Бык из моря - Джеллис Роберта (бесплатные версии книг txt) 📗
— О, не уходи! — воскликнула Ариадна. — Я принесу воды, и гребень, и щетку, и отличное бронзовое зеркало. И — если богам подходит еда смертных — я могу угостить тебя хлебом, сыром, маслинами, яйцами, холодным мясом и...
— Хватит, хватит! — засмеялся Дионис. — Я... м... бог, а не бездонная пропасть. Хлеб, сыр, маслины и немного вина, чтобы все это запить, вполне утолят мой голод. Но обязательно ли нам оставаться здесь? Неужто нет местечка поуютнее? Мне помнится...
Он осекся. Слишком ясно припомнились ему давние визиты в это святилище. Его жрица всегда уводила его в глубь горы, за стену с фреской — в свои покои, и там они сидели и беседовали, и ели, и пили вино. И она толковала его Видения, которые так мучили его, что порой обращались в реальность, — тогда он мог понять их и даже управлять ими.
— Ну конечно, мой бог Дионис, — ворвался в его воспоминания голос Ариадны, и она направилась к двери, которую он так хорошо помнил.
Но ее там не будет. Слезы затуманили его взор. Он даже не помнит ее имени... Дионис недовольно уставился на дитя, что открыло для него дверь; губы его приоткрылись, чтобы произнести заклятие, которое перенесло бы его на Олимп, — и вдруг он вспомнил. Ее тоже звали Ариадной, и она тоже была очень маленькой, очень смуглой и темноволосой, и выглядела... да, примерно так же, как будет выглядеть это дитя, когда вырастет. Его душа обратилась к Матери. «Ужели ты вернула мне ее, Матушка?» — вопросил он. Но ответа не было: ни Видения, ни прикосновения тепла.
— Господин? — негромко окликнула его Ариадна, заметно озадаченная тем, что Дионис застыл на месте и смотрит в пустоту.
Он не ответил — просто шагнул к распахнутой перед ним двери. Смертным не полагается знать, что их «боги» взывают к более могущественному божеству, особенно тогда, когда «бог» вообще не уверен, что молитва его услышана. После залитого солнцем двора святилища сумрачная прохлада вырубленного в горе коридора была особенно ощутима; Дионис содрогнулся. Коридор освещали лампы с ароматным маслом. Он припомнил и их и принудил себя сохранять спокойствие: ему предстояло войти в комнату, где уже не было той, что дарила ему покой и утешение в мире, о котором он никогда не мог сказать точно — явь это или же сон.
Дверь отворилась перед ним. Стиснув зубы, он шагнул мимо девочки, что придерживала ее, туда... где он никогда не бывал. Потрясенный, он обернулся и рявкнул:
— Где покои жрицы?
— Это они и есть. — В ответ на его гнев голос девочки дрогнул.
— Я помню их другими, — процедил он, злясь не на нее, а на себя за то, что испугал ее — но, как всегда, не в силах ни сдержать гнев, ни объясниться.
Она поморгала, точно взгляд ее замутился, потом протянула к нему руку, но не дотронулась, а лишь слегка улыбнулась.
— Ну конечно.
Голос ее перестал дрожать. Казалось, она стала старше. Тело ее по-прежнему оставалось телом маленького заморыша, но лицо было спокойным, ласковым и чуть-чуть насмешливым.
— Каждая жрица обставляет покои по-своему. Ты ни разу не приходил в царствование моих отца и матери — вот и не узнал их.
Собственные слова потрясли Ариадну. В ней будто бы жили два разных существа: юная девушка, которая разрывалась между страхом и обожанием могущественного и непредсказуемого божества, и женщина, ведомая туманными серебристыми нитями, что поведали ей о его муках, и сомнениях, и жажде утешения. Женщина говорила с богом. Девушка оглядела покои — и вновь заморгала.
Ее приводили в святилище и покои жрицы за несколько дней до посвящения — но тогда разум ее занимали страх, негодование и — разумеется — надежда, так что Ариадна даже не осознала толком, что видела. А когда она отворила дверь для Диониса, его боль и гнев поразили ее, как удар. Потрясение заставило вновь расцвести тот цветок, что окружал ее сердце, и из него снова протянулись серебристые нити, поведав ей о его боли. Его чувства и ее отклик на них так поглотили Ариадну, что она сперва ничего не заметила. Теперь же удивление и недовольство на лице Диониса заставили и ее обратить внимание на покои.
Девочка и женщина смотрели теперь вместе, и ей пришлось сжать губы, чтобы удержать смех. Говоря простым языком, мать ее отца была старой жадной сукой, и все, что ни попадало ей в руки — каждая позолоченная безделушка, каждая резная тумба, полочка, креслице, каждый расшитый корсаж или другая одежда — все сваливалось сюда. В комнате оставалось лишь место, чтобы пройти... да и то с осторожностью.
Глаза Ариадны перебегали с одного предмета на другой. Все вместе это выглядело кричащей безвкусицей, но каждая вещь в отдельности... Ариадна прищурилась, прикидывая, — да, каждая вещь в отдельности была дорога и даже красива. Сразу становилось ясно, куда утекали доходы святилища. Неудивительно, что жрецы и жрицы выглядели почти оборванцами, — как неудивительно и то, что Дионис не спешил навещать Кносс. Приношения ему были редки и скудны.
Едва подумав так, Ариадна поняла, что дело не в этом. Заметь Дионис, что верховная жрица надувает его, — в храме не осталось бы ничего, кроме кровавых ошметков. Дар сказал ей, что начало подобного взрыва гнева она уже видела в святилище — после того, как он заявил, что она не созрела. Ужас охватил ее — и развеялся. Она утишила его ярость прежде, чем та успела расцвести, и тогда, и сейчас — когда он увидел покои.
Покои...
— Это немного... немного слишком, правда? — неуверенно произнесла Ариадна, понимая, что с этим богом ей придется ходить по лезвию клинка. Она не хотела оскорбить его — но ведь она не знала, как живут боги.
— Немного? — отозвался Дионис. — Да я не видел ничего кошмарней за всю свою жизнь! Здесь едва можно дышать.
— Я рада, что ты тоже так думаешь. — Ариадна постаралась, чтобы в ее голосе слышалось искреннее облегчение. — Я прикажу все отсюда убрать.
«Я продам все это, — подумала она, — продам прежде, чем мать с отцом наложат на это руки. Я позабочусь о жрецах и жрицах, и они увидят во мне госпожу и кормилицу. А самое лучшее я сохраню и принесу в жертву ему. А еще я куплю...» Она взглянула на Диониса.
— Если ты скажешь мне, что помнишь и что любишь, — я позабочусь, чтобы к твоему возвращению палату обставили, как раньше.
Он покачал головой, и сердце ее сжалось от страха услышать, что он не придет никогда, но Дионис сказал лишь:
— Это было давным-давно. Я помню только, что здесь было очень уютно... и можно было спокойно поговорить — двоим.
Ариадну охватила радостная дрожь. Он не сказал, что не вернется, наоборот — его слова означали, что он желает беседовать со своей жрицей, и намерен делать это достаточно часто, чтобы думать об уюте. И тут же ее обожгло холодом. Желает ли она, чтобы он приходил — этот бог, чей гнев вспыхивает столь быстро, столь непредсказуемо? Серебристый цветок в ее сердце открыл Ариадне, что все россказни о Дионисе — правда, что этот бог действительно превращается порой в бешеного зверя. Она искоса глянула на него — он так красив, так могуч! Она не сможет отказаться от него, никогда! Что же ей делать, как смирить и направлять это дикое божество?..
Покой — он сказал, что жаждет покоя.
— Это место не дарует покоя, — вздохнула она. — Но мы что-нибудь придумаем — для начала. Идем, купальня там. Должна ли я сама принести воды или можно приказать жрицам нагреть ее? Она согреется за пару минут.
Губы бога дрогнули.
— Воду я нагрею и сам. А вот о еде позаботься. Я голоден.
— Сию минуту, господин мой.
Ариадне ужасно не хотелось пробираться назад к дверям и идти по коридору в комнаты жриц, и она отправилась в спальню. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять — спальня не многим лучше гостиной; но то, что ей нужно, все же нашлось: у раззолоченной без меры постели свешивался с потолка витой шнур. Ариадна подергала его — и услышала прямо за стеной звон колокольчика. Почти сразу же растворилась дверца в углу комнаты, и одна из жриц, все еще бледная от страха, широко раскрытыми глазами взглянула на девушку.
