Мнемосина (СИ) - Дьяченко Наталья (книги полностью .txt) 📗
— По молодости я баловался сочинительством, но следует признать, что шашкой мне удалось овладеть куда лучше, чем пером.
— Нет, нет, продолжайте! — попросил я, зачарованный проникновенным голосом Звездочадского и образами, встающими за его словами.
Ночная Тень пожал плечами:
— Да, собственно, это все.
Мне вдруг примерещилась мирная жизнь, в которой Звездочадский дарил барышням цветы, записывал в альбомы стихи и эпиграммы, танцевал на блестящем паркете бальных зал — такой блистательный офицер просто не мог остаться незамеченным. Эти мысли пробудили мое любопытство:
— Откуда вы родом, Габриэль?
Звездочадский развернулся порывом и пытливо вгляделся в мое лицо, точно этот простой вопрос непременно должен был содержать в себе подвох.
— Я родился далеко отсюда, — осторожно сказал он.
Я пожал плечами, не видя в его признании ничего необычного:
— Нас всех занесло далеко от дома.
— В межгорной долине, укрытой от злых ветров. Зимы там мягкие, согретые солнечным сиянием, а весны приходят рано. В апреле на пиках дальних гор еще белеет снег, а вдоль реки уже занимается яблоневая заря и миндаль роняет свой цвет в быстро бегущие воды. Летом ветер несет со склонов запах меда. Зацветают чабер, и мята, и душица, и еще тысячи других трав, каким все одно я не вспомню названья. К осени деревья одеваются золотом и багрянцем, река набирает свой бег и наливается сталью, впитывая оттенки низкого неба.
Звездочадский был прирожденным рассказчиком. Пока он говорил, описываемые им места представили передо мною, точно я сам шел через них. Когда же он умолк, я не сдержал восклицания:
— Зачем же вы уехали от такой красоты?
— Да право, за тем же, зачем уезжают из родных мест остальные: в поисках славы, признания, ярких впечатлений. С такими сокровищами любой на моей родине сделается богачом!
— Богачом? — переспросил я, полагая, что он говорит о деньгах.
Деньги в ту пору были предметом, весьма меня занимавшим. Большую часть жалования я отсылал матери и сестрам, чувствуя себя обязанным иметь о них попечение, и эти средства были им значительным подспорьем. Мне же самому, находившемуся на казенном пайке и исправно получавшему форменное обмундирование, требовалось немногое. Однако покрыть нужды человека, привычного к расточительности, армейское жалованье едва ли могло. Неоднократно я бывал свидетелем тому, как офицеры за ночь просаживали за карточным столом суммы, кратно превосходившие их годичное содержание. Звездочадский не производил впечатления человека, привычного к экономии, поэтому в его устах речи об армейском богатстве звучали по меньшей мере странно.
— Ах, да не понимайте же все так буквально! Я не созерцатель, отнюдь. Какой прок восхищаться исхоженными вдоль и поперек местами? Знакомые красоты похожи на надоевшую жену: достоинств уже не видать, зато недостатки досаждают все сильней. На войне все по-другому, здесь непременно что-нибудь да случается. Каждый день звонкой монетой ложится в копилку моих впечатлений. Каждая атака, каждое наступление. Помните, как мы вырывались из вражеского оцепления? Как рвались в низком небе шрапнели, как винтовки огрызались нам вослед и шальная пуля пробила луку моего седла? Да пройди она на два пальца ближе, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Такие воспоминания дорогого стоят!
Возможно, того же Писяка и привлекли бы армейские байки, какие мог порассказать любой из нас, я же к тому времени потихоньку начал растрачивать юношеский пыл и воспринимал военную службу уже не как развеселую прогулку, а как несение обязанности, временами кровавой и тяжкой. Война изнуряла, вынимала человеческие чувства, привнося взамен окаменелое равнодушие. Я притерпелся к виду людских страданий, перестал вздрагивать от разрывов снарядов над головой. Все чаще я оглядывался в мыслях на озерца и речушки моего детства, на березовый пригорок с церковью, на милые сердцу покосившиеся крестьянские избы. И, как ни странно, именно эти картины, простые в сравнении с мечтами о воинской славе, поддерживали мой боевой дух. Пока речушки, пригорок и церковь стояли за моей спиной, я не имел права свернуть с избранного пути.
Зато рассказ о родине Звездочадского стал для меня откровением. Будучи равнинным жителем, я не знал ничего выше холма. Я никогда не слышал гула кипучих рек, стремительно катящихся со снежных вершин, не видел, как цепляются за пики гор облака, как камнем падает орел с высоты. Многое в мире было ново и неясно для меня, и это будоражило воображение! Я дал себе зарок в будущем непременно отправиться в описываемые Ночной Тенью места.
Такая возможность представилась мне куда раньше, чем я мог рассчитывать, и события, ей предшествовавшие, оказались отнюдь нерадостны.
Раз глубокой ночью на исходе ноября нас разбудил эскадронный командир.
— Разведка попала в засаду. Нужны добровольцы.
Вызвались я, Янко и двое солдат. Ведомые командиром, мы долго скакали во тьме через лес. Не было видно ни зги, ветви хлестали по лицу, изредка слышался хруст льда да плеск воды, если полной темноте копыта наших коней проламывали замерзшие ручейки. Когда деревья кончились, в свете луны пред нами предстало поле. На его дальнем краю чернели неясные тени, в которых скорее рассудком, нежели зрением угадывались очертания домов. Здесь мы спешились. Мы ползли, когда луна скрывалась за облаками, и замирали, стараясь слиться с землей, едва свет вновь озарял окрестности. Мне было страшно и весело одновременно, как всегда при столкновении с опасностью. В руке я сжимал винтовку с насаженным штыком, прикрывая его, чтобы блеск стали не выдал нас. Азартной своей частью мне хотелось вскочить, побежать, оглашая окрестности боевым кличем, но это желание проистекало из обычного хвастовства, и я сдерживал его, продолжая пластаться по земле.
Но вот поле кончилось. Из черноты проступили очертания стен и покосившихся изгородей. Теперь можно было выпрямиться и двигаться быстрее, повинуясь току крови и бешеному ритму сердца. От одной из изб мне навстречу внезапно прянула тень. Я успел запомнить удивленное лицо и приготовленный для крика рот. Инстинкт сработал скорее разума, и тень осела, пронзенная моим штыком.
Пленных мы нашли в сарае на окраине деревни. Охраняла их пара часовых, от которых мы споро избавились. Стараясь производить как можно меньше шума, мы сбили засов и вошли в сарай. Каково же было мое удивление, когда среди пленных обнаружился Звездочадский! Я говорю удивление, потому что мне, как многим солдатам и офицерам, Ночная Тень казался заговоренным от неприятностей. Мы освободили пленных и двинулись в обратный путь.
Обнаружили нас на полпути к лесу. Вспыхнули прожектора, занялась пальба. Уже не таясь, мы вскочили с земли и побежали к лошадям. Из-за темноты ночная стрельба редко достигает цели, но та ночь стала для меня роковой. Садясь в седло, я почувствовал, как что-то толкнулось мне в спину, и самым постыдным образом сверзься под ноги коню, откуда и провалился еще дальше — в небытие.
Очнулся я уже в плену. Надо мной склонялся какой-то человек с блестящим предметом в руке. Я дернулся из опасения быть зарезанным, но обнаружил, что крепко привязан к своему ложу. Тогда я закричал. Человек что-то забормотал. Слов я не понял, но интонации не казались угрожающими. Присмотревшись, я увидел, что блестящим предметом был скальпель. В другой руке он сжимал стеклянную бутыль с резким запахом спирта.
Человек заговорил вновь, медленно и четко. Я понимал отдельные слова, из которых окончательно уверился, что убивать меня не станут. Тогда я прекратил сопротивление. Мне дали глотнуть спирту, после чего доктор вычистил и перевязал мою рану.
Дальнейшие дни слились непрерывной чередой. Окажись на моем месте кто-нибудь из журналистской братии, он не преминул бы в красках описать страдания, коих я натерпелся в плену. Однако мне нечем попрекнуть неприятеля. Обращались со мной сносно, никаких унижений и прочих бесчинств я не претерпевал. Врага теснили, он беспрерывно отступал. Спали на скаку, хлеб ели всухомятку, похлебать горячего удавалось лишь изредка. Между тем морозы крепчали. Мне приходилось разделять лишения неприятеля, отчего выздоровление шло медленно. После извлечения пули началась лихорадка. Температура не спадала, меня то бил жесточайший озноб, то напротив, точно окатывало кипятком и бросало в пот. В одной из деревень врага, наконец, окружили и принудили сдаться. Здесь-то меня и нашли.
