Заклятие немоты - Дарт-Торнтон Сесилия (читаем книги онлайн .txt) 📗
Как бы там ни было, для парня-слуги не имел большого значения тот факт, что господа разъезжают верхом по небесам. Его терзало другое: душевные страдания и тяжкий повседневный труд. Хотя обитатели Башни не имели проблем с провизией, к найденышу это не относилось. Его пища была скудна, да и той могли лишить за любую провинность либо попросту украсть. Внутренности новичка усохли до такой степени, что кости торчали наружу, словно детали какого-то механизма.
Большая часть прислуги сторонилась безымянного юноши, некоторые испытывали к нему стойкую неприязнь. Несмотря на все старания быть послушным и угодливым, он вечно получал одни тумаки и оскорбления. Найденыш до глубины души боялся своих обидчиков; он весь трепетал и съеживался, увидав поблизости кого-нибудь из них. Жалобы не имели смысла. Все, что ему оставалось, — это терпеть. К коже было больно прикасаться: она вся была в синяках и ссадинах.
Новичка считали полоумным, никто не пытался заговорить с ним, тем более чему-то научить. Одна лишь дочь хранителя ключей была добра к нему.
Девушку звали Кейтри, ей было не больше двенадцати весен. Когда она впервые увидела найденыша, тот натирал медную ручку двери и плакал, роняя слезы прямо в воск. Сначала она, как и все остальные, отшатнулась от уродца, затем преодолела свой испуг, посмотрела на парня еще раз — и ее взгляд смягчился, как если бы она увидела не слабоумного калеку, а раненое животное, нуждающееся в помощи.
— Почему ты плачешь? — спросила она.
Найденыш только покачал головой. Девушка заметила, как свободно болтается туника на его исхудавшем теле, и стала время от времени носить парнишке кусочки черствого хлеба и подгнившие яблоки. Кейтри была единственным человеком, который по-настоящему говорил с юношей. Это она поведала ему о великолепных Летучих кораблях, бороздящих небеса и иногда причаливающих к Башне Исс.
Со временем благодаря подслушанным разговорам, личному опыту и редким снисходительным объяснениям найденыш получил более ясное представление о своих хозяевах. Добрую половину сведений он услышал, посещая кухню, где каждый вечер собиралась прислуга, чтобы поделиться друг с другом удивительными историями. Так подопечный Гретхет начал постигать тот чудесный, полный опасностей мир, который открывался за воротами Башни.
Кухня для прислуги насквозь прокоптилась печным дымом и пропахла шалфеем. Вечерами все хлопоты здесь прекращались, и наступал покой. Огонь в камине, где можно было целиком зажарить быка, чуть теплился, остывая после дневной суеты. В углу у дымохода лежал позабытый соломенный щит, пропитанный водой, — им поварята прикрывались от нестерпимого жара и искр, когда крутили дичь на вертеле. Похожие на пушистые головки одуванчиков, мерцали лампы, выхватывая из темноты очертания кухонной утвари: медные сковороды, глиняные кувшины, а также пучки тимьяна и сорго лимонного, чеснока, лука и репы, ломти говядины и головки сыра, свисавшие с потемневших балок крыши подобно неким съедобным ожерельям. На деревянной скамье с кожаной обивкой, рядом с набором всевозможных весов, стоял пустой кувшин из-под пива вместимостью в целый галлон.
На стенах висели медные черпаки, шумовки с ручками длиной более ярда, ковши для эля и неглубокие кастрюльки. Из деревянной с медными обручами бадьи торчала забытая кем-то сковорода. На полках выстроились глиняные мисочки и большие кастрюли бок о бок с жерновами и мясорубками. На столе сгрудилась оловянная посуда, высокие кружки и кувшины с длинными горлышками, а так же огромный бурый котел для похлебки с ковшиком, лежащим на крышке. В медных светильниках оплавлялись свечи, приобретая самые причудливые формы. Тени на стенах превращались в жуткие, неестественные силуэты.
Кухня гудела как потревоженный улей. Судомойки, лакеи, повара и пара ребятишек, сбившись в стайки, вели нестройные разговоры, потягивая горячее душистое хлебово из деревянных мисок. Охотничьи собаки и обезьянки-капуцины устроились поудобнее на полу у очага, почесываясь от блох.
Хрупкая фигурка, проскользнувшая через заднюю дверь в угол, где лежали овощные корзинки, осталась никем не замеченной — еще одна несуразная тень, и только.
Чей-то юный мелодичный голос пел старинную колыбельную:
Качи-качи, люлечка,
Засыпай, малюточка,
Скоро будешь велик,
Станешь в бархате ходить,
Мамушек и нянюшек в золоте водить…
Когда песня была окончена, хранитель погреба предупреждающе откашлялся и сплюнул в огонь. Собравшиеся немедленно зашикали друг на друга в возбужденном ожидании. Достойный Бранд Бринкворт имел заслуженную репутацию старейшего и лучшего рассказчика Историй во всей Башне Исс. В молодости, работая цирковым артистом, он много колесил по Внешнему Миру; его жизнь и необычайные приключения сами давно стали легендой. До сих пор на шее Бринкворта красовалась крученая медная цепочка в виде змея — его самое большое сокровище, отличительный знак Барда.
К тем историям, что веками передавались из поколения в поколение, постоянно добавлялись новые — привезенные в Башню моряками, аэронавтами и торговцами, что прибывали сюда с дорожными караванами. Бывало, одним рассказом наслаждались сотни раз, но и тогда он не лишался своего острого, пряного вкуса, будучи приправлен свежими подробностями.
В основном Истории из Внешнего Мира повествовали о разной нежити. Явные твари в этих небылицах никогда не причиняли смертным вреда, разве что делали их мишенью своих безобидных шуток, а иногда даже волшебным образом выручали в трудную минуту. Но были и рассказы о неявных тварях — злобных существах, главных героях всех ночных кошмаров.
— Кстати, о неявных — без всякой связи произнес Бринкворт. — Рассказывал я вам когда-нибудь о тех временах, когда у озера Корриэврэкан можно было встретить Итча Уизже?
Слуги содрогнулись.
Из всех водяных коней, обильно населявших озера и реки, омуты и океаны Эриса, никто не мог сравниться в коварности с Итчем Уизже, разве что Глейстин, да и то отчасти. Итч Уизже мог принять вид миловидного юноши, но чаще он оборачивался прекрасным смирным жеребцом, сам вид которого так и манил человека оседлать его. Вскочив на такого коня, несчастный необъяснимым образом прилипал к его крупу, и тогда даже самый лихой наездник уже не мог спрыгнуть на землю. Неразумных всадников водяной конь утаскивал в глубину озера и там, свернув им шею, разрывал на кусочки. Лишь немногих избранных прибивало утром волнами к берегу озера.
Обитатели кухни ждали рассказа. Они уже слышали прежде об озере Корриэврэкан, но разве могла наскучить такая история? К тому же блестящий рассказчик Бринкворт никогда не повторялся, всякий раз сочиняя сюжет заново и изменяя его до неузнаваемости.
— Это очень древняя история, не могу вам сказать, насколько древняя, наверное, ей уже тысяча лет, тем не менее все это чистая правда, — начал старик, почесывая колено в месте, укушенном песьей блохой. — Близнецы Иэйн и Каэлин Магрейны, юные сыновья предводителя Западных Островов Финварны, охотились со своими товарищами, когда вдруг увидели великолепного коня, пасущегося на берегу озера Корриэврэкан…
— А где это? — перебил его седенький истопник.
— На Западных Островах, глухота! В Финварне, — зашипела на него одна из ключниц. — Ты что, не слышал?
— Я думал, Итч Уизже водится в Эльдарайне.
— Он бродит там, где захочет, — парировал Бринкворт. — Теперь, если не возражаете, я перейду к моей Истории.
Остальные слуги бросали на истопника хмурые взгляды. Истопник невозмутимо кивнул, и Рассказчик продолжал.
— Они увидели великолепного коня, пасущегося на берегу озера Корриэврэкан…
История плавно потекла дальше, приятный голос старика рисовал перед слушателями картину происшествия, случившегося много веков тому назад за тысячи миль от Башни — пейзаж, который вряд ли кому из слуг придется увидеть воочию.
Белая жемчужина солнца, опускаясь к холодному окоему, едва проглядывала сквозь дымку облаков, будто одинокий глаз неба. Поверхность озера тускло блестела в последних предзакатных лучах. Водная гладь была чуть подернута рябью, похожей на длинные складки серого шелка. Сквозь рваные прорехи в облаках, словно корабль-призрак, плыл тонкий прозрачный полумесяц. Стая птиц летела по небу растянутым клином, и ветер нес на землю их крики — это дикие утки возвращались из странствий.
