Стеклянная Крепость (ЛП) - Дрейк Дэвид (читать книги без TXT, FB2) 📗
Он снова сделал паузу, чтобы сообразить, как сказать следующую часть. Теперь Протас смотрел ему прямо в глаза. Он казался заинтересованным и больше не был на грани слез.
— Я не знал свою мать, пока не встретил ее совсем недавно, когда мы были на Сандраккане, — продолжил Кэшел. Он ухватился за стоящий посох обеими руками, черпая силу в гладком орехе гикори. — Она была королевой в своей собственной стране, и она была волшебницей. Не так, как Теноктрис, изучающая и заучивающая наизусть старые книги, но как бы просто рожденная для этого. Теноктрис говорит, что моя мать действительно могущественна; и я предполагаю, что так оно и должно быть, судя по тому, что я видел, что она делала.
Он снова откашлялся, затем заставил себя поднять глаза и посмотреть мальчику прямо в глаза. — Думаю, кое-что из этого я перенял у нее, — сказал Кэшел. — Я перенял, и Илна тоже, только по-другому. Илна может делать что угодно с тканью, ткать, что угодно и сплести сеть, которая захватывает чей-то разум, когда он смотрит на нее. И Илна еще и умная, как наша мать.
Он широко ухмыльнулся. — Не такая, как я, — добавил он. — Я достаточно умен, чтобы присматривать за овцами, но это все.
— Король Черворан не был волшебником в плохом смысле этого слова, — сказал Протас. Он все еще смотрел на Кэшела, но его взгляд был затуманен; скорее всего, он смотрел в прошлое. — Он просто использовал свое искусство, чтобы чему-то научиться. Это было единственное, что было важно для него, — учиться чему-то новому.
Кэшел кивнул. — Есть такие люди, — осторожно сказал он. Ему показалось странным слышать, как Протас так официально говорит о своем отце, но не ему было судить. Он вообще мало говорил о Кенсете.
Но с другой стороны, возможно, Черворан имел с Протасом не больше общего, чем Кенсет со своими детьми, пока они росли. То, о чем Черворан хотел узнать, похоже, не касалось его собственного сына.
— Я думал... — начал Протас и снова отвел взгляд. — Когда я услышал о вас, я подумал, что вы похожи на моего отца. Я имею в виду, с вашим искусством. Что вы не используете волшебство, чтобы причинять людям вред. Это так?
— Ну, я стараюсь не причинять вреда хорошим людям, — ответил Кэшел. — Однако я встречал немало людей другого сорта, и некоторые из них пострадали. От меня.
Теперь он понял, к чему клонит мальчик. Хотя он не хотел быть недобрым к Протасу, он не собирался позволять ему думать, что Кэшел будет ему кем-то вроде отца.
Он широко ухмыльнулся. — Послушай, Протас, — сказал он, — быть, г-м, волшебником таким, какой я есть, — это не то, чем можно гордиться. Это как у Шарины светлые волосы — такой она родились, как и я. Однако то, как она разбирается во многих вещах, — это то, над чем она работала сама. Шарина — ученый, и Гаррик тоже; это то, что они сделали сами. И я покажу тебе, чего добился я, и чем горжусь.
Кэшел посмотрел по сторонам, чтобы убедиться не только в том, что там есть место, но и в том, что никто не собирается в следующее мгновение оказаться там, куда собирался он; затем он запрыгнул на перила. Корабль слегка накренился, так как Кэшел был солидного веса, а «Шепард Айлс» был одновременно стройным, и идеально сбалансированным.
Парусный мастер Лобон, обернулся и прорычал: — Эй, ты, придурок! Когда он понял, что накричал на Кэшела, Лорда Кэшела, друга Принца, он проглотил остаток того, что собирался сказать, с выражением ужаса на лице. Мнение Лобона о том, что сделал Кэшел, не изменилось, но он пожалел, что был так откровенен в этом.
Кэшел стоял на кормовом поручне лицом к морю. Он закинул одну босую ногу на другую и повернулся так, чтобы встретиться взглядом со всеми на палубе «Шепард Айлс», затем начал медленно вращать своим посохом по часовой стрелке.
Он ухмыльнулся. Парусный мастер был прав насчет глупости, но это было сделано ради благого дела, чтобы вывести Протаса из того скверного состояния, в которое его загнала смерть отца. Кроме того, Кэшел нуждался в физической нагрузке после целого дня, проведенного в море.
Посох завертелся быстрее. Легкое покачивание корабля не было проблемой; Кэшел привык пересекать ручьи по скользким от дождя бревнам, перенося овец, которые были в грязи, а до этого в ужасе брыкались в трясине, из которой он их вытащил.
Теперь все смотрели на него. Гаррик ухмыльнулся, уперев руки в бока; на лице Шарины была смесь гордости и любви. Как удивительно, что она любила его! Наконечники посоха расплылись, превратившись в сверкающий круг.
Кэшел поднял вращающийся посох над головой, чувствуя, как сила его вращения борется с силой его мощных запястий. Он закричал и спрыгнул с перил, позволив посоху нести и развернуть его так, что он снова оказался лицом к морю; закричал, подпрыгнул и повернулся лицом к кораблю, все еще держа посох в руках.
Кэшел спрыгнул на палубу, раскрасневшийся и торжествующий. Сосновые доски опасно заскрипели от удара; он тоже ударился сильнее, чем хотел. Он старался, чтобы это выглядело легко — в конце концов, это было половиной дела, — но это отняло много сил даже у его великолепных мышц. После пережитого напряжения его суждения были не так хороши, как, возможно, следовало бы.
— Вот так! — обратился Кэшел к Протасу, борясь с желанием втянуть воздух ртом. — Это не то, для чего я был рожден или что мне было дано. Это я могу сделать, потому что я работал над этим с тех пор, как только смог. Это то, чем я горжусь!
Но пока он говорил, его кожа зудела, как раскаленные угли.
Волшебство в окружающем его мире достигало критической точки.
***
Илна ос-Кенсет сидела на носу катера «Херон» с ручным ткацким станком на коленях и смотрела в небо. Она ткала узор, который показался бы абстрактным глазам тех, кто его рассматривал — размытые, нежные изгибы серого, черного и коричневого — цвета побережья вскоре после захода солнца. Все оттенки были натуральными; Илна не доверяла красителям.
Она слабо улыбнулась. Она не доверяла большинству вещей. В частности, она не доверяла себе, когда злилась, а она провела в гневе слишком много времени.
Хотя вещь, которую сплела Илна, выглядела всего лишь упражнением в сдержанном хорошем вкусе, узор глубоко запал бы в сознание тех, кто взглянул бы на него. Они не осознали бы этого эффекта, по крайней мере, сознательно, но ушли бы успокоенными и немного более мирными и, будучи самими собой.
Илна снова улыбнулась. Он подействовал даже на нее, и ее характер стал очень суровым испытанием.
— Спойте нам песню, капитан! — попросил гребец, приземистый парень с татуировками на запястьях, которые выглядели так, словно на нем были наручи.
— Да, песню «Леди о'Шенгри», Капитан Чалкус! — согласился один из гребцов с нижнего яруса, сидевший теперь на палубе, когда судно дрейфовало, и только медленные взмахи четырех гребцов удерживали его на волне.
Команда «Херона» состояла из пятидесяти гребцов, расположенных в два яруса, с дюжиной офицеров и палубными матросами для такелажа, когда поднималась мачта. Это было небольшое судно, не быстрое и мощное, как триремы, составлявшие основную часть королевского флота, не говоря уже о квинкеремах, которые служили флагманами эскадр и самого флота.
Несмотря на все это, катер был военным кораблем. Его таран и удобный короткий корпус делали его опасным противником даже для гораздо более крупных судов.
Улыбка Илны, никогда не бывавшая широкой, приобрела оттенок теплоты. Даже рыбацкий ялик был бы опасным противником, если бы им командовал Чалкус.
— Я не буду петь такую вещь, и шокировать присутствующих здесь прекрасных дам, — ответил Чалкус, но в его голосе послышались веселые нотки. Он поклонился десятилетней Леди Мероте, сидевшей на поручнях кормы, как мальчишка, а не как наследница состояния бос-Рориманов, затем еще ниже поклонился Илне. — Но я помогу скоротать вам время со «Смуглой Девушкой», если найдется глоток вина...
Рулевой поднял бурдюк с вином, висевший рядом с ним на перилах, там, где его касались брызги. Он вложил его в руку Чалкуса, хотя ни один из них не смотрел друг на друга, когда они это сделали.
