Дракон Фаунил - Худ Дэниел (лучшие книги .txt) 📗
– Что с того, что какой‑то исполненный благочестия греховодник боится какой‑то бабы? Это все мелочи, это уводит в сторону. А нам нужно лишь точное знание – разве не так? И это знание у нас есть! Есть или нет, отвечайте?
Лайам еще раз встряхнул головой и подумал, что не стоит так горячиться. Но симпатяга‑эдил вроде бы не заметил ничего неладного в его тоне.
– И то верно. Вы правду говорите. Действительно, главное знание. И мы знаем, что нам нужен актер. Возможно, мы завтра его и сцапаем.
Эдил взвесил в руке свою кружку, убедился, что та почти пуста, и отправился к очагу, чтобы наполнить ее снова, а заодно прихватил и кружку Лайама. Склонившись над котлом, Кессиас пробормотал.
– Впрочем, я сильно удивлюсь, если он не попытается дать деру. Я бы на его месте пустился в бега сразу же после того, как мы взяли его в оборот.
Лайам бесцеремонно забрал у него заново наполненную кружку.
– Возможно, он думает, что за ним следят ваши люди. А потом, он знает, против него имеются лишь косвенные улики. Они и вправду косвенные, хотя и чертовски убедительные. Чертовски!
– Вполне достаточные, чтобы при необходимости довести его до виселицы, хотя мне и глубоко противно думать об этом, – мрачно сказал Кессиас, возвращаясь на место. – Я что‑то чересчур благодушно настроен в последнее время.
– Возможно, на ваше благодушие он и рассчитывает, надеясь, что вы махнете на все рукой. Или думает, что я заключил с ним сделку и не стану настраивать вас против него.
– Ага! – произнес Кессиас, и глаза его вспыхнули. – Сделку? Какую? Вы что, велели ему держаться подальше от Поппи Неквер?
Лайам покаянно кивнул и мысленно себя вы бранил. Но тут же и оправдался. Он ведь не думал тогда, что Лонс заколол Тарквина.
– Вот что я вам скажу, Ренфорд, прекрасный пол – ваше слабое место. И это сразу видать. Возможно также, Лонс думает, что мы скостим ему все грехи, потому что вы по уши втюрились в его красотку‑сестричку?
Кессиас улыбался, насмешка попала не в бровь, а в глаз. Лайам сиротливо понурился.
– Ну что ж, значит, завтра мы его арестуем, и делу конец.
И он приложился к кружке, чтобы запить не приятное ощущение. На ум ему вдруг пришел Фанукл. Когда Лонса арестуют, будет ли этот урод считать, что Лайам с ним в расчете? Или втянет его во что‑то еще?
Некоторое время они сидели молча, потягивая забористый сидр. Лайам чувствовал, что лицо его раскраснелось.
Внезапно эдил разразился громоподобным хохотом и грохнул кружкой о стол.
– Что это мы пригорюнились, как плаксивые бабы? – зычно вопросил он и улыбнулся, оскалив зубы. Черная борода делала его улыбку особенно устрашающей. – Дело сделано! Мы разыскали убийцу! Завтра негодяя потянут в тюрьму. Я снова примусь следить за порядком в тавернах, а вы вернетесь к вашим ученым книжкам! Все! Берите котел и пошли!
Эдил бодро встал и, качнувшись, вышел из кухни. Лайам поднялся из‑за стола куда медленнее, чем его сотоварищ, он чувствовал, как кровь закипает в его мозгу. Голова Лайама пошла кругом. Он понял, что выпил куда больше, чем следовало бы, впрочем, у него хватило ума воспользоваться прихваткой, когда он снимал горячий котел с огня.
Кессиас громогласно воззвал к Бурсу, повелевая тому разжечь камин в гостиной и принести еду, но тут же сам принялся возиться с дровами, беззлобно обругав появившегося слугу.
– Вечно ты еле ползаешь, Бурс! Огнем я сам займусь! А ТЫ тащи нам закуску. И еще прихвати свою дудку и третью кружку! Эй, Ренфорд, – окликнул эдил Лайама, осторожно перемещавшегося по комнате, – вешайте котел на огонь и наливайте себе еще!
Вернулся Бурс, он нес огромный поднос, заваленный холодным мясом, сыром и хлебом. Под мышкой слуга держал флейту. Сквозь стремительно сгущающийся туман опьянения Лайам успел разглядеть, что кислая улыбка слуги вовсе не такая уж кислая и что на самом деле Бурс замечательный малый и, должно быть, совсем не дурак повеселиться, особенно если хозяин не прочь. Слуга поставил поднос на сундук, стоящий рядом с камином, и отступил чуть назад, чтобы несколько раз дунуть в мундштук инструмента.
Невзирая на обильный обед, поглощенный днем, Лайам с энтузиазмом накинулся на закуски, сдобренный пряностями сидр разжег его аппетит.
– Значит, так, Бурс, – сказал Кессиас, пока Лайам без разбора запихивал в рот колбасу, сыр и хлеб, – час поста еще не настал, а мы с Ренфордом покончили с делом, подобного которому в моей практике еще не бывало. И к тому же нам нужно одолеть этот котел. Так что ты получаешь сидр, а мы получаем музыку.
Повелительно взмахнув рукой, Кессиас наполнил третью посудину и сунул ее слуге. Тот приложился к кружке, потом отставил ее в сторонку, поднес флейту к губам и завел развеселую плясовую.
Кессиас рассмеялся и захлопал в ладоши, притоптывая ногами.
– Давай, давай, Бурс! Он знает, что это моя любимая вещь, – доверительно проревел эдил, обращаясь к Лайаму. Лайам был занят грудой снеди, сложенной у него на коленях, но все‑таки умудрился поднять голову и ответно кивнуть, хотя сам он эту мелодию слышал впервые.
К тому моменту, как Бурс умолк, Лайам успел расправиться с большей частью еды. Эдил снова наполнил его кружку и принялся отстукивать ритм, хлопая себя по колену. Бурс вновь поднес флейту к губам, он оказался очень неплохим музыкантом. Заслышав следующую мелодию, Лайам расплылся в улыбке и одобрительно закивал. Слуга заиграл песенку «О, безгубый флейтист!» – невзирая на протесты Кессиаса, требующего вернуться к первой мелодии. Впрочем, как только эдил заметил, что Лайам с удовольствием слушает Бурса, он тут же утих. Он пересел поближе к Лайаму и поинтересовался:
– Вам нравится?
– Очень! – отозвался Лайам, наскоро припоминая слова непристойной песенки. Он заметил, что в глазах Бурса, припавшего к флейте, вспыхнул озорной огонек. Лайаму показалось, что слуга будет не прочь, если ему подпоют.
– Ну, тогда пойте! – проревел Кессиас прямо ему в ухо, опасно шатнувшись.
– Я не умею петь.
– А играть?
Лайам, желавший без помех насладиться мелодией, пропустил вопрос мимо ушей. Тогда эдил сгреб его в охапку и поинтересовался снова:
– А играть вы умеете?
– Да, да.
– На лютне?
– Да, на лютне, немного, – отозвался Лайам, надеясь, что его оставят в покое, но тут, к его величайшему огорчению, Бурс снова умолк. Он отложил флейту в сторону и взглянул на хозяина с безмолвным вопросом. Кессиас, пошатываясь, двинулся к сундуку. Сбросив поднос на пол, Кессиас откинул тяжелую крышку и какое‑то время копался в содержимом огромной укладки, уйдя в нее с головой. Когда он вынырнул обратно, в руках его оказался видавший виды футляр. Осторожно щелкнув замками, Кессиас извлек из него лютню прекрасной работы – из розового дерева, с колышками слоновой кости и посеребренными порожками. Эдил вручил лютню Лайаму, а сам уселся в стоящее чуть в сторонке плетеное кресло.
– Попробуете взять пару аккордов, сэр?
Лайам с изумлением воззрился на Бурса. Оказывается, этот милейший малый умеет еще и говорить. Лайам вдруг сообразил, что Бурс старше Кессиаса, редеющие волосы слуги были изрядно подернуты сединой.
– Пожалуй, да. Только сперва ее надо настроить.
– Она не нуждается в настройке, сэр.
Пожав плечами, Лайам взял несколько первых аккордов и убедился, что Бурс прав. Приободрившись, Лайам заиграл уверенней, и вскоре слуга присоединился к нему. Через несколько минут пальцы Лайама обрели нужную гибкость, и лютня с флейтой зазвучали как один инструмент. Когда они прошлись по теме «Флейтиста» дважды, Кессиас счел возможным взять на себя роль солиста. Со слухом у эдила было неважно, он больше орал, чем пел, но слова песни звучали отчетливо, а самым важным в «Безгубом флейтисте» являлись все же слова. Лайам стал подпевать эдилу, и хотя сочетание их голосов трудно было назвать приятным, совсем уж невыносимым его тоже нельзя было назвать, короче, на непристойную портовую песенку их вокальных данных вполне хватало.
