Ключ от всех дверей - Ролдугина Софья Валерьевна (чтение книг .txt) 📗
Слова Мило показались мне весьма разумными. Действительно, рыжих вокруг было предостаточно. Хозяйка заведения, крупная, рослая женщина с удивительно мягкими чертами лица и смешливыми глазами, суетилась у прилавка, с огоньком отвечая на привычные шутки посетителей. Кружки с ягодной настойкой, румяные пироги и тарелки с жарким так и мелькали над стойкой в ловких руках. Приняла заказ, крикнула что-то весело в приоткрытую дверь кухни — глядь, и уже несет на вытянутых руках поваренок пышущий ароматным паром горшочек.
Ближе к двери, под связкой отводящих беду трав, устроился бродячий музыкант. Уже седеющие волосы были собраны в растрепанную косу, лицо избороздили глубокие морщины… Доля странника тяжела! Но взгляд менестреля оставался все таким же светлым и чистым, какой бывает лишь в свежую пору юности, а крепчайшая вишневая настойка пьянила не сильней родниковой воды — только быстрее начинали бегать по струнам старой гитары пальцы…
Третьим рыжиком был тот самый невезучий дурачок, что привел на ярмарку корову.
Да, Авантюрин прав — на таком фоне небогатая дворянка сопливого возраста и не особенно смазливой внешности просто терялась.
— Кстати, а почему мы «родственники», Мило? — спохватилась я. — Почему, скажем, не нареченные?
Ученик мой весело расхохотался:
— Да взгляните на нас со стороны, госпожа! Всякому ясно, что так опекать станет только брат сестру свою малолетнюю или отец — чадо ненаглядное. В полумраке вашего лица не разглядеть, а фигурой вы сойдете за совсем еще юную леди. Да и одежда наша выдает принадлежность к одному семейству…
Что верно, то верно. Над образами Авантюрин потрудился на славу. Меня он нарядил младшей дочерью небогатого аристократического рода, благо не наследующим состояние позволялось носить в путешествии более удобные бриджи, а не тяжелое дорожное платье из жесткой ткани. Цвета Мило подобрал неприметные: серо-коричневый и зеленый, как старый мох. Мягкие сапожки до колена, немаркие штаны, земляного оттенка рубашка с шейным платком на тон посветлее и неброский камзол, темный, как еловая хвоя, — вот и весь костюм. Ни единого украшения, даже цепочку ключа не видать. Только прическа вычурная, как и подобает дворянке: уложенные замысловатыми колечками, завитые в жгутики и стянутые в гладкую «раковину» на затылке пряди. Но даже шпильки, удерживающие это великолепие, были простыми, медными. Я позволила себе оставить лишь один колокольчик, спрятав его за тяжелой массой волос. И теперь, стоило повернуть голову, как раздавался почти неуловимый для нечутких человеческих ушей звон. Слезинки я со скулы стерла, ресницы начернила, брови натемнила, опустила воспитанно взгляд… Где теперь шутовка? Вот и нет ее!
Мило тоже было не узнать. Куда делся франт, что любил алый даже больше, чем лорд Дома Осени Кирим-Шайю! Нынче мой ученик облачился в одежду скромную, под цвет дорожной пыли. Чудная масть, каких мне ни у кого больше не доводилось видеть — один волос рыжий, другой седой, как снег, а третий закатное золото — была скрыта под беретом из серого бархата с дешевеньким соколиным пером — такое чаще горожане носят, нежели аристократы. Мило почему-то казался в этой одежде старше, суровее — стала заметной и горбинка на носу, и упрямый подбородок. Ресницы больше не наводили на мысли о девицах, хотя любая дама в этой таверне позавидовала бы их густоте и шелковой мягкости. Лишь губы улыбались по-прежнему — ласково, светло и с толикой иронии.
— Что ж, даже лучше, что нас примут за родичей, — вздохнула я. — Жениху с невестой пришлось бы в разных комнатах ночевать, а вот старшему брату с сестренкой… Что смеешься, Мило?
— О, простите, госпожа, — повинился ученик, но в глазах его бродило веселье. — Но позвольте вам напомнить: уже сто лет прошло с тех пор, как отменили закон, запрещающий леди и лорду находиться до свадьбы наедине за пределами родового имения…
— Действительно? — растерялась я. — Кхе-кхе… Многое, вижу, изменилось с тех пор, как мне в последний раз приходилось путешествовать.
Мило налил себе из кувшина еще компота и предложил мне. Я покачала головой. Сладкое мне сейчас в горло не лезло.
— А давно ли вы в последний раз выезжали из города? — полюбопытствовал ученик. — Если, разумеется, не принимать всерьез отлучки в имение Опал.
— Дай-ка вспомнить, Мило… — Я пробарабанила пальцами по столешнице. Мне подумалось вдруг, что грубые доски под моей ладонью в чем-то схожи с летописью. Каждый, кто бывал здесь, оставлял след. Иные вырезали инициалы — этим баловались, полагаю, дворяне и грамотные горожане. Другие ставили ножом или саблей зарубку. Третьи — проливали ягодное вино, и пусть ненамеренно, но все же отмечали сим свое пребывание за столом. И хотя хозяйка наверняка каждый вечер скоблила доски, вытравить следы окончательно было невозможно…
— Госпожа?.. — неуверенно окликнул меня Авантюрин, возвращая из царства мечтаний.
— Ох, Мило, прости. Задумалась, — виновато склонила я голову. — А что же касается сроков… С тех самых пор, как меня пригласили во дворец, я не покидала пределов города. Даже выезжать в имение стала лишь после твоего появления, а до того обходилась ключом. Это ведь нельзя посчитать путешествием?
— То есть вы двести лет провели взаперти? — Выражение лица у моего ученика стало ошеломленно-сочувствующим. — Как же это так…
Я лишь пожала плечами:
— Мне вполне довольно было дворцовой жизни. А хотелось побывать на природе — выходила в парк. Шуту скучать некогда, дорогой мой.
— И вы совсем-совсем не знаете, что происходит за оградой королевской резиденции? — продолжал допытываться Мило. Он же не думает меня жалеть, негодник?!
— Почему же не знаю? — возмутилась я совершенно искренне. — Мои знания о политической ситуации и положении Дома полны и многообразны. Но если тебе угодно, мальчик, можешь рассказать, что новенького появилось на дорогах… ну, положим, в последние два-три года.
Мило несколько растерялся. Он глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, обвел внимательным взглядом шумный зал таверны и лишь потом заговорил:
— Многое поменялось, госпожа. К примеру, в заведения, где подают еду, теперь не пускают ни с кошками, ни с собаками. Нарушивших запрет выгоняют, позорят. Специальным указом ее величества Тирле с нынешней весны запрещено курить трубку в тавернах и пансионах, если только хозяин не уплачивает в казну налог на дым…
— Постой-постой, — заулыбалась я. — Все это мне известно. А из негласных законов что-нибудь достойно внимания?
— Сложно сказать… — Взгляд Мило продолжал блуждать по залу, пока не наткнулся на компанию в углу под лампой. — Теперь хозяева не выставляют на улицу тех, кого подозревают в шулерстве. Почти в каждой таверне можно увидеть стол для азартных игр… Вроде того. — Он кивнул на занятых «стаканчиками» людей.
Я сощурилась. С моего места было не различить движения рук игрока, но по простоватому, испуганному лицу рыжего обладателя коровы можно было запросто угадать, что происходит. Скорее всего, неизвестные мошенники повторяют фокус дядьки Раппу, не один день дурившего наивного Сайсо.
Вдруг рыжик вскинул руки и горько заплакал:
— Ой, горе мне, горе! Одна корова была, и ту по глупости упустил! Плакали мои денежки! Ой, что мне делать, несчастному… Что будут сестренки мои кушать и бабушка? Горе, горе!
В душе что-то екнуло. Эх, не тряхнуть ли мне стариной, не вспомнить ли свои шулерские замашки? Слишком уж жалостно воет мальчишка, убиваясь по проигранной корове.
— Знаешь, о чем я думаю, Мило? — озорно улыбнулась я. — Рыжий рыжему всегда поможет — так мне кот намурлыкал… Сиди здесь и не вмешивайся.
Авантюрин живо смекнул, о чем я болтаю, и зашипел сердитей змеи с отдавленным хвостом:
— Не вздумайте, госпожа! Не вы ли плакались мне минуту назад, что все вокруг смотрят на вас? Если будете вести себя необдуманно, то внимания нам не избежать!
Фу, как скучно! Я сморщила нос. И это мой ученик, будущий королевский шут! Никакой авантюрности.
