Путь к Порогу - Корнилов Антон (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
Какие-то оборванные люди копошились грязными кучами под стенами домов, грубо ругаясь, словно что-то деля или о чем-то споря. При приближении путников людские кучи на минуту настороженно стихали, но стоило болотникам удалиться, гомонящая возня закипала снова. Ни из одного окна не падал свет на мостовую, закрыты были окна тяжелыми ставнями. То и дело кто-то крысиной побежкой пересекал дорогу четверым всадникам, возникая из тьмы и скрываясь во тьму. Изредка с жалобными стонами подкатывал под копыта косматый оборванец, привычно плачущим голосом выпрашивая подаяние. Дважды едущий впереди Герб вынужден был сворачивать с дороги, чтобы не раздавить валявшегося посреди мостовой то ли пьяного, то ли убитого… Трижды долетали издалека отчаянные крики боли и страха. И пахло здесь совсем не так, как в ночном Мари — нагретой за день пылью и цветущей сиренью, — а мерзко воняло гниющими отбросами и застоявшейся в канавах тухлой водой. Кое-где под стенами домов вспыхивали пуки соломы, освещая грязные, перекошенные физиономии, склонившиеся над чем-то, будто ночные волки над своей добычей, вспыхивал огонь и тут же гас.
— Мне здесь не нравится, — прошептал Кай, уже давно пожалевший о том, что они не остановились на ночлег в деревенском доме.
— Мне тоже, — ответил Трури.
Их обогнал Рах. Он поравнялся с Гербом, и Кай услышал, как он вполголоса сказал старику:
— Пятеро…
— Да, — ответил старик. — Почти от самых ворот ведут.
— Позволь мне?
— Конечно. Только надолго не задерживайся. Нам необходимо выспаться, а завтра рано утром ты с Крисом мне понадобишься.
— Я постараюсь поскорее…
Рах остановил коня, спешился и хлопнул своего скакуна по крупу, отдав ему резкое гортанное приказание. Низкорослый жеребец покорно потрусил в конце процессии. А болотник неслышно исчез в темноте.
Не успел Кай спросить Трури, что все это значит, как юноша заговорил сам:
— Еще немного осталось. Здесь неподалеку трактир «Сисястая корова». Веселое заведение. Днем и ночью там не смолкает музыка. Тамошний хозяин, чтобы развеселить посетителей, помнится, ел глиняные кружки. Штуки три мог зараз слопать.
— Как это? — удивился мальчик. — Кружки…
— В этом городе и не такое можно увидеть.
— Давно ты здесь был?
— Очень давно, — ответил Трури. — Я здесь родился. А потом меня нашел Герб.
Это известие почему-то очень поразило Кая. Родился — здесь?! Трури, ясноглазый юноша с чистым лицом, вовсе не был похож на обитателей здешних трущоб.
— Я был совсем малышом, — продолжал Трури. — И почти не помню того, как мои родители предложили Гербу купить меня.
— И он купил?
— Торговля людьми противоречит законам Гаэлона, — ответил юноша и усмехнулся. — Я достался Гербу даром.
«А что было потом?» — хотел спросить Кай, но не успел.
Всадники въехали в темную улочку, такую узкую, что на ней с трудом могли разминуться двое прохожих. Тут их нагнал Pax, быстро и бесшумно вскочив в седло своего жеребца.
И тотчас дорогу болотникам преградила какая-то темная фигура, почти неотделимая от ночной смрадной темени города. Герб остановил коня.
— Добрые господа… — развязно проговорил человек. Луна, вышедшая из-за туч, осветила его капюшон, полностью скрывающий лицо, и невероятно изорванный плащ. — Добрые господа, не подадите ли монетку старому больному человеку?..
Красавчик Гиза был веселым человеком и, как полагается всем веселым людям, очень любил хорошую шутку. Первую свою шутку он отмочил в шестилетнем возрасте: набил папаше в трубку вместо табака семян разрыв-травы. Папаша, раскурив трубку, остался не только без трубки, но и без носа и двух пальцев на правой руке.
Выдран за это малолетний Гиза был нещадно — так, что и через три года при воспоминании о том дне сильно зудели у пацана места, по которым прошелся папашин кожаный ремень. Поэтому, сыграв с соседом очередную свою шутку (на этот раз совершенно невинную: подумаешь, всего-то повесил у него над крыльцом его же собственную кошку), девятилетний Гиза призадумался. Сосед, хромоногий скорняк, как ему было прекрасно известно, чувством юмора не обладал. Зато обладал увесистой суковатой палкой, с которой не расставался ни на улице, ни дома. Автора уморительной хохмы вычислять никто не будет, так как все обитатели безымянной улочки беднейшей части Гарлакса, где и проживал веселый малыш, были в курсе его увлечений. А отведать суковатой палки, которая, должно быть, бьет покрепче отцовского ремня, у Гизы никакого желания не было.
Немного покумекав, он поджег соседский дом, и поджег основательно — с четырех углов, напихав в щели побольше сухой соломы. Дело было ветреной летней ночью, и результат этой забавы превзошел все ожидания. Выгорела дотла половина улицы, в том числе и родительский дом Красавчика Гизы.
Осиротевший пацан прошатался день по городу и, даже не успев как следует проголодаться, был подобран у трактира «Сисястая корова» сердобольной вдовой богатого торговца тканями. Бездетная вдовушка, умилившись конфетно-красивым белокурым отроком, сама привела его за руку в свой дом, откуда ее три месяца спустя вынесли ногами вперед, а проломленной головой, соответственно, назад.
Обыскивая дом, городские стражники и соседи-доброхоты не обнаружили ни золота, ни драгоценных камней, до которых покойная вдова была большая охотница, а лишь забившегося в угол заплаканного мальчишку, который, всхлипывая, и поведал им душераздирающую историю о страшных дядях с во-от такенными ножами и дубинками, насмерть уходивших его добрую покровительницу и только чудом не заметивших его самого. Надо ли говорить, что пригретый кем-то из соседей пацан бесследно исчез на следующий же день.
После этого случая шумный Гарлакс очень долго ничего не слышал о Гизе. Только через шесть лет вынырнул пятнадцатилетний юноша на глаза людские, появившись в чистеньком и тихом трактире центральной части города. Гиза стал еще красивее, ибо к природной привлекательности добавилось еще и очарование мужественности. Где он был все эти годы и чем занимался, никто никогда не узнал (говорили, впрочем, что он находился на содержании у какой-то престарелой графини), но сразу было видно, что времени даром Красавчик не терял.
Гиза был хорошо одет, сдержан в манерах и галантен в обращении с прекрасным полом. Никакого труда ему не стоило, поговорив четверть часа, загадочно поулыбавшись и похлопав длинными и пышными ресницами, так расположить к себе собеседницу, что она уже готова была считать его сказочным принцем-инкогнито, дарованным самой судьбой в качестве компенсации былых сердечных неурядиц.
Как известно, богачи — люди, невоздержанные в своих пристрастиях, особенно в таком городе, как Гарлакс. В трактирах и харчевнях только и разговоров, что такой-то, обожравшись разносолами, отдал концы, такой-то упился вусмерть, а такой-то, играя в кости, так разволновался, что его прямо за столом хватил удар.
Богачи помирают, а жены их, как существа более благоразумные, живут дольше. Ну если, конечно, не встретят на своем пути юного, прекрасного и такого пылкого незнакомца — тогда женское благоразумие тает стремительно, как сосулька на ярком весеннем солнце. И в темных и смрадных трущобах Гарлакса, где Гиза сбывал награбленное, самые авторитетные воры и убийцы из Ночного Братства признали прекрасноликого юношу своим братом по ремеслу и, как водится, дали ему второе имя — Красавчик.
Три года Гиза кочевал из одного дома в другой, купаясь в неистовых волнах женской отцветающей страсти, пока какая-то из его многочисленных возлюбленных почему-то не почила с миром, отведав вина с ядовитым порошком, а выжила в доме городского лекаря. Эта особа, будучи по натуре бойкой и решительной, отомстила предателю с истинно женским коварством. Раздобыв магическое зелье, способное самого ослепительного красавца превратить в жабоподобного урода, она подстерегла Гизу да и запустила в него глиняным пузырьком. Но Гиза успел увернуться, и пузырек разбился не об его лоб, как хотела того мстительница, а о локоть, и всего только несколько капель жуткого зелья попало на лицо. Правда, и такого количества хватило на то, чтобы отнять у Гизы самое сокрушительное его оружие — красоту. После того страшного случая левая половина лица Гизы представляла собой отвратительную черно-зеленую пупырчатую маску, левый, ослепший, глаз недвижно торчал багровым наростом, а левая рука, скрючившись, превратилась в подобие лягушачьей лапы.
