Падение сквозь ветер - Никитин Олег Викторович (полные книги .TXT) 📗
И тут же почувствовал слабое покалывание, как будто в него разом впились тысячи крошечных иголок. Это было даже приятно, и все же он закрыл баночку с остатками мази и вновь спрятал ее в ящик, решив для начала ограничиться небольшой «дозой». Сидя с закрытыми глазами, он «прислушивался» к собственным ощущениям в попытках поймать тот неуловимый момент, когда он поймет, что субстанция действительно возымела некое действие, а не просто пощипывает кожу. Сознание постепенно наполнялось новыми, необычными ощущениями – к нему словно протянулись живые щупальца мироздания, и каждый, даже самый далекий предмет стремился оставить в мозгу магистра информацию о своем присутствии, пусть самую незначительную и несущественную. Три цвета постепенно вытесняли все остальные, хранящиеся в его памяти, и спустя некоторое время он не мог представить себе ничего, что не было бы окрашено в белый, черный или зеленый цвет.
Встревоженный, магистр открыл глаза и огляделся. Хоть и не утратив полностью краски, мир стал каким-то выцветшим и словно покрытым налетом молочно-белого тумана. Отдельные предметы выделялись на общем фоне лишь более темными очертаниями. И он мог смотреть сквозь них! Бордовая штора на окне, в действительности плотная и темная, стала почти прозрачной: за ней Валлент отчетливо увидел размытые моросящим дождем контуры императорского дворца. Более того, сама резиденция Императора утратила в его глазах монолитность, позволив магистру, хоть и с трудом, но различить голубую полоску далекого горного хребта. В тоже время каким-то образом ему удалось сохранить чувство перспективы: он знал, какой предмет расположен ближе к нему, и мог оценить примерное расстояние до него. На всякий случай Валлент ощупал все, до чего мог дотянуться, и убедился в том, что мир остался прежним. Изменился он сам, и ему это нравилось.
Немного усилив напряжение глазных мышц и сфокусировав взгляд на стеллаже, Валлент вдруг понял, что тот обрел полную материальность и непрозрачность. То есть магистр внезапно утратил «проникающее» зрение и вновь увидел обстановку лаборатории такой же, как всегда, наполненной цветом и объемом. Расслабившись, он вернул себе приобретенную благодаря мегаллиновой мази способность. Менять свойства зрения получалось без труда: стоило только захотеть что-либо увидеть, и любые препятствия на пути к этому предмету растворялись, сохраняя лишь бледные очертания, заполненные сероватой мутью. Валлент подозревал, что если бы он использовал всю имеющуюся мазь, даже такая незначительная преграда его «проникающему» зрению, вероятно, исчезла бы. Но все же он поостерегся снова лезть в баночку, оставив себе время на испытание своего нового качества.
На глаза следователю попался филин. Оказывается, внутри у него висел некий кристаллик, а сам он имел на спине скрытую перьями щель. Несколько минут Валлент размышлял над тем, разрушить ему этот элемент системы безопасности или оставить в покое. Он остановился на последнем – настоящую угрозу таил только крокодил. Очевидно, в недрах зубастой твари было сокрыто нечто, позволявшее «наблюдать» за помещениями Ордена. Вспомнив о собственном запястье, магистр вытянул раненую руку и взглянул на нее своим новым зрением – то есть сквозь нее.
Половины руки не было. Точнее, она была мертвой – грязно-серой и бесформенной.
Он перевел взгляд на другую кисть – она имела вполне отчетливые очертания, ничуть не хуже, чем у всех остальных вещей, но подсвеченные зеленоватым ободком. Валлент ощупал прокушенную руку здоровой. Все было на месте – и кожа, и кости, и даже пальцев имелось именно пять. Простое зрение также не выявило ничего необычного, разве что черные точки укусов. Но своим новым зрением он видел руку только серой; как магистр ни старался расфокусировать взгляд, расслабляя глазные мышцы, ничего не получалось: зеленая аура не возникала.
Самым страшным было то, что все остальное тело, как убедился магистр, несло явный налет жизненной ауры, зеленоватыми искорками расцвечивая его телесную оболочку. Поврежденная же рука, начиная от кисти и заканчивая локтем, попросту отмерла, хотя и продолжала функционировать. Более того, магистр буквально чувствовал, как яд постепенно проникает все выше, продолжая поглощать его ауру. Передвигаясь с такой же скоростью, через несколько дней омертвение грозило добраться до плечевого сустава – и дальше оно станет сползать вниз, к самому сердцу. Валлент начнет «беспричинно» чахнуть и медленно, но верно умрет, скоротав свои последние дни в постели, в вялой неподвижности. «Вот, значит, каков сюрприз Мастера для того, кто влезет в систему», – зло подумал он.
И если бы Валлент не применил средство погибшего мага, он так бы и не понял, что с ним происходит… Почему члены с каждым днем все слабее, а по утрам невыносимо тяжело заставить себя подняться и куда-то идти, почему апатия и ожесточение разливаются в крови, принуждая видеть в поступках мелких, порочных людишек лишь слепую подчиненность их грязным и низменным мотивам – все это так и осталось бы непонятым.
Но он еще может попытаться выжить.
Для этого нужно «всего лишь» вытравить из организма неведомый яд, незримо разъедающий его. Или научиться заимствовать чужую ауру.
Валлент взглянул сквозь левую стену: проклятый крокодил, присев на кривых ногах, стеклянно таращился на него, «просматривая» все здание «глазами» Шуггеровых поделок.
Он просто обязан раскрыть последнее в своей жизни дело, у него для этого еще вполне достаточно времени. И если ему повезет, он обретет такую власть над природой, что никакие заклятия и яды будут ему не страшны, и он сможет прожить хоть тысячу лет, когда в обеих странах уже не останется ни одного человека. Слабо пошевелилась мысль о том, что магия третьего уровня не смогла спасти Мегаллина, но Валлент отмел ее, по-прежнему убежденный в том, что маг был коварно задушен. Скорее всего, это было сделано Шуггером, и теперь оставалось лишь отыскать мотив убийства и припереть мага к стенке, заставив признаться в злодеянии.
Раздался стук в дверь, затем она распахнулась, и на пороге возник Бессет, переодевшийся в чистую одежду и отмывшийся от грязи. Его светлые взъерошенные волосы слегка потемнели от дождевой влаги.
– Добрый день, господин Валлент, – проговорил юноша, устаиваясь на краешке стола. Раскрыв портфель, он извлек из него мятый листок бумаги. – Вот. Я выписал из регистрационной книги все, что относилось к переписке Мегаллина.
Валлент заглянул внутрь своего помощника и с любопытством осмотрел его желудок, частично наполненный полупереваренной пищей, сердце, легкие и еще какие-то органы, названия которых он не знал. Кожа Бессета оказалась чистой и белой, легко просвечивая сквозь влажную одежду. С трудом оторвавшись от странного вида человеческих внутренностей, магистр подвинул к себе бумагу и бегло ознакомился с несколькими краткими записями: «19.06.810 из Данаата. 27.06.810 в Данаат. 02.02.812 из Данаата. 12.07.815 из Моннтиана. 14.07.815 в Моннтиан. 21.07.815 из Моннтиана (извещение о захоронении)…» Далее четыре раза упоминался Энтолан, столица Хайкума, но азианский Данаат в оставшейся части не встретился ни разу. Интересно, кого похоронили в 815-м году, известив об этом Мегаллина?
– Кто умер в Моннтиане? – спросил магистр.
– Я думаю, что мать Мегаллина, – сумрачно сказал Бессет. – Если помните, Наддина упоминала о некоторых событиях из жизни его семьи.
– Я уже не помню, – пожал плечами Валлент и пробежал глазами весь текст, остановившись на двух последних строках, единственных в текущем году: «26.06.819 в Ханнтендилль, Восточная, 16» и «27.06.819 из Ханнтендилля, Восточная, 16».
– Послушай-ка, дружок, – проговорил магистр, – в конце у тебя указаны улица и дом адресата, а во всех остальных строчках – нет. Например, меня интересует, с кем он мог переписываться накануне войны: вот, видишь, ему пришло два письма из Данаата, но конкретный адрес не указан.
– Я не знал, что вам известна география азианской столицы… – пробормотал помощник, смутившись.
