Воин сновидений - Кащеев Кирилл (книги онлайн без регистрации .txt) 📗

Такого быть не могло, она безумна, как давешний проповедник! Но она видела!

Извергая потоки пламени, над горящими крышами кружили двенадцать багровых глаз. То пропадая, то появляясь в вихре огня, носилась голова – одна лишь голова, без тела! Там, где являлась она, с грохотом обрушивались дома, а жгучие искры разлетались во все стороны, заставляя вспыхивать крытые соломой и дранкой крыши. А над всем этим, медленно распрямляясь, вставал в небесах скелет, увенчанный железной короной, с черным мечом в костлявых руках!

Она бежала прочь, еще не зная, что пожар будет пылать много дней и выжжет Лондон почти начисто. Не зная, что война с голландцами проиграна и вскоре голландский флот войдет в устье Темзы, готовый подобраться к издыхающему городу и снести его начисто огнем корабельных батарей! [17]

Второй сон Татьяны Николаевны

– Хватит, пожировали на поте и крови народных, эксплуататоры! – выкрикнул высокий парень в затрепанной буденовке, судя по бурым пятнам долго, может, и с самой Гражданской войны, валявшейся в подполе, а вот теперь снова сгодившейся. Он рванул мешок с фасолью, но женщина с закаменевшим в яростном ожесточении лицом не отпускала. Тогда парень задрал ногу, точно журавель, уперся каблуком сапога женщине в грудь и с силой толкнул. Она упала молча, без плача, как мертвая, неподвижно распростершись на чисто выметенной земле двора. Только ее понуро сидящий у плетеного тына муж поднял голову и с безнадежной тоской спросил:

– Какие ж мы эксплуататоры – у нас и батраков сроду не было, все сами, семьей на земле робылы! А землю нам Советская власть дала!

– А вы ее, свою власть, вот так отблагодарили! – жестко отрезал учитель. – Когда ей понадобилась помощь – все под себя загребли, сами на мешки с зерном сели, с жиру лопаетесь, а рабочим людям в городах из-за вас пропадай! Мироеды вы и куркули! Выноси все, ребята! – скомандовал он, и из амбара лихо, с рук на руки, начали выбрасывать мешки с зерном. Замычали выгнанные из хлева коровы, но так и лежащая ничком хозяйка даже не пошевелилась, точно не слышала этого жалобного зова. Весело перекликаясь, приведенные учителем активисты сновали по двору, выкидывали вываленные из сундуков вещи. Сквозь распахнутые двери и окна летели подушки. Мимо глядящего поверх тына Сереги проплыл здоровенный мешок, и мальчишку обдало завораживающим запахом груш. Груша на подворье у дядьки Моргуна росла знатная, с крупными, желтыми, точно масло, и сладкими, как мед, плодами. Груш тетка Моргуниха для ребят никогда не жалела. В лес ли шли, на речку, у сына их, Демьянки, всегда были полны карманы этой сладостью. На всех.

Сейчас Демьянка застыл столбом посреди двора, как окаменелый, и только двумя руками прижимал к себе отчаянно ревущих меньших сестер. С Демьянкой Серега дружил. Но ведь он же не знал, что отец Демьянкин – куркуль, мироед, и никто на селе не знал, так, вроде простой единоличник, сам целый день в поле и семейство с ним. Демьянке порой и с ребятами вырваться погулять не выходило, работа да работа. Только все то маскировка одна была! В городе-то люди образованные, умные, их не обманешь. Коль говорят, что Демьянкин батька – враг, наймит буржуйский, значит, так и есть.

В курятнике послышался отчаянный шум, крики, истошно квохчущие куры врассыпную ринулись во все стороны. За ними, вопя и ругаясь так, что подглядывающие через тын девки аж уши зажимали, гонялся тот самый парень в буденовке:

– Стой, кура куркульская, от Советской власти не уйдешь!

– Да что ж вы делаете, они ж с перепугу нестись перестанут! – вскакивая на ноги, вскричал дядька Моргун и попытался кинуться наперерез «ловцу».

– А ну, стоять на месте, арестованный! – рявкнул учитель, многозначительно бросая ладонь на деревянную кобуру старенького, но все еще грозного «маузера». Серега поглядел на него даже с некоторой гордостью – вот такой, решительный, в перетянутой ремнями гимнастерке, сейчас учитель походил на настоящего героя Гражданской войны! Даже больше Серегиного батьки – тот хоть и был самым настоящим красноармейцем, даже орден имел, но всегда ходил какой-то серый да хмурый, и даже если его просили рассказать что-нибудь такое… героическое, про войну, только хмыкал да отмалчивался, а лицо у него становилось мрачным. То ли дело учитель – хоть сам молодой, в войну мальцом был, а по книжкам все знает, рассказывает – заслушаешься! Конечно, образованный, прежде чем к ним учительствовать приехал, в городе педтехникум закончил, не как-нибудь! Пацаны деревенские за ним хвостами таскались. Да и девчонки… особенно почему-то те, которые взрослые совсем. Кроме Ганьки. Но Ганька – то совсем особое дело…

– И за что ж это он арестованный? Убил кого или ограбил?

Серега аж дернулся. Хоть товарищ учитель и говорит, что все это вредные суеверия, да только не раз замечено – стоит о Ганьке не то что вслух сказать, а даже подумать, она уж тут, будто слышит!

– Вроде так и выходит – ограбил, Ганна Семеновна! – учитель, который, по мнению Сереги, ничего не боялся, вдруг смешался, как перед большим начальством, и уставился в землю – рука его бессильно соскользнула с «маузера».

Крутые, как углем нарисованные, брови над ярко-зелеными глазами удивленно поползли вверх.

– Ну вы же умная девушка, хоть и без образования, – точно оправдываясь, зачастил учитель. – Когда вся страна готовится к великому скачку индустриализации, когда в городах строятся промышленные гиганты, нужно кормить рабочих, закупать оборудование за границей. А враги вроде гражданина Моргуна срывают хлебозаготовки, отказываются сдавать хлебные излишки! Опять же задолженности у них – по земельному налогу, налогу на молочную скотину, в МТС выплаты задерживают…

– Да нету у нас таких денег, Христом Богом клянусь! – закричал дядька Моргун. – Столько ж даже при царской власти с крестьян не драли!

– Еще и явная антисоветчина, прошу свидетельствовать! – довольно объявил учитель.

– А борщ из печи гражданина Моргуна тоже – хлебный излишек? – скривив алые, как молодая вишня, губы перебила его Ганька.

Учитель обернулся. Активист в буденовке как раз волок из дома еще клубящийся паром горшок – видно, тот ему показался понадежнее разбегающихся кур.

– Эй, борщ-то оставьте! – снова вдруг смутившись, пробормотал учитель. – Перед дорогой им пригодится…

– И куда их теперь? – Ганька наклонилась над неподвижно лежащей Моргунихой – толстая, в руку, черная коса девушки мела землю.

– Как положено… Имущество на покрытие убытков государству, Моргуна как главного виновника – под суд, а семейство на высылку, в северные области нашей необъятной Родины. Уж и телега готовая. Собирайтесь, гражданка Моргун!

Тетка Моргуниха вдруг подняла от земли всклокоченную голову – и Серега чуть от страху за тыном не спрятался. Дородная, румяная тетка разом превратилась в страшную старуху с запавшим ртом.

– Что ж мне собирать-то? – прохрипела она. – Чего вы оставили – даже обувку детям, горбом заработанную, и ту отобрали, ироды! Проклинаю вас! – вдруг закричала она, и крик ее был невыносимо жутким. – Не пойдет вам наш хлеб впрок, всем поперек глотки встанет – и кто отбирал, и кто смотрел да радовался! – алые от ненависти глаза полоснули по толпящимся у тына односельчанам.

С дерева вдруг раздался истошный, воющий мяв черного Ганькиного кота. Сама Ганька отскочила, странно изогнув плечи и став враз похожей на вздыбившуюся от ярости кошку – даже волоски в косе вроде поднялись. Вскинула руки и согнутыми, как когти, пальцами принялась драть воздух, будто разрывая в клочья невидимую сеть. При этом быстрым, задыхающимся шепотом приговаривала что-то напевное…

– Вы что делаете, Ганна Семеновна! – заорал учитель, хватая Ганьку за руку. – Вы это бросьте! Тут мои ученики, а вы со своей дикостью и суевериями…

Ганька медленно повернула к нему голову – ее лица Серега не видел, зато видел лицо учителя. Тот побелел, разом став как страничка в учебнике, только без букв, и попятился.