Начало Игры - Раевский Андрей (мир бесплатных книг .txt) 📗
Были, однако, два беспокоящих обстоятельства.
Первое было известно и понятно всем. Восьмому императору династии Мингартов Арконсту III было всего семь лет. Нрав юного монарха ещё ни в чём не успел проявиться, и о нём народ не знал почти ничего. Это томительное неведение давало пищу обильным и часто фантастическим домыслам и выдумкам. От подрастающего императора ждали кто катастрофических бедствий, а кто чуть ли не наступления нового Золотого века. И что самое удивительное, эти резко противоположные ожидания порой высказывались одними и теми же людьми. Но если сам юный император оставался для народа загадкой, то дела и делишки его окружения были прекрасно всем известны. Грызня за власть за спиной малолетнего монарха велась почти в открытую. Столкновения партий придворной камарильи обсуждались не только в богатых домах аристократов и сановников, но и в казармах и на базарах. Частые переходы реальной власти от одной группировки к другой нарушали строгий иерархический порядок государственного управления. Чиновный аппарат лихорадило, а местные правители, боясь сделать неверный ход, медлили с принятием решений.
На фоне брезгливого нейтралитета жрецов дворцовые интриги с громкими обвинениями и поспешными казнями, таинственными убийствами и откровенным шантажом выглядели особенно отвратительно. Но главные стороны-участники — партия регента, опирающаяся на новую военную элиту и сильнейших сатрапов, и партия дяди молодого императора, за которой стояли старая военная верхушка, и влиятельные аристократические роды, казалось, в пылу непримиримой борьбы вконец оторвались от реальности. Силы группировок были примерно равны, и малейшее изменение расстановки сил могло стать решающим. Однако многие влиятельные силы, и в том числе зловещая служба тайного сыска, предпочитали выждать, «благородно» присоединившись — нейтралитету жрецов. И хотя витал в стране дух томительной неопределённости, хоть и ждали в далёких провинциях недобрых вестей из Канора, хоть и был государственный аппарат скован нерешительностью и сбит с толку безначалием, всё же больших бедствий страна не ждала. Подобные истории случались, и не раз.
Но была и другая тревога, которая имела подспудные и неявные причины, открытые лишь особо проницательным умам. Что-то менялось в мире и исподволь подтачивало извечный порядок, стоящий на Великом Законе древности. Нет, авторитет Закона не был поколеблен. Просто всё большее и большее число людей стало сталкиваться с вопросами, на которые древний закон не давал ответов. Возводя все новые этажи здания жизненного порядка, осваивая всё новые и новые ремёсла и науки, людям всё более приходилось полагаться только на себя. А это означало, что голоса богов, духов, демонов и других многочисленных обитателей запредельного мира слышались всё тише и неопределённее. Без их подсказок и наставлений жизнь в мире становилась тягостной и пугающей. Слишком много разных сил развелось в мире, и человек терялся, не в силах найти между ними своё место. А древний закон, призванный регулировать то, что не регулировалось непосредственно высшими силами, не мог всё предусмотреть. Линия судьбы, которая в прежние времена прочерчивалась высшими силами открыто, на глазах у самого человека, стала теперь теряться в тумане непредсказуемых обстоятельств. Мир становился большим и сложным и уже не походил на большую семью, где каждый твёрдо знал своё место. В этом мире приходилось принимать решения самостоятельно, руководствуясь только лишь волей к выбору, а не с чужого запредельного голоса или из-за прикрытия безличного непререкаемого обычая. Мало кто был к этому готов.
Не стало больше правил, которые нельзя было бы нарушить, но и нечем было оправдать нарушение. Тяжкий груз внутренней ответственности лёг на плечи невольных обитателей большого мира, тех, чьи души оказались смущены и испуганы ветром космического сиротства. И тогда в умах, мучительно собирающих рассыпающуюся мозаику бытия, стал смутно пробуждаться вопрос — откуда зло? Путь, пройденный по дороге, был ещё не столь велик, и, говоря словами патриарха, свет, горящий позади, был ещё хорошо виден. Это означало, что внутренняя связь с теми временами, когда всё было связано со всем, а имена и орудия лишь вынужденно заменяли прямое знание и прямое действие, ещё не была полностью утрачена и каждая вещь сама говорила о пути своего отпадения от первозданного единства. Поэтому вопрос «что это?» растворялся в вопросе «откуда это?». Но вопрос о всеобщем, пронизывающем большой мир зле, чей лик прятался за множеством непослушных, живущих своей собственной жизнью вещей и своекорыстными и непредсказуемыми в своей беспринципности поступками людей, был совершенно непривычен. Эта непривычность одновременно и пугала, и захватывала дух, маня открытием глубинных тайн вселенной. Дух исканий вихрем подхватывал растерянных людей, понуждая их в поисках общего пути сбиваться в общины и секты, поскольку почти ни у кого ещё не было духовных сил стоять в одиночку против большого и запутанного мира.
Наступали времена когда, по словам одного из наставников духовных братств, «человеческие судьбы сдвинулись с предуготовленных мест». Что-то менялось под солнцем, и к этим переменам одни присматривались с надеждой на избавление от неопределённости, другие — с тревогой и тоской по старым временам.
Глава 22
Праздник в Амтасе шёл уже третий день. Центральная площадь с утра до вечера была заполнена весело гомонящим народом, а в центре её возвышалась пёстрая куча старых, ненужных и надоевших вещей, от которых, по традиции, хозяева избавлялись на праздник. Вокруг неё проворно сновали городские нищие, число которых за годы правления Тамменмирта заметно уменьшилось, и не только стараниями палача, но и благодаря умножению богатства города. В отличие от большинства своих облечённых властью коллег, Тамменмирт считал границей, где начиналась область его забот, не дворцовую ограду, а уже саму городскую стену, и вид всякого беспорядка, грязи и нищеты в её пределах считал недопустимым и недостойным.
Праздник нёс обновление жизни. Расставаясь со старыми вещами, горожане переворачивали прочитанную и избытую страницу жизни, с радостью идя навстречу новой. А новая жизнь должна была быть такой же знакомой и привычной, как и прежняя, но только лучше.
Базар гудел, как растревоженный улей. Купцы, не упускавшие случая спустить залежавшийся товар едва успевали подсчитывать выручку. Праздник смыл будничные краски и отменил само будничное время с его неизбывным внутренним распорядком. Привычные до незаметности стены комнат, дома и улицы преобразились, словно впервые открывшись глазам. Мир предстал во всей полноте и яркости своих красок и звуков, а время стало подобно древнему времени предков, когда за один миг можно было прожить целую жизнь и всё делалось и открывалось впервые, наполняя душу восторгом свободного самопретворения.
Прямо на помосте возле виселицы, где ещё продолжали грустно покачиваться тела казнённых, расположился со своим благоухающим товаром весёлый пирожник. Он бросал вниз горячие пирожки, успевая ловко ловить мелкие монетки, летящие к нему от смеющихся покупателей. А рядом с ним уже пристроились базарные фокусники — глотатель огня и укротитель змей.
В ряду, где торговали заезжие купцы, слышался громкий восточный говор, и в глазах рябило от пылающих красок диковинных тканей. А запахи пряностей, сливаясь в единый невообразимый букет, кружили голову.
Время от времени нестройная разноголосица перекрывалась волной дружного восторженного гула — так площадь встречала главного дворцового виночерпия. Худой и долговязый, он вот уже в который раз невозмутимо шествовал со стороны главных городских складов, выпятив вперёд нижнюю губу и с надменностью верблюда глядя поверх голов туманно-рассеянным взглядом. А за ним проворные слуги катили бочки с вином и пивом — очередную порцию праздничного угощения.
Стало смеркаться, но базар и не думал смолкать. Площадь озарилась светом множества факелов, а шум голосов в сумерках зазвучал ещё громче. Из прибазарных харчевен доносились песни. По их звукам легко можно было понять, где гуляют солдаты городской гвардии, где расположились мастеровые и ремесленники, а где крестьяне, привезшие на праздничный торг урожай своих полей и садов. Места внутри не хватало, и столы были выставлены на улицу, где им предстояло простоять несколько дней и ночей подряд, встречая и провожая многочисленных гостей.
