Крещение огнем - Сапковский Анджей (книги без сокращений .txt) 📗
– Или со мной на луки. – Мильва, прищурившись, тоже подошла к Геральту. – По одной стреле со ста шагов.
– Видите, люди, как быстро умножаются защитники ведьмы? – крикнул жрец, потом обернулся и скривился в мимолетной улыбке. – Ладно, негодники, принимаю на ордалии всю вашу тройку. Да свершится суд божий, да установим вину ведьмы, одночасно и вашу добродетельность проверим. Но не мечом, топором, копьями или стрелами. Говорите, вам известны законы суда божьего? И я их знаю! Вот подковы, покладенные в уголья, раскаленные добела. Испытание огнем! Ну, приспешники чародейства! Кто подкову из огня вынет, поднесет ко мне и следов ожога не поимеет, тот докажет, что ведьма невиновна. Если же суд божий покажет что другое, то и вам смерть, и ей. Я сказал!
Недоброжелательное ворчание старосты Ляабса и его группы заглушили восторженные крики большинства собравшихся вокруг жреца, учуявших шикарное развлечение и зрелище. Мильва взглянула на Золтана, Золтан на ведьмака, ведьмак на небо, потом на Мильву.
– Ты веришь в богов? – спросил он тихо.
– Верю, – буркнула лучница, глядя на угли в костре. – Но не думаю, чтобы им захотелось забивать себе головы горячими подковами.
– От костра до этого сукина сына всего три шага, – прошипел сквозь стиснутые зубы Золтан. – Как-нибудь выдержу, работал у горна… Однако молитесь за меня вашим богам…
– Минуточку, – положил краснолюду руку на плечо Эмиель Регис. – Подождите молиться.
Цирюльник подошел к костру, поклонился жрецу я зрителям, быстро наклонился и сунул руку в раскаленные уголья. Толпа ахнула в одно горло. Золтан выругался. Мильва вцепилась в плечо Геральту. Регис выпрямился, спокойно поглядел на добела раскаленную подкову, которую держал в руке, и не спеша подошел к жрецу. Тот попятился, но уперся в стоящих у него за спиной кметов.
– Вы это имели в виду, уважаемый, если не ошибаюсь? – спросил Регис, поднимая подкову. – Испытание огнем? Если да, то я думаю, суд божий свершился и приговор однозначен. Девушка невиновна. Ее защитники невиновны. И я, представьте себе, тоже невиновен.
– По… по… покажите руку… – забормотал жрец. – Не обожжена ли…
Цирюльник усмехнулся свойственной ему улыбкой, не разжимая губ, потом переложил подкову в левую руку, а правую, совершенно здоровую, показал вначале жрецу, потом, высоко подняв, всем остальным. Толпа зарычала.
– Чья это подкова? – спросил Регис. – Пусть хозяин заберет ее.
Никто не ответил.
– Дьявольские штучки! – вскричал жрец. – Ты сам либо чаровник, либо воплощение дьявола!
Регис бросил подкову на землю и повернулся.
– Так проведите обряд экзорцизма, – предложил он холодно. – Пожалуйста! Однако суд божий уже свершился. А я слышал, что сомнение в результатах ордалий – ересь.
– Сгинь, пропади! – взвизгнул жрец, размахивая перед носом цирюльника амулетом и проделывая другой рукой каббалистические жесты. – Прочь в свою адскую бездну, черт! Да расступится под тобой земля…
– Ну, хватит! – зло крикнул Золтан. – Эй, люди! Господин староста Ляабс! Вы намерены и дальше глядеть на это безобразие? Намерены…
Голос краснолюда заглушил дикий крик.
– Ни-и-ильфгаард!
– Конники с запада! Конники! Нильфгаард прет! Спасайся кто может!
Лагерь мгновенно охватила паника. Кметы соскакивали с телег, выбегали из шалашей, сталкиваясь и сшибая друг друга с ног. Всеобщий многоголосый рев вознесся к небесам.
– Наши лошади! – крикнула Мильва, освобождая вокруг себя место ударами кулаков и пинками. – Наши лошади, ведьмак! За мной! Быстро!
– Геральт! – вопил Лютик. – Спаси!
Толпа разделилась, раздробилась словно волна прибоя, мгновенно увлекла Мильву за собой. Геральт, удерживая Лютика за воротник, не дал себя прихватить, потому что вовремя вцепился в телегу, к которой была привязана обвиненная в волшебстве девушка. Однако телега вдруг дернулась и двинулась с места, а ведьмак и поэт свалились на землю. Девушка задергала головой и принялась истерически хохотать. По мере того как телега удалялась, смех стихал и терялся среди всеобщего рева.
– Затопчут! – визжал лежащий на земле Лютик. – В кашу превратят! Спаситееее!
– Кррррва мать! – скрежетал где-то Фельдмаршал Дуб.
Геральт поднял голову, выплюнул песок и увидел пресмешную сцену.
Ко всеобщей панике не присоединились только четыре особы, из них одна – против своей воли. Это был жрец, которого железной хваткой держал за шею староста Эктор Ляабс. Двое других были Золтан и Персиваль. Гном быстрыми движениями задрал сзади одежду жреца, а вооруженный клещами краснолюд вытащил из огня раскаленную подкову и засунул ее в штаны святого мужа. Освобожденный от объятий Ляабса жрец помчался словно комета с дымящимся хвостом, а его визг утонул в реве толпы. Геральт видел, как староста, гном и краснолюд собрались было поздравить друг друга с удачной ордалией, когда на них накатилась очередная волна мчащейся в панике толпы. Все утонуло в клубах пыли, ведьмак не видел ничего, да и рассматривать было некогда: он был занят Лютиком, которого теперь сбила с ног несшаяся напролом свинья. Когда Геральт наклонился, чтобы поднять поэта, из тарахтящего мимо него воза прямо ему на спину свалилась обрешетка. Тяжесть придавила его к земле, и прежде чем он успел сбросить с себя обрешетку, по ней промчалось не меньше пятнадцати человек. Когда наконец он сумел высвободиться, рядом с грохотом и треском перевернулась другая телега, из которой на ведьмака свалилось три мешка пшеничной муки по цене крона за фунт. Мешки развязались, и мир утонул в белом облаке.
– Вставай, Геральт! – кричал трубадур. – Вставай, язви тебя!
– Не могу, – простонал ослепленный драгоценной мукой ведьмак, обеими руками хватаясь за прошитое болью колено. – Спасайся сам, Лютик!
– Я тебя не оставлю!
С западной стороны лагеря доносились ужасные крики, перемешивающиеся со звоном подкованных копыт и ржанием лошадей. Рев и топот неожиданно усилились, на них наложился грохот металла, сталкивающегося с металлом.
– Бой! – крикнул поэт. – Они бьются!
– Кто? С кем? – Геральт резкими движениями пытался очистить глаза от муки и сора. Неподалеку что-то горело, их охватил жар и клубы вонючего дыма. Топот копыт усилился, земля задрожала. Первое, что он увидел в туче пыли, были десятки мелькающих перед глазами конских бабок. Всюду. Кругом. Он превозмог боль.
