Кому в навьем царстве жить хорошо - Громыко Ольга Николаевна (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
– Стой, окаянная!
Выскалила девка зубы, рассмеялась, коня пятками пришпорила. Прижал Сивка уши, прямо на нас помчался. Едва пригнуться успели, – взвился конь поверх голов, подковами сверкнул, жаром пыхнул и дальше полетел.
– Зачаровали коня, заразы!
– Кто, Кощеич?!
– Кикиморы клятые!
За Сивкой два других коня по поляне промчались, сызнова в лес канули. Тешатся кикиморы, морят коней – не уловишь.
Сцепил я зубы, сел на завалинке, вытянул костяной гребень из кармана, давай волосы охорашивать. Чешу не спешу, кикимор будто не замечаю.
Осадили девки коней, загляделись:
– Не продашь ли гребешок, добрый молодец? Богатырю о своей красе думать негоже, а нам, девицам, как раз положено!
– Продать не продам, а спешитесь – так подарю.
Пошушукались кикиморы, посмеялись. Спрыгнула старшая с моего Сивки:
– Повезло нам, девоньки, на гнилой товар пришел слепой купец! Коней выкупает, а красных девок не замечает!
– Какие вы девки – пеньки лесные сучковатые, только ночью шкодить и можете, коней да молодцев морить!
– Гляди-кось, знающий выискался! А то пошел бы с нами, потешился; иные молодцы пешими своих коней догоняли, на нас заглядевшись!
Протянул я кикиморе гребень:
– Нет уж, благодарствую, что-то не в охотку.
Скакнула наглая девка ко мне на руки, обвила за шею, устами по устам скользнула:
– Не передумал, добрый молодец?
– Днем подходи, столкуемся.
Засмеялась девка, выпустила:
– Эх, проторговался, купчина негодящий! В сусеках шаром покати, так он на мышей пеняет! – Выхватила гребень и убежала, а с ней и подруженьки невесть куда с конских спин сгинули.
Стоят кони, не шевелятся, головы повесили. Пригляделись мы с Соловьем – спят наши скакуны, так без просыпу кикимор и катали! Утром, поди, и не упомнят ничего.
Поздно Соловей спохватился:
– Зря, Кощеич, ты их отпустил… ежели самому невмочь, мы бы с Семой подсобили…
Ничего я не ответил, пошел в избу досыпать. Пущай что хочет думает.
Поутру седлаем коней – один Муромец бодрый да веселый. Мы с Соловьем во всю глотку зеваем, Волчок взъерошенный на солнце греется, распластался, как неживой, кони напиться никакие могут, Сивка на ломоту в костях жалуется. Баба Яга на крылечке пригорюнилась – как в последний путь провожает, даже платочек черный повязала.
– Ты, бабка, на нас тоску не нагоняй, лучше дай совет какой дельный на дорожку.
– Вот вам мой совет: не едьте туда!
Везет нам нынче на советы. Ну да чужим умом все равно жить не будешь, пора бы и свой на деле испытать.
Едем – не торопимся, кони на ходу подремывают, хвостами оводней докучливых отмахивают. Негоже на тот свет спешить – прежде хорошенько обдумать надобно, как после на этот вернуться.
Окликнул я Соловья, кивнул в сторону – лежит у дороги коряга пустотелая, мхом подернутая, а в корнях растопыренных гребень костяной запутан накрепко. Побледнел Сема, сглотнул на сухое горло – купец-то на поверку зрячим оказался, гнилья и задаром не всучишь.
Муромец наших переглядов тайных не разумеет, иным обеспокоен:
– Что делать-то будем, Кощеич?
– Вы же слышали, что Баба Яга присоветовала… тем и займемся.
Мнутся друзья-побратимы:
– Ты уж прости, Сема, мы девиц красть не обучены… поперек чести-совести не пойдем…
– Дурачины вы, – говорю, – простофили! Кто ж вас настоящих девиц красть просит? Изловите мне лягушку болотную, я ее живо царевной-красой оберну, ею царю Вахрамею и поклонимся!
Обрадовались Семы, побежали лягушек ловить. Принесли полные карманы – и царевен, и царевичей, на любой вкус. Выбрал я одну лягушечку посмирней да неприглядней, бросил оземь – встала предо мной девица черновласая, в сарафанчике желто-зеленом шелковом, а по нем шитье изумрудное, разводами.
Обошел Муромец вокруг девицы, в затылке поскреб. Хороша, ничего не скажешь, а что лицом зелена малость, так то на немощь желудочную списать можно. Все, как положено – и коса на месте, и кокошник бисерный, а глазами зелеными так и ведет, так и чарует. Нипочем не устоять Вахрамею против такой красы!
Только Сема нацелился перси на мягкость попытать, девица его хлоп по щеке!
Потер молодец щеку, выдохнул уважительно:
– Как настоящая… А говорить она умеет?
Подбоченилась царевна-лягушка:
– Ква, ква-ква!
– Пущай лучше молчит! – постановили мы сообща.
Усадили лягушку на коня к Муромцу и дальше поехали. Говорю я побратимам с опаскою:
– Лишь бы царь ее до свадьбы в уста целовать не надумал, а то сызнова лягушкой обернется!
– Мы уж проследим!
Не видать что-то царства навьего. Все лес да лес, восьмая верста навскидку пошла. Только хотели коней подхлестнуть, глядь – кончилась дорога неезженая. Остановились мы, глаза протерли – не появилась, будто отрезал ее кто посередь полянки.
Может, подшутила Баба Яга, отвагу нашу испытывала?
Кивнул я на череп в траве придорожной, шелом пробитый, следы конские во множестве:
– С размахом бабка гуляет…
Соловей догадки строит:
– А может, навье царство только с темнотой появляется? По ночам и дружина разбойная выходит, видать, света боится.
– Или страху побольше нагнать хочет, – сказал я и тронул легонько Сивкины бока коленями. Пошел конь вперед с опаскою, на череп косится.
– Ох не к добру это, хозяин…
– Ты еще покаркай, волчья сыть!
Конь возьми да и скажи сдуру:
– Кар-р-р, ежели человеческих слов не разумеешь!
Раздалась тут земля, аки трясина болотная, я и понять ничего не успел – падаем куда-то, да быстро так, ровно в яму ловчую! Недолго падали, сажени две. Конь по щетки в землю ушел, я задом о седло приложился. Гляжу – стоим мы на горушке невысокой, дорога вниз сбегает, в поля уходит, по небу тучки гуляют, а солнца нет как нет, отовсюду свет ровный идет. Задрал я голову – прямо надо мною то ли омут, то ли свод, из мрака сотканный, и летят оттуда два коня и собака, вопят согласно. Упали – замолчали, озираются. Ворон эдак деловито на крыльях распахнутых спустился, ко мне на плечо присел:
– Ну что, и дальше тебе конь каркать будет или мне дозволишь?
– А надобно?
– Надобно, надобно! Вон под горочкой дружинники вахрамеевские на ноги резвые повскакивали – не к добру!!! Кар-р-р, кар-р-р!
