День Дьявола - Плеханов Андрей Вячеславович (бесплатные версии книг txt) 📗
Мама чувствовала себя очень неуютно – как на чужой планете. Она не понимала, что происходит. Отца больше не было. Погода была отвратительной. Шел бесконечный мартовский дождь, дул холодный ветер. Какие-то люди подходили к маме, брали ее за руку, говорили какие-то слова. Все они были старыми унылыми людьми, одетыми в некрасивую черную одежду. Над головой они держали черные зонтики. Я приблизительно понимал, что они говорили. Мама не понимала ничего, она отвечала невпопад. Даже до неприличия невпопад. Я научил ее нескольким испанским фразам, но она все время говорила «De nada» [8] вместо «Muchas gracias» [9]. Так вообще-то не принято отвечать на сочувствия о покойном. Но люди только снисходительно качали головами. Они улыбались моей маме, но это были улыбки египетских мумий. Я чувствовал пренебрежительное отношение к ней. Я слышал фразы вполголоса: «…Еs la viuda de nuestro pobre Juan…» [10] И сразу было ясно, что бедный Хуан потому и был несчастен, потому что женился на этой русской, вместо того чтобы найти себе достойную испанскую девушку-католичку.
Можно подумать, что в те годы, когда женился мой папаня, испанские девушки набожного поведения рядами стояли в СССР вдоль дорог, и размахивали флажками с надписями «Casase conmigo, por Dios!» [11]
Я думаю, что тогда мама и решила, что никуда не поедет, останется в России. Хотя все, как один, говорили ей, что надо уезжать из этой ужасной России, где, как они слышали, нечего есть и невероятная преступность. Ей обещали помочь устроиться здесь, в Испании. И я думаю, они не врали. Они хотели сделать ей добро. Они жаждали заполучить ее душу в свои руки.
Но мама умирала от желания вернуться скорее в свою родную ужасную Россию. Ее не радовало ничто – ни магазины, ни архитектура древних городов, ни мрачное мартовское море, ни даже подарки, которыми нас завалили.
Она вернулась домой и была совершенно права. Мои испанские католики свели бы ее в могилу так же быстро, как и отца.
Со мной они не справились. Со мной сам Дьявол не справился, куда уж там каким-то старым тетям и дядям.
А мне Испания понравилась. Я все-таки увидел настоящую Испанию, несмотря на бесконечные похороны и бесконечный дождь.
– Дорогой мальчик, – сказал мне однажды вечером дядя Энрико. Он сидел в кресле и держал меня за руку, кисть его была покрыта желтой пергаментной кожей в коричневых старческих пятнах. – Ты можешь приехать в Испанию. Можешь жить здесь, даже получить гражданство. Я помогу тебе в этом. Твой покойный двоюродный дед Освальдо Эскобар Гомес много сделал для этой страны. К тебе отнесутся благосклонно. Ты можешь написать в документах, что ты испанец и католик?
– Там и так написано, что я испанец и католик, дядя Энрико, – ответил я. Я боялся дышать, чтобы не спугнуть удачу. В тот момент я был готов быть евреем и мусульманином одновременно, лишь бы не сорвалось.
– Ты можешь жить в нашем доме, пока не определишься. Ты знаешь, мы с тетей Кларитой одиноки… Бог не дал нам детей.
Я качал головой, и благодарил, и говорил на ломаном испанском языке о том, что все в руке божьей. Пожалуй, я даже не слишком лицемерил. Я вдруг резко ощутил свою испанскую половинку. В первый раз. И мне не хотелось терять ее снова.
Пожалуй, судьбу мою решил даже не дядя Энрико. Ее решил один из моих хрен-знает-скольки-юродных испанских братьев. Зовут его Эмилио.
Он старше меня всего лет на пять. Он был самым молодым из родни, присутствующей на похоронах, и, конечно, сразу мне понравился. Такой невысокий, на полголовы ниже меня, худощавый, черненький. В модерновом пиджачке – то ли от Армани, то ли из секонд-хэнд – понять трудно по причине помятости. Лицо красивое, типичное испанское. Интеллигентное лицо. Очки в тонкой металлической оправе. Иногда Эмилио носит контактные линзы, но обычно недолго – он теряет их или портит по пьянке.
Эмилио оказался своим в доску. Он вырос в другой стране, он ходил в другую школу и лепетал свои первые слова на другом языке. Но мне казалось, что мы выросли с ним на одной улице – настолько мы хорошо понимали друг друга. Я знаю много иностранцев. Да что там говорить, все люди, которые меня сейчас окружают – иностранцы по отношению ко мне. Но никогда я не встречал иностранца, который был бы так похож на меня самого, как Эмилио.
Вот что значит родная кровь. Хотя она и проявилась в несколько неожиданном для благопочтенного семейства Гомес варианте.
Эмилио выглядит вполне благопристойно. Иногда ему удается выглядеть даже респектабельно. И человеку со стороны трудно предположить, что прячется под этой хрупкой интеллигентной оболочкой.
Эмилио – loco. Или, как он предпочитает выражаться по-английски, crazy [12].
Он – крейзи с точки зрения Гомесов. Но, с моей точки зрения, это самый нормальный человек во всей Испании. У него есть только одна ненормальная черта – он любит Doors. До умопрачения.
Нет, конечно, Дорс – группа неплохая. Я тоже ее ценю, в идеологическом плане – Джим Моррисон и все такое. Но, честно говоря, музыка у нее нудноватая. Крутые тексты – это, конечно, хорошо. Но я люблю, когда еще и мелодия есть, и драйв повеселее. Вот Deep Purple – это по мне. К тому же, сколько можно слушать один и тот же концерт? Мы прокрутили «Light my fire» [13], наверное, раз сто, пока колесили с Эмилио по Испании на его тачке. Но так во мне ничего и не зажглось.
Это был последний вечер моего первого двухнедельного визита в Испанию. Мы с Эмилио удрали ото всех, чтобы потрепаться и оттянуться на полную катушку. Мы завалились в бар «Кукарача». Бар был грязным и неприличным – вполне соответствовал своему названию. Даже на красном сукне бильярдного стола было огромное грязное пятно – то ли от виски, то ли от мочи, черт его разберет. Зато там было весело, в этом баре. Сидеть там было негде, и все стояли, дрыгались под грохочущий ритм-энд-блюз. Народу там было, как сельдей в бочке – хиппи, водители грузовиков, веселые девчонки со своими мачос, а также люди неопределенного пола и неопределенного занятия. Все эти люди знали друг друга, лакали вино и пиво, орали что-то друг другу, перекрикивая музыку, и хлопали друг друга по плечам. Слово «сabron» [14] там было обычным обращением к любому человеку, даже незнакомому.
Я слегка оглох с непривычки, но Эмилио тащился на всю катушку. Он уже стрельнул у кого-то «косяк» с марихуаной, бесплатный по случаю чьего-то дня рождения, выкурил его весь, обжигая пальцы на последних драгоценных затяжках, и сейчас наслаждался жизнью as it is [15].
– Мигель, – протрубил он мне в ухо. – Не думай слишком много! Все равно не придумаешь ничего лучше того, что тебе предлагают. Соглашайся!
– Я боюсь! – проорал я.
– Чего?
– Они ведь затрахают меня, эти дядюшка Энрико со своей женой! Сорвусь я, наделаю каких-нибудь глупостей! И все полетит к чертям!
– Ну ты и осел! – Эмилио постучал пальцем по лбу. – Конечно, они тебя достанут, в любом случае. Ну и что? Жизнь так устроена – всегда найдется кто-нибудь, кто захочет тебя достать. По крайней мере, делай это с пользой для себя. Они получат свое маленькое удовольствие, насилуя тебя с пыхтением. Ты получишь свою большую прибыль – останешься в Испании! Это своего рода бизнес. Посмотри на меня, Мигель! Ты думаешь, меня никто не трахает? Еще как трахает! И ничего, живой.
Эмилио и в самом деле – пример того, как можно неплохо преуспевать, оставаясь крейзи. Между прочим, он весьма обеспеченный человек. По моим меркам – просто богатый. Он работает агентом по недвижимости, продает коттеджи на Средиземном Море – те самые, которые вы, наверное, не раз видели на рекламных проспектах. Но Эмилио позволяет себе быть крейзи в строго отведенное время суток. В восемь вечера он приходит домой, за десять минут готовит себе ужин из полуфабрикатов под музыку, орущую на полную громкость из колонок величиной в человеческий рост. Еще за пять минут он проглатывает этот ужин, запивая его двумя банками пива. А потом падает, не снимая ботинок, на диван, и дрыхнет мертвым сном час, под ту же самую грохочущую музыку. Через час Эмилио просыпается, более или менее свежий, и прыгает в свою «Ауди-купе» двенадцатилетней давности, которую он разбивал по пьянке раз сто, и раз сто ремонтировал, хотя давно мог купить себе новую машину. Мне кажется, эта машина – такая же сдвинутая по фазе, как и ее хозяин. Когда я ездил в ней с Эмилио, я всегда вспоминал анекдот: «Полисмен: Мистер, вы превысили скорость! Водитель: Что, я быстро ехал? Полисмен: Нет, вы медленно летели!»
