Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы - Гаврилов Дмитрий Анатольевич "Иггельд" (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Едва подвели черту, как за окном тяжелым басом, торжественно и мрачно, гулко и зловеще, зазвучал вечевой колокол.
«Есть только божественный промысел Рода, и мужчина ли ты, али женщина, все равно ему следуешь! И никуда от этого не деться…» — Ругивлад и сам не раз приближался к такой убийственной мысли. Но впервые сия бесстыдная и нагая истина прозвучала при нем из чужих уст.
— Что до любви, молодец, успокойся! — продолжал Седовлас, — Она, как Лихо, как То, Не Знамо Что, о котором все говорят, да никто толком не видел. Ты страстно любил ее? Ну, эту, свою первую… И теперь столь же страстно ненавидишь? Ты стал на путь волхва — так не прощай же слабостей никому. И в первую очередь — себе и тем, кто заставляет тебя показывать слабость.
Ругивлад хотел было возразить, но старец остановил его властным знаком руки.
— Сильно чего-то желая, впечатлительные юноши так увлекаются, что уже воображают себя обладателем этих надежд. Поэтому ты и прекратил все попытки обольстить свою любовь. А когда мы не делаем того, что от нас ждут, этим пользуются другие. Бабы любят, чтобы их добивались. Девушку интересует само действо ухаживания. И значит, все твои мечты так и остались мечтами. Плох тот мужчина, что не возжелал бы соединиться с женщиной, пусть даже для пользы рода, а не по любви. Это, вообще, не мужчина. Бойся прогневить Велеса и сына его, всепорождающего Ярилу! Боги не станут тебе помогать, если нарушишь их заповеди.
— Едва встречу красивую женщину, тут же осознаю, что я — просто кобель. Ведь плох и тот человек, а в особенности волхв, что не умеет подавить в себе влечение, коль угодно оно только роду, не более. Не мудрый ли Велес усомнился во всемогуществе самого Рода? [10] — возразил Ругивлад колдуну.
— Эк поддел, — усмехнулся Седовлас.
— Я знал, на что шел, и сопротивлялся кобелиной любви, как умел, но сам остался в проигрыше… Меня коробит при одной мысли о том, что моя женщина — всего лишь баба, существо, которое я буду использовать. Но если я не стану этого делать, то она начнет использовать меня, а это уж полное безобразие! Так неужели любовь — всего лишь красивая приманка, изобретенная богами? Неужто цель — обретение суки кобелем? Даже если я буду ладить с женой, если мы привыкнем друг к другу, утратив ярость былого чувства, — все равно я буду чувствовать себя гадко, потому что возьму с нее больше, чем дам. — рассуждал вслух словен.
— Раз ты волхв — обречен искать. Хотя итог поиска — сомнение во всем! — еще раз прервал Ругивлада черный колдун и продолжал. — Племя смертных обречено продолжать животный свой род, не задумываясь над такими сложностями. Лад и Лада установили этот закон, и на Руси давно никто не смел его преступить! Община должна жить, племя должно восполняться новыми пахарями, воинами, охотниками и теми, кто, в свою очередь, разделит с ними брачное ложе или росистое поле в купальскую ночь. Ты же, парень, много лет гостил в чужих краях и впитал всю западную дурь, какую только было можно проглотить. Создай богиню и — дай срок — прозреешь, убедишься в жалком подобии любимой женщины своей мечте. Так нет же! Герой мигом находит новый кумир для воздыханий, хотя только что проведал этот порочный путь. Безумие и есть отсутствие ума! Что же может быть извращеннее, чем, глаголя о звездах, той же ночью тереться друг о друга телесами? Все эти разговоры о воссоединении, слиянии в единое целое — пустая болтовня. Но если и бабе хорошо, и тебе хорошо — почему бы и нет?
— Ты прав, колдун! Мне гораздо ближе те, что скорее принесут себя в жертву, ничего не требуя взамен. Но стремление души разбивается брызгами о пороги рассудка, потому сомнительно существование любого чистого чувства. И если женщина отдается во имя рода-племени, я вынужден взять ее хотя бы из уважения традиции, — вспыхнул Ругивлад.
— Кто знает… кто знает… — улыбнулся его горячности Седовлас и повел речь совсем об ином.
— На место неразделенной любви приходит ненависть. Интерес сменяется безразличием. Но все это временно! Ныне, чую, у тебя есть дело, святое дело, где не надо сдерживать ни Силы, рвущейся наружу, ни ненависти, оседлавшей эту Силу. Ты помог мне и не останешься в накладе. Проси чего пожелаешь!
— Кабы не дурные вести, я б еще долго не вернулся в Новгород, — молвил словен, немало обрадовавшись, что разговор получил такой оборот.
И, начав с такой готовностью, вдруг почувствовал: так выдохся, устал, словно все жилы навий вытянул.
— Слышал ли ты о волхве Богумиле? — вымолвил он, переводя дух.
— Кто ж не знал верховного жреца? — невозмутимо отвечал Седовлас, будто не понимая намека. — Умел он поболе, чем нынешние. Да слух прошел, зарезали старика…
— Если бы только слух! — зло откликнулся Ругивлад. — Я ему — что сын, и долг мой — наказать убийц!
Седовлас выжидающе молчал, сверля словена тяжелым взглядом, но тот не поднимал глаз.
— Руны не открыли мне имен — наверное, даже здесь я колебался, вправе ли творить суд. Видишь: сам себя порой боюсь… Так, сумеешь ли ты, отец, открыть их имена?
— Дело привычное — отчего же не взяться? — Седовлас довольно потер ладони, разминая пальцы — Я, поди, дольше твоего волхвую. И это все, о чем ты просишь?
— Коль поможешь и догнать обидчика — я в долгу у тебя буду.
— Изволь, Ругивлад! Но смотри — единожды дав, держи слово свое. А дважды дав — сверши боле того! Придет время — я ведь долг стребую… Ни хитру, ни горазду меня не миновать, — пригрозил старый кудесник.
— Мое слово твердо, и клятвы я помню! — уверенно отвечал словен.
Тогда Седовлас, приступив к очередному, такому же сочному и большому, яблоку, продолжил:
— Прими-ка от меня еще три дара! Вот тебе, молодец, мелок! Очерти круг — и ни одно оружие не сможет поразить тебя исподтишка. Ни одна тварь не сумеет подобраться незамеченной… Ни один удар в тебя не попадет.
Словен ощутил в левой ладони тряпицу.
— Иной враг увертлив и быстр, и на своих двоих его не догонишь! Вот тебе мой второй дар!
В правой ладони очутился какой-то корешок. Когда ж присмотрелся, оказалось — свистулька.
— Свисток не простой — особенный! — наставлял Седовлас. — Трижды может подсобить. Трех знатных скакунов вызовет свист. Шибче их — разве вольный ветер да еще молот Перуна. Ну, а сейчас, могу и до самого Киева подбросить — не жалко!
— Это как — подбросить? — не понял Ругивлад и решился взглянуть на колдуна еще раз — больно взор у него памятный.
Но Седовлас исчез, испарился, будто не было. Лишь бас его еще громыхал в сводах таинственной пещеры:
— Грусть-тоска путника — одиночество. Дам тебе я, молодец, попутчика — не простого, а смышленого. Ты корми, пои его, да не балуй слишком! Справим мы твое дельце. А пока — жди, я сам тебя найду…
Изумленный Ругивлад сделал шаг вперед. Огляделся — никого! На троне, где только что философствовал Седовлас, зияла черная пустота — чернее его собственного сердца. И подземный мир снова стал меняться, поворачиваться, тускнеть, расплываться… Мгновение — он стоял уж среди осеннего мрачного леса, поскрипывающего одеревеневшими суставами.
Ругивлад потянул носом, впитывая запахи ночи.
Полное ярко-желтое светило царило высоко в черноте небес. Но и оно едва пробивало тяжелую влажную бахрому могучих елей.
— Самое время лунному богу, — подумал словен, отыскав его средь макушек вековых древ.
И тут что-то шелохнулось сзади.
Обернулся, но в этот раз за меч хвататься не спешил — чутье подсказывало, то не враг вовсе. Лешака он бы враз учуял, больно вонючий, да и человека с такой близи — непременно.
В темноте вечнозеленой хвои вспыхнули два изумрудных огонька, и Ругивлад услышал приятный, медоточивый голос:
— Первым делом неплохо бы перекусить. Скверно ждать неизвестно чего на голодный желудок!
— Только б на дорогу выбраться! — подтвердил Ругивлад, припоминая намеки колдуна.
— Нет ничего проще! Эти места я знаю, как свои когти. До Киева уж лапой махнуть — ко вторым петухам доберемся. Есть там одна корчма. Вот и пошумим перед дальней дорогой.
