарило меня до самых мышц. Но в этот раз у меня возможности отлежаться не было.
Надо было везти Чупу на родину, чтобы похоронить. – Глеб опрокинул в себя остатки вина и продолжил: – Конечно же я тогда не понимал, что со мной происходит. Но инстинктивно старался прятаться от солнца, держался тенистой стороны улиц, накинул плащ, который мы использовали в качестве реквизита, потому что выйти на улицу в рубашке было невыносимо. На похоронах Чупы я появился в гриме плачущего клоуна, чтобы как-то скрыть сгоревшее лицо. На меня, конечно, косились и за спиной шептались, что хотя бы в такой день мог не паясничать, но, приди я с красной от ожога кожей, это шокировало бы еще больше. Без грима я был похож на грешника, сбежавшего из ада, прямиком с раскаленной сковородки. В тот же день я предупредил директора цирка, что выступать больше не буду. Он пытался меня отговорить, обещал дать мне отпуска столько, сколько нужно, сказал, что будет ждать моего возвращения. Но я знал, что с цирком покончено. Без Чупы я выступать не буду, да и цирк без него потерял свое волшебство. Я вдруг отчетливо почувствовал запах немытых животных за кулисами, увидел выцветшие портьеры, неискренние улыбки, показную мишуру. Родной дом в одночасье сделался чужим и далеким, а я стал изгоем. На следующий день после похорон я взял все свои сбережения, которых должно было хватить на год жизни, собрал легкий чемодан и вернулся в Будапешт. Я должен был найти барменшу с цыганскими глазами и узнать, что со мной произошло той ночью. Почему солнце причиняет мне невыносимую боль и почему мне так хочется отведать крови окружающих… Жанна, а ты почему ничего не ешь?
