Империя, не ведавшая поражений - Кук Глен Чарльз (полная версия книги .TXT) 📗
Но беспокоившие нас вопросы и сомнения никуда не девались. Что решит Колгрейв? И будет ли это решение правильным?
— Правильным? — с нескрываемым удивлением спросил Мика. — Черт возьми, что это за вопрос, Лучник?
Вместе с ним и Святошей мы соорудили подстилку из сложенного паруса и лежали, глядя на облачные замки. За бортом покачивались рыболовные лески. Рыбной ловлей я не занимался с детства.
Столь далекое свое прошлое я не помнил. Я просто знал, что когда-то любил ловить рыбу.
— Вполне разумный вопрос, — настаивал Святоша. — Мы оказались на перекрестке добродетелей, Парусинщик. Мы стоим на распутье…
— Да брось, Святоша, — проворчал я. — Надоело уже.
— Кажется, клюет, — ответил он.
— Спокойно, Лучник, — сказал Мика. — Он меняется к лучшему.
Я был вынужден согласиться. В свое время я ненавидел Святошу за то, что он считал себя нашей совестью, оставаясь при этом одним из худших грешников.
Святоша вытащил из-за борта небольшую рыбу.
— Будь я проклят.
— Вне всякого сомнения. Мы все прокляты. Уже целую вечность.
— Спорный вопрос. Но я имел в виду рыбу.
Это оказалась маленькая пятнистая песчаная акула около шестнадцати дюймов в длину. Не совсем то, что нам было нужно. Я собрался раздавить ей голову пяткой.
— Почему бы тебе просто не бросить ее за борт? — спросил Мика. — Она никому не причинила вреда.
Проблема заключалась в том, что акула не желала освобождаться, даже с нашей помощью. Ее маленькие челюсти продолжали щелкать, шкура обдирала мне пальцы, пока я пытался удержать ее, чтобы Святоша мог вытащить крючок.
Она умерла до того, как мы успели ее спасти.
— Ты говорил о правильных поступках, — сказал мне Мика. — Почему вдруг? Никогда раньше не слышал такого от Лучника.
Я хмуро посмотрел на него. Святоша встал на мою сторону.
— Он прав. Колгрейв — единственный из нас, кто более неприятная личность, чем Лучник.
Я с ним не согласился. По крайней мере, я никогда так не считал. Куда более неприятными личностями мне казались Святоша и Барли.
К нам подошел Малыш. В последнее время он был необычно молчалив, словно замкнувшись внутри себя, несмотря на его славу болтуна и задаваки.
Он присел рядом со мной на подстилку из паруса.
Удивительно.
Малыш мне в чем-то нравился. Он напоминал мне меня самого в юности. Но мне от него не было никакой пользы. Я никогда его не понимал — разве что я и в самом деле походил на кого-то из тех, кого он ненавидел прежде, чем оказаться на борту «Дракона».
— Эй, Лучник, — что думаешь? — спросил он.
— Гм? О чем, Малыш? — Почему он вообще меня о чем-то спрашивает?
— Обо всем этом. О нашем возвращении.
Он начал сооружать свою собственную удочку. Судя по тому, как он с ней возился, он никогда в жизни не рыбачил. Я помог ему сделать все как надо.
И я спросил его, почему он меня спрашивает.
— Потому что теперь, когда не стало Умника, ты самый умный. Ток, Худой Тор — они как зомби. А Старик и разговаривать со мной не станет.
— Малыш, Малыш. Я… — Я недоговорил.
— Что?
Я заставил себя закончить фразу.
— Я никогда ни о ком особо не заботился. Но мне больно видеть здесь тебя, почти мальчика.
Он странно посмотрел на меня и улыбнулся. Его улыбка стоила целой тонны золота.
— Я это заслужил, Лучник.
— Разве не все мы этого заслужили? — задумчиво сказал Мика.
— Воистину так, — провозгласил Святоша. — Грехи душ наших… — Он не договорил, затем продолжил: — Вопрос в том, правильно ли мы станем поступать?
У Мики клюнуло. Он вытащил еще одну проклятую акулу. Эта оказалась более сговорчивой. Или мы лучше научились с ними управляться.
— Малыш, не знаю, что и думать. Вот в чем дело. Порой сам чуть ли не схожу из-за этого с ума.
По другую сторону от Малыша опустилась чья-то тяжелая туша. Повернувшись, я увидел тролледингца, последнее пополнение нашей безумной команды. Мы подобрали его с итаскийского военного корабля, который захватили в нашем предпоследнем бою — где он сидел в корабельном карцере.
У него было имя, Торфин-что-то-там, но никто никогда его так не называл. Он постоянно молчал — вряд ли за все время, проведенное на борту «Дракона», он произнес больше двадцати слов. И сейчас он тоже ничего не говорил, просто смотрел на меня и Мику.
Когда-то мы пытались его убить — до того, как он стал членом нашей команды, когда мы еще были морскими разбойниками. Мы атаковали его корабль. Он пытался взять нас на абордаж. Мы с Микой сбросили его за борт.
А потом он оказался на том итаскийском корабле, и Колгрейв решил, что он должен заменить Умника или Вельбота.
Мы заключили договор о взаимопрощении — без единого слова.
— На моей родине есть легенды об оскореях, — сказал тролледингец. — О Дикой Охоте. О проклятых душах, которые верхом на адских конях охотятся в горах на живых.
Малыш протянул ему крючок и кусок лески, и он начал с ними возиться.
— К чему ты клонишь? — спросил я.
— Мы — оскореи моря, — он наживил крючок и бросил его за борт. Мы ждали. Наконец он продолжил: — Про Диких Охотников говорят, что они никого так больше не ненавидят, как друг друга.
Мы снова подождали. Но больше он ничего не сказал.
Этого было достаточно, чтобы заставить меня задуматься.
В словах его содержались и истина, и вопрос — в обычной уклончивой манере тролледингцев.
Ненависть всегда оставалась чувством, объединявшим всех на «Драконе». И мы ненавидели друг друга больше, чем кого-либо еще.
Но теперь мы начинали более или менее ладить.
Остальные тоже это заметили. Даже Малыш.
— Что это значит, Лучник? — спросил парнишка.
— Не знаю.
Перемены происходили все быстрее. Я больше не узнавал самого себя. Впрочем, знал ли я себя когда-либо по-настоящему?
На носовую палубу неуклюже вскарабкался Толстяк Поппо, еще раз подтвердив изменившееся отношение команды ко мне.
— Добро пожаловать на философскую беседу, Поппо, — сказал я. — Что заставило тебя поднять сюда свою задницу?
Он был настолько толст и ленив, что редко двигался с места, если на то не возникало крайней необходимости.
Поппо опустился позади меня на колени и прошептал:
— Там, среди деревьев на том берегу бухты. Под большим мертвым стволом, который вы называете виселицей.
Я посмотрел в ту сторону и понял, что он имел в виду.
Их было четверо, одетых в мундиры. Солдаты.
Медовый месяц подошел к концу.
— Мика, спустись вниз и вытащи на палубу Старика. Скажи ему, пусть взглянет, что там под «виселицей». Постарайся, чтобы все было как бы между делом.
Колгрейв заперся в своей каюте и оставался там с тех пор, как мы бросили якорь, изучая колдовские предметы. Вряд ли ему понравилось бы, если бы его побеспокоили зря.
Но дело не терпело отлагательства.
Возможно, я ошибся. Остальных из нас могли не узнать. Мы пользовались немалой известностью, но в нашей внешности не было ничего выдающегося. В отличие от Колгрейва.
Подняв лук, я тихо натянул тетиву под прикрытием фальшборта.
Колгрейв вышел из своей каюты, одетый как ко двору. Мика семенил следом за ним. Капитан поднялся на корму и устремил мрачный взгляд единственного глаза на солдат на берегу.
— Мертвый капитан!
Над водой разнесся истошный вопль. Затрещали кусты. Вскочив на ноги, я натянул тетиву.
— Это они! Это Стрелок!
— Пусть бегут, Лучник.
Я расслабился. Колгрейв был прав. Не было никакого смысла тратить зря стрелы. Все равно в них всех было не попасть сквозь деревья.
И все же проучить их следовало.
Один из них повернулся, глядя сквозь небольшой просвет в листве. В руках он держал щит с гербом в виде стоящего на задних лапах грифона. Я выпустил стрелу, которую мне не было жаль, и она вонзилась в глаз грифона.
Умение мое никуда не делось. Сколь бы ни прошло времени, мои стрелы продолжали лететь точно в цель.
