Френки и Майкл - Чекалов Денис Александрович (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Мартин Эльмерих сидел на кровати, и солнечный свет пробивался сквозь полузакрытые жалюзи на окне.
Все представлялось ему странным, словно в дурном, тревожащем сне. Такие сны приходили к нему и раньше; они появлялись внезапно и уже не оставляли его, не давали себя забыть, всплывая потом, наяву, в его памяти все новыми яркими подробностями.
Эти сны следовали за напряженными днями, когда Мартин уставал так сильно, что засыпал сразу же, стоило его затылку коснуться холодной подушки.
Обычно Эльмерих забывал свои сны сразу же, как только открывал глаза. Мать говаривала: «Куда ночь, туда и сон». Сны действительно уходили вместе с ночью, породившей их, и уступали место новому дню.
С новым днем приходили новая работа, новые проблемы, и у Мартина уже не оставалось времени на то, чтобы вспоминать ночные видения.
Но неспокойные сны он помнил.
Наверное, потому что сны эти мало чем отличались от его настоящей жизни. Это были странные сны; все в них было реально. Он видел людей, с которыми разговаривал днем; находился в местах, знакомых ему, а чаще всего очень знакомых; он был занят тем же, что занимало его мысли и дела наяву – день за днем.
Пугающая разница состояла в том, что этот реальный мир был наполовину вывернут наизнанку. Мартин брал предметы, но они вываливались у него из рук; он поворачивал ключ в замке, который отпирал наяву, наверное, тысячи раз, но дверь не открывалась; он говорил с людьми, но они не слушали его, не замечали.
Он шел по улице, и все смотрели ему в спину, следя за ним, и стыдливо отворачивались, стоило им встретиться глазами.
Наяву он мог сохранять контроль над ситуацией, но во сне, когда его сознание было расслаблено, события ускользали из его рук.
Это было странно, ибо Эльмерих понимал, что в жизни далеко не все подвластно ему, как и любому вокруг; в своих же фантазиях он мог быть свободен.
Почему же тогда во сне ему всегда было страшно?
Это казалось странным, наполовину понятным и наполовину темным, как эта лежащая на полу полоса света, разрезанная вдоль острыми планками жалюзи.
Он снова находился в своем сне – но это уже был не сон.
Почему?
Мартин сидел на кровати, упершись в нее руками; ему хотелось держаться крепко-крепко, чтобы водоворот событий не снес его и не увлек за собой, в бесконечность сна.
Кровать была низкой и продавленной; и это тоже было странно. Мартин не привык сидеть так низко, и запах в комнате тоже был чужим – нереальным.
Что же произошло?
Мартину оставалось только ждать; он прослужил в полиции двадцать один год и теперь лучше, чем любой из его прежних подопечных, мог представить себе работу полицейской машины.
Ловушка, в которую его заманили, была лишь последним шагом в проводимом против него расследовании. В настоящее время его фотографией располагали все полицейские от Гавани Гоблинов до Туррау, офицеры-пограничники, служба аэропортов.
Многие из них знали Эльмериха лично; кто-то из них называл себя его другом.
Теперь все они разыскивали его, желая поскорее надеть на него наручники. И забыть, что среди них завелся плохой полицейский.
Особенно спешат сделать это те, кто понимает Мартина и относится к нему с сочувствием.
Чем скорее Мартин исчезнет, тем быстрее они смогут забыть о том, что он поступал правильно.
Он решил, что переберется через границу; он сделает это ближайшей ночью – чем скорее, тем лучше. Полицейские не перестанут его искать, сколько бы ни прошло времени. А сейчас он мог только думать, думать и вспоминать.
Мартин не мог понять, как оказался здесь. Как так получилось, что его полицейская служба, длившаяся более двадцати лет, привела его к тому, что он скрывается, словно преступник? Почему он, всю жизнь защищавший порядок, стал беглецом, прячущимся от правосудия?
Мартин вспомнил, как в первый раз задал себе подобный вопрос; он тогда не смог отыскать ответа. Ему было шесть лет.
Его отец был кондитером в простом рабочем районе Окленда. Мартин никогда не забудет запаха свежей сдобы, ванили и пряностей, которыми был наполнен воздух в лавке его отца. Запомнил он и другое, то, что неустанно вдалбливал ему отец: запах сдобы – это всего лишь оболочка, вершина, за которой скрывается упорный труд, подъем в шесть часов утра, бережливость и честность.
В семье Мартина редко ели сдобу; они не могли себе этого позволить.
В тот день Мартин пришел к своему отцу и рассказал ему о том, что не давало ему покоя.
В доме напротив жил другой мальчик, почти одного возраста с Мартином. Он был толстым и неповоротливым; а еще он был странным. Он вел себя как двухлетний ребенок, не умел связно говорить и не понимал, когда к нему обращались. Он никогда не играл с другими детьми, потому что был слишком толстым, чтобы поспевать за ними, и никогда не мог понять, что именно от него требуется.
Зато он много ходил по улице, рассматривая кусты. Это были простые, ободранные кусты, на которых и листьев-то почти не вырастало, не то что ягод; но странный толстый мальчик видел в этих кустах что-то особенное. Возможно, они подсознательно напоминали ему его самого. Он мог часами смотреть на них, дотрагиваясь толстыми пальцами; потом он отходил и бродил вперед и назад, словно о чем-то думая; возвращался снова и обходил куст кругом; и вновь трогал его, замирал, и смотрел куда-то, где никто, кроме него, ничего не мог рассмотреть.
Этот мальчик был особенным, хотя родители его были обычными людьми; его отец работал на заводе, а мать была швеей. Но жил он тоже по-особенному. По вечерам Мартин слышал, как мать или отец, или они оба вместе читали толстому мальчику сказки – и Мартин не мог понять, зачем они это делают, если тот не понимает ни слова.
Рядом с рабочим жил старый продавец газет, когда-то он был почтальоном, а теперь, устроившись на углу на разбитом и скрепленном доской от табурета ящике, продавал газеты.
Толстый мальчик никогда не оставался один; старый почтальон присматривал за ним и всегда был готов вскочить, бросив свои газеты, и подбежать к нему, если вдруг ему показалось, что мальчику нужна помощь. Такой шустрый был старик…
А еще отец толстого мальчика покупал ему булки.
Каждое утро он заходил в кондитерскую к отцу Мартина и покупал три булки, за два с половиной цента. Булки были разные – какая с маком, какая с шоколадной верхушкой или с вареньем внутри.
Когда он уходил, мать Мартина осуждающе качала головой и говорила, что их сосед зря выбрасывает деньги, балует сына, вместо того, чтобы чему-то его научить.
Мартин смотрел, как отец толстого мальчика уносит с собой три булки, и пытался сосчитать, сколько дней осталось до следующего праздника, когда его отец поставит на стол маленький кекс с изюмом и скажет, что теперь и они заслужили немного радости.
В тот день отец выслушал его, не переставая месить тесто. Тесто пахло ванилью; отец слушал Мартина внимательно и иногда кивал головой.
Мартин говорил, что рабочий из соседнего дома гораздо беднее, чем они; на фабрике в те годы платили очень мало, а швея могла получить заказы только от жительниц соседних кварталов, таких же бедных, как и она.
Кондитерская же, принадлежавшая отцу Мартина, всегда приносила хорошие деньги; Мартин видел, как по вечерам отец пересчитывал их и раскладывал монеты столбиками, записывая что-то в большую книгу.
В это время в доме напротив читали сказки; и если подойти к окнам рабочего и вытянуть шею, то можно было даже различить отдельные слова.
– Я горжусь тобой, сынок, – сказал ему отец. Мартин удивился, так как не понял, чем именно гордится отец. Ведь он ничего не сделал, только спросил.
Отец понял замешательство сына и улыбнулся.
– Я горжусь тем, что ты такой взрослый, – объяснил он. – Все понимаешь – то, как устроен мир. Видишь ли, – продолжал отец, – на свете есть честные люди, простые и работящие, как я и твоя мать. Мы работаем с утра до ночи, бережем каждую монету и думаем только о том, чтобы тебе было лучше. Но есть и другие – такие, как Стивен.
