Серый ангел (СИ) - Трубецкой Олег (книги TXT) 📗
В старой части города было темно и тихо. Заросшую аллею, по которой шел Борис, освещал всего лишь один древний фонарь. Аллея давно не асфальтировалась, поэтому Борис чуть ли ни на каждом шагу спотыкался на каких то неровностях, нетрезво поругивая городскую администрацию, что не мешало ему предаваться пьяным воспоминаниям. Вот на этой самой аллейке мы пацанами собирались по вечерам, выпивали, курили дешевые сигареты, рассказывали похабные анекдоты, пытались клеить проходящих мимо девчонок, в общем, старались вести жизнь взрослых людей. Борис помнил, что еще тогда эта аллея освещалась кое-как. А еще говорят, что ничто не остается неизменным.
Его воспоминания были внезапно прерваны. Позади него нарастал какой-то шум. Борис оглянулся. Что-то необычное было в дробном стуке, который отчетливо приближался к нему с каждой секундой. Борис тщетно силился понять, что же может производить такие звуки, это не было похоже на набор привычных городских шумов, когда в конце аллеи появился стремительно приближающийся на него темный силуэт. Как бы Борис не был пьян, но вид несущегося на него во весь опор всадника в полном рыцарском облачении моментально его протрезвил. Действительно это было фантастическое зрелище. В непривычном для уха стуке подков по асфальту было что-то зловещее. Из-под копыт летели искры, развевался черный плащ, тускло отсвечивала начищенная до блеска кираса, а о доспехи глухо бряцал ножнами длинный меч. Забрало шлема было опущено, но в темноте аллеи Борису показалось, что он видит сверкающие из-под бровей глаза. Когда до Бориса всаднику оставалось преодолеть не более двадцати метров, он опустил копье, целя наконечником прямо в его молодецкую грудь. О, боже, — произнес Борис — Черт побери! Упоминание вслух двух высших инстанций в последнюю секунду привело Бориса в чувство. В тот момент, когда всадник уже хотел поддеть его копьем, Борис успел отпрыгнуть в сторону и спрятаться за ближайшее дерево. Не останавливаясь, всадник пронесся мимо, и Бориса на мгновение обдало порывом холодного воздуха. Спустя мгновение рыцарь пропал из виду. Через несколько секунд смолк и стук копыт. Фу! Что же это было? — Борис вытер со лба внезапно выступившую испарину. — Чей-то маскарад? Вроде время Хэллоуина еще не пришло? Может, это какой то свихнувшийся учитель истории возомнил себя Дон Кихотом. Если бы не моя реакция и мои воинские навыки, он бы меня продырявил, как пить дать. Видел ли его кто-то кроме меня? Борис огляделся по сторонам. На скамейке в конце аллей кажется кто-то сидит. — Борису показалось, что он слышит какое-то постанывание. А может он их того… копьем…? Борис поспешил к ним. Действительно на скамейке сидели два человека. Борис уже хотел было обратиться к ним с вопросом, но вовремя понял, что тут он третий лишний. На скамейке миловалась парочка, парень и девушка. Парень со спины был очень похож на Изаксона такой-же белокурый красавчик, но это был не он. Молодые люди дошли до той стадии, когда они уже ничего вокруг не замечают. Парень зарылся лицом в ее пышные волосы, а девушка издавала сладострастные всхлипывания. Проходя мимо, Борис узнал в девушке ту самую симпатичную брюнеточку из бара, которая строила ему глазки, и почувствовал крошечный укол ревности, который тут же уступил место раздражению. Идиот! Нашел куда девушку привести. Хотя я несправедлив, подумал Борис, в юности я тоже тискал девчонок по паркам, уединиться в нашем общежитии было практически невозможно. Вот так, Ласаль, сказал Борис сам себе, пока ты жрешь водку, другие срывают плоды удовольствий. Пропьешь ты все на свете, если вовремя не остановишься. Пройдя немного дальше, он оглянулся. Что-то подмывало его взглянуть на них еще раз. — Вуайер несчастный! — с этими словами Борис обернулся назад.
Символическая юбка на девушке задралась наверх, явив Борису узкую полоску кружев на ее бедрах, а рыбацкая сеть, играющая роль накидки, съехала с ее плеч, обнажив красивую смуглую грудь. Руки парня жадно шарили по телу брюнетки, изучая ее набухшие прелести. Парень поднял голову, сверкнув, как кошка, желтыми глазами. Из-за туч появилась луна, и Борис решил, что у него опять пьяные галлюцинации. Парень поднял голову, и Борис увидел, как с острых верхних клыков на его подбородок стекает кровь, которая, как ей и положено в дешевых романах, в лунном свете выглядела почти черной. Это жуткое нечто в человеческом обличье, увидев Бориса, улыбнулось ему, оскалившись еще больше, затем, слизнув с губ начинающую, запекаться кровь, опять припало к шее девушки. Допился до белой горячки — вслух решил Борис — Но это ничего, с каждым бывает: стрессы, много выпивки. Мне просто нужно поспать, и все пройдет. В Сомали, когда нас трое суток обстреливали, когда практически никто не спал, мне тоже всякая чертовщина начинала мерещиться, а потом ничего — все прошло. Мне только надо поспать.
Так, уговаривая себя, Борис дошел до своего дома. Поднявшись на третий этаж, он достал из кармана джинсов ключи. К его удивлению руки у него не тряслись. Отперев квартиру, Борис, не разуваясь, прошел в спальню и рухнул на диван. Кондиционер весь день оставался включенным, поэтому в квартире царила приятная прохлада. Окна в спальне были не зашторены, и свет луны бил прямо в лицо. Борис потянул на голову простыню, и уже через пару минут спал, провалившись в беспокойный тяжелый сон.
Дверь на замок Борис не запер.
Глава вторая
Афганские моджахеды имели большой опыт партизанской войны. Сначала англичане, потом русские, американцы, теперь вот международный дивизион ООН. Моему отцу тоже пришлось здесь пострелять. За несколько веков войны на своей земле афганцы научились не только воевать, они стали мастерами психологической атаки и запугивания. Получить осколочное ранение в живот здесь считалось большой удачей. Если конечно сравнивать это с пленом. Те пытки, которые применяли афганцы к неверным, было наглядной демонстрацией их желания идти до конца. По сравнению с ними святая инквизиция и гитлеровские лагеря выглядели детским садом в песочнице. Вот один из примеров. Плененного человека до бесчувствия накачивают наркотиками, да так, что он забывает, где он и как его зовут. Пока он находится в наркотическом трансе, его начинают резать. Свежуют его как барана: с его торса снимает кожу и завязывают ее вокруг головы. Человек находится под таким кайфом, что ничего не чувствует. Когда обезболивающее действие наркотика проходит, он от боли просто сходит с ума. Вот поэтому просто ранение в живот считается большим везением. Всему составу международного дивизиона выдавали ампулы с цианидом. Это считалось проявлением гуманизма. Обычно ампула зашивалась в уголок воротничка. Такая ампула была и у меня.
Пару дней назад воздушная разведка доложила, что обнаружила в горах, в глухом ущелье один из их опорных лагерей. Отряд спецназа вертолеты высадили в десяти часах пути от него. Ночью, через перевал, с боеприпасами на спине — такой марш-бросок мог выдержать не каждый. Но я дошел вместе со всеми. К утру наш отряд блокировал все отступы из лагеря. Штурм был назначен на пять утра. Мы только заняли позиции и переводили дух, когда командир отряда майор Босх легонько толкнул меня в плечо. Смотри вниз, знаками показал он мне. С собой у меня миниатюрная видеокамера с режимом многократного увеличения и ночного видения. Через видоискатель я смотрю вниз, на их лагерь. Я вижу, как четверо моджахедов вытаскивают из какой-то ямы в земле худого изможденного человека. Сначала они измываются над ним, пинают ногами, затем все становятся в круг и мочатся на него. Затем заставляют встать свою жертву на колени. Один из мучителей достает из-за пояса длинную саблю. Один взмах и ухо отсечено как бритвой. Даже до нас доносится крик этого человека. Он зажимает рану рукой, из которой хлещет кровь. Через видоискатель камеры она кажется черной. Затем палач передает саблю другому. Я оборачиваюсь к майору и знаками показываю, что пора начинать штурм, иначе этого человека сейчас убьют. Босх показывает на часы: до начала операции еще три минуты. Майор не хочет рисковать своими людьми из-за одного человека. Еще один крик. Я опять приникаю к камере. Лицо живого человека без ушей и носа представляет собой жуткое зрелище. Еще один взмах саблей, и из распоротого живота на землю падают внутренности. Этот человек еще хочет жить: он подхватывает свои кишки и пытается запихнуть назад, а они все вываливаются из рук. Он еще что-то говорит своим мучителям, но те только смеются. Им очень весело. Саблю берет четвертый афганец. Пленник открывает рот, но крикнуть он не успевает — отрубленная голова отлетает в кусты. Через секунду четверо моджахедов валятся на землю. Это сработали снайперы. Выстрелов не слышно — стреляли из винтовок с глушителями. Я смотрю на свои часы. На них ровно пять утра. Штурм начался.
