Ивашка бежит за конём - Гурьян Ольга Марковна (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Он заметил, что Ивашка на него смотрит, улыбнулся, палец крючком согнул, поманил его.
Ярмошка как закричит:
— Дяденька Мудрила! Дяденька Мудрила!
Мудрила уж было за угол повернул, а тут остановился, обернулся, смотрит на этого человека. А тот улыбается, подходит и говорит:
— Я слышал, будто вы девушку ищете, а её в Киев увезли. И я тоже завтра утром в Киев отплываю. Не по пути ли нам?
Мудрила, он зря слов не теряет, он молчит, ждёт, что дальше будет.
Этот человек улыбается, говорит:
— Я купец и в Киев тороплюсь с товаром. Мне здесь задерживаться никак нельзя. Мудриле надоело. Он бурчит:
— Мне-то что?
— Скатертью дорога, — пищит Ярмошка. А тот улыбается, говорит:
— У меня слуга заболел, приходится его здесь оставить. А я без слуги непривычный. Мне нового слугу незнакомого нанимать не приходится — я везу дорогой товар, как бы меня не зарезали, не ограбили. Мне бы нужен подросточек, чтобы был тихий и послушный, и д олго такого искать нет у меня времени.
Мудрила повернулся, хочет прочь идти, а тот не отстаёт, идёт следом, говорит:
— Может быть, тебе деньги нужны, я бы тебе взаймы дал. А твой бы парнишка за долг отработал. Мне бы только до Киева доехать, а там он мне не нужен будет. Я его в Киеве отпущу, и мы с тобой в расчёте.
Мудрила говорит:
— Не надо мне твоих денег. Пошёл прочь. А Ивашка дёргает его за рукав, шепчет:
— Дяденька Мудрила, отпусти меня в Киев, Аннушку искать.
Купец ещё шире улыбается, подступает ближе, говорит:
— Вот и парнишке желательно в Киев ехать. Отпусти его. — А сам достаёт из кошеля монету, вертит её, она блестит.
Мудрила упёрся ему пятернёй в грудь, отодвинул его, говорит:
— Надо обдумать.
Он стоит, думает. А они стоят кругом, ждут, как он надумает.
Вот Мудрила подумал и говорит:
— Я денег у тебя не беру. Спрячь монету-то, не лукавь. Кабы взял я у тебя в долг, а отдать мне будет нечем, станет парнишка закабалённый, закуп, вроде бы раб. Закупа и бить можно не про дело, а жаловаться ему нельзя. И никуда от тебя уйти он не имеет пра ва, а этому парнишке, как в Киев прибудет, обязательно надо уйти. Так ты помни, я денег не брал. Он свободный человек, не купленный; как приедете в Киев, ты его отпустишь и устроишь, чтобы ему в Смоленск обратно вернуться. Поклянись, что по-честному всё выполнишь.
Купец поднял меч — рукоятка у меча крестовидная. Купец целует крест, клянётся, руку за Ивашкой протягивает.
Тут Ярмошка взмолился:
— И меня возьми! Мы с ним неразлучные. Я тебе хорошо буду служить. Станет у тебя не один слуга, а двое. Чего лучше?
А купец уже не улыбается. Зубы ощерил, сквозь зубы говорит:
— Мне тебя даром не надобно.
Ивашка прощается с Ярмошкой, у того слезы на глазах. С Мудрилой прощается, обещает скоро вернуться. Тут купец взял его за руку, уводит прочь.
Ярмошка бежит следом, кричит:
— Такой-сякой!
Купец обернулся, грозится:
— Ты ещё и ругаться! — поднял с земли камень, швырнул в Ярмошку.
Тот увернулся, ещё пуще бранится. Да словами делу не поможешь. Увели Ивашку.
Глава шестая
ВАРЯЖСКАЯ КРОВАТЬ
У этого купца, Данилы Богатого, ладья была рублена в Новгороде, а на варяжский лад. Крутые бока высоко взведены по-звериному. На носу, на корме настланы палубы. Под теми палубами — по каморке. В каморке на корме Данила Богатый живет.
Каморка и без того не велика, а ещё в ней устроена варяжская кровать. По бокам кровати дощатые стенки, впереди она закрывается двустворчатой дверью, на ночь изнутри замыкается засовом. Будто в каморке ещё каморка, а что в той каморке внутри?
А внутри у Данилы высокая постель, медвежьим пышным мехом застлана, дорогим покрывалом покрыта. В этой постели в изголовье укладка, резанная из кости. Что в укладке, никому, кроме Данилы, не ведомо. Ночью он двери притворит, засовы задвинет, замкнётся из нутри, спит.
А снаружи к той кровати ведут три ступеньки.
Вот привёл Данила Богатый Ивашку к себе на ладью, в свою каморку, сел на ступеньку, ногу вытянул, говорит:
— Весь день ходивши, я пятки натёр, пальцы намял. Снимай, новый слуга, с меня сапоги.
Ивашка нагнулся, тянет за голенище. Сапожок щегольской, сидит, как влитой, не лезет с ноги.
Ивашка говорит:
— Не лезет сапог. — Он пыхтит, старается, бормочет: — Не случалось мне людей разувать. Не знаю, с какого боку взяться.
— Дурень, — говорит Данила. — Не так берёшься. Становись на колени, ухватись за носок, за каблук и тяни.
Ивашка стал на колени, за носок, за каблук ухватился, тянет-потянет, стянуть не может. От натуги кровь к лицу прилила, на глазах слезы. Он ещё понатужился, рванул сапог. Тут сапог с ноги сорвался, Ивашка на спину опрокинулся. Встал, встряхнулся, приноров ился, второй сапог с хозяйской ноги стащил.
Данила Богатый сидит на ступеньке, босыми пальцами шевелит, приказывает:
— А сними с меня, дурень, плащ фряжского сукна. Не порви, не помни, сложи по складочкам. О заколку палец не наколи, кровью сукна не испачкай. От тебя, дурня, всего станется.
Ивашка снял плащ, сложил, положил в ногах кровати.
Данила приказывает:
— Отстегни мне с пояса мои мелкие неверные весы, которыми я монету взвешиваю. Положи под подушку. Отстегни мне с пояса мой широкий верный меч, которым я от грабителей обороняюсь. Положи с краю постели.
Ивашка и это исполнил.
Вот раздел он своего хозяина, Данилу Богатого. Взобрался Данила на постель, на медвежью шкуру лег, покрывалом покрылся, зевает, приказывает:
— А подай мне чашу хмельного вина. Я весь день дела обделывал, думы обдумывал, мне без вина не заснуть.
Ивашка достал из поставца серебряную чашу, тёмным пахучим вином по края налил, подаёт. Данила выпил вино и говорит:
— А теперь пошёл, дурень, отсюдова вон. По ту сторону двери ложись на пол и спи.
Ивашка вышел из кровати, а Данила за ним дверь затворяет, засовы задвигает. Примостился Ивашка на ступеньках, в клубок свернулся, руку под щёку подложил, закрыл глаза. Умаялся за день, а сон не идёт, так ему одиноко, неуютно.
Он слезы льёт, на ступеньках лужица.
"Хоть бы Ярмошка был тут!"
Только он это подумал, слышит, будто мышь скребётся. Что такое?
Шуршит что-то, будто ползёт по полу. Не змея ли выползает Ивашкину кровь сосать? Кто его знает, что там купец в варяжской кровати прячет, засовами замыкает.
Приподнял Ивашка голову, прислушивается. Ничего не слыхать, только сердце громко стучит. И там будто всё замерло. Только Данила храпит, слушать мешает.
Вдруг легонько звякнули запоры, изнутри из кровати засов сдвинулся. Створки двери приоткрываются, в узкую щель что-то белое просунулось.
Пятипалое что-то шевелится, путь нащупывает.
Ивашка от страха глаза вылупил. Что такое? В полумраке-то плохо видать. Не разберёшь в полумраке-то.
За пятипалым ещё что-то бледное хвостом ползёт.
Ивашка открыл рот, хотел крикнуть, а это что-то на него навалилось, одной рукой зажимает ему рот, другой за шею обнимает, на ухо жарко шепчет:
— Тише, тише, Ярмошка я! Я за тобой пошёл. Загодя под кровать спрятался. Там душно, а жить можно. Только есть хочу — помираю. Достань мне поесть.
Они потихоньку двери кровати опять прикрыли, не проснулся бы купец Данила Богатый. Да заморское вино хмельное — он спит-храпит, ничего не слышит.
Ивашка достаёт из поставца пряники, а хлебушка там нет. Хлебушко, видно, в другом месте хранится.
Ярмошка пожевал пряники, ещё пригоршню за пазуху сунул — завтра день долог, опять есть захочется.
Насытился он, губы рукавом рубахи обтёр, крошки со ступеньки собрал, в рот ссыпал, шепчет:
— Я так порешил: с тобой в Киев плыть. У моего дядьки, такого-сякого, я лишний рот. Каждым куском меня попрекает, без дела дерётся. Очень надо! Уж я как-нибудь доберусь до Киева, под кроватью едучи. Довезёт меня купец-собака, не заметит ли?
