Маленький, большой - Краули (Кроули) Джон (читать хорошую книгу txt) 📗
— Возьми еще булочку, — сказала Клауд, обращаясь к Элис. — Должна есть за двоих, — объяснила она Джорджу.
— Не может быть, — поразился он.
— Может. — Элис откусила кусок булочки. — Вынашивать детей — мой конек.
— Ну и ну. На этот раз мальчик.
— Нет, — доверительным тоном сообщила она. — Еще девочка. Так говорит Клауд.
— Не я, — мотнула головой Клауд. — Карты.
— Мы назовем ее Люси, — объявила Тейси. — Люси Энн и Эннди Энн де Бам Бам Барнабл. У Джорджа две пары усов.
— Кто отнесет это Софи? — Клауд поставила чашку какао и положила булочку на старый-престарый чернолаковый поднос с изображением усыпанного звездами эльфа с серебряными волосами, который попивал кока-колу.
— Давай мне, — вызвался Джордж. — Слушай, тетя Клауд, а мне ты погадаешь?
— Конечно, Джордж, думаю, ты включен в число.
— Ну, вспомнить бы только, которая ее комната, — хихикнул Джордж. Заметив, что руки у него дрожат, он взял поднос очень осторожно.
Когда Джордж, толкнув дверь коленом, вошел в комнату, Софи спала. Он стоял неподвижно, вдыхал поднимавшийся от какао пар и надеялся, что Софи долго не проснется. Странно было чувствовать себя как подглядывающий подросток; слабость и дрожь в коленках, сухой комок в горле объяснялись как действием одуряющей капсулы, так и видом Софи, которая небрежно раскинулась на смятой постели. Одна ее длинная нога, ничем не прикрытая, свешивалась с края кровати, пальчики словно указывали на одну из китайских домашних туфель, которые выглядывали из-под сброшенного кимоно. Нежные груди выскользнули из пижамы в оборочках и тихо вздымались и опадали. Порозовела от жара, — с нежностью подумал Джордж. Как будто почувствовав на себе его взгляд, Софи во сне натянула на себя одеяло и повернулась на бок; щека ее легла на сжатый кулачок. От изящества этого движения Джорджу захотелось рассмеяться или заплакать, но он удержался и поставил поднос на стол, где было тесно от пузырьков с пилюлями и смятых бумажных салфеток. Чтобы поместить поднос, ему пришлось передвинуть к кровати большой альбом, и от этого движения Софи проснулась.
— Джордж, — произнесла она, невозмутимо потягиваясь. Она нисколько не удивилась, думая, наверное, что это сон. Джордж нежно тронул ее лоб своей смуглой рукой.
— Привет, красотка, — сказал он.
Софи откинулась на подушки, глаза ее закрылись, на мгновение она снова вернулась в страну сна. Потом, вскрикнув «Ой!», она попыталась привстать на постели и стряхнуть с себя остатки дремоты.
— Джордж!
— Как ты себя чувствуешь? Лучше?
— Не знаю. Я спала. Это для меня какао?
— Для тебя. Что тебе снилось?
— М-м. Отлично. Я всегда просыпаюсь голодной. А ты? — Софи вынула из коробочки розовую салфетку и стерла с губ усы от какао, но их место дерзко заняли новые, — Сны о прошлом. Наверное, из-за этого альбома. Нет, тебе нельзя. — Она остановила руку Джорджа, — Там неприличные снимки.
— Неприличные.
— Мои давние снимки. — Наклоняя голову в характерной дринкуотеровской манере, Софи улыбнулась и взглянула на Джорджа поверх чашки. Ее веки еще не совсем расправились после сна. — А что ты здесь делаешь?
— Явился навестить тебя. — Увидев Софи, он понял, что так оно и было. Галантная фраза осталась без ответа: Софи, казалось, забыла о Джордже и отдалась совершенно другим мыслям; чашка с какао замерла на полпути к ее губам. Она медленно поставила чашку на стол; глаза ее рассматривали что-то невидимое для Джорджа, скрытое внутри. Она сбросила с себя наваждение, засмеялась мимолетным испуганным смехом и внезапно схватила Джорджа за запястье, словно желала устоять, — Сонные видения, — пробормотала она, заглядывая ему в лицо. — Лихорадка.
Лучшую часть своей жизни Софи прожила в снах. Самым большим удовольствием был для нее переход в иные пределы, когда члены становятся тяжелыми и теплыми, искристая темнота за веками обретает упорядоченный вид и двери распахиваются; когда сознательная мысль обрастает совиными перьями и когтями и теряет связь с сознанием.
Вначале Софи просто наслаждалась, а потом приобрела опыт во всех безымянных искусствах, что связаны с погружением в сон. Прежде всего, нужно было научиться слышать слабый голос, этот осколок сознательного «я», который, нашептывая «ты спишь», как ангел-хранитель, сопровождает нашего эйдолона, отправляющегося в Страну Снов. Хитрость заключается в том, чтобы слышать его, но не вслушиваться, иначе проснешься. Софи научилась его слышать и узнала от него, что от полученных во сне ран, какими бы ужасными они ни казались, вреда не будет; она всегда пробуждалась в целости и сохранности — полной сохранности, благодаря теплу постели. С тех пор она не боялась плохих снов; ее внутренний Данте опирался на руку своего Вергилия и шествовал через ужасы с удовольствием и пользой.
Далее она обнаружила, что способна, проснувшись, перепрыгивать через расщелину сознания и возвращаться обратно в тот же сон. Таким образом она научилась строить многоэтажные дома снов; могла видеть во сне, что пробудилась, а в новом сне пробуждаться якобы от предыдущего. Каждый раз она вскрикивала: «Ой, это был сон!», пока не наступало последнее и самое замечательное пробуждение — настоящее; странствия завершались прибытием домой, внизу готовился завтрак.
Но вскоре путешествия Софи начали затягиваться, она уходила все дальше, а возвращалась позднее и с неохотой. Сперва она боялась, что поскольку пребывание в Стране Снов занимает у нее половину дня и всю ночь, то истощится постепенно материя, из которой творятся сны, и они сделаются реденькими, неубедительными, повторяющимися. Но произошло противоположное. Чем глубже она заходила, чем более удалялась от мира бодрствующих, тем величественней и причудливей становились нереальные пейзажи, законченней и интересней — приключения. Как такое было возможно? Разве сны происходят не из яви, с ее книгами и картинами, привязанностями и желаниями, реальными дорогами и камнями, а также реальными ногами, которые мы о них ушибаем? Выходит, сны рождались в ней самой? Откуда брались эти сказочные острова, гигантские мрачные ангары, запутанные города, жестокие правители, неразрешимые сложности, комические второстепенные персонажи, такие правдоподобные? Она не знала, а со временем и перестала задумываться.
Софи было известно, что реальные люди, родные и любимые, беспокоятся о ней. Их тревога проникала в ее сны, но преображалась в изощренные преследования, которые завершались триумфальным воссоединением. Именно так она предпочитала обходиться с близкими людьми и их тревогами.
А теперь она освоила последнее искусство, которое многократно приумножило возможности ее тайной жизни и одновременно заглушило вопросы, задаваемые жизнью реальной. Софи Как-то научилась произвольно вызывать у себя жар, а с ним — зловещие, гипнотические, раскаленные сны, приносимые лихорадкой. В упоении от победы, Софи вначале проглядела опасность, связанную с двойной дозой снов. Чересчур поспешно она отбросила от себя явь (благо та в последнее время осложнилась и не сулила никаких перспектив) и с тайным преступным ликованием удалилась в спальню на правах больной.
Лишь иногда после сна — как в этот раз, когда она задумалась во время разговора с Джорджем Маусом, — ее охватывало ужасное сознание, что она сделалась рабыней привычки, что она обречена, потеряла дорогу в этот мир, зашла слишком далеко и не может вернуться; путь наружу закрыт, остался только путь внутрь; чтобы уменьшить муки от дурной привычки, нужно ей сдаться.
Софи схватила Джорджа за руку, словно только касание реальной плоти могло по-настоящему ее разбудить.
— Сонные видения, — пояснила она. — Это лихорадка.
— Конечно, — кивнул Джордж. — Лихорадочные видения.
— У меня все болит. — Софи обняла себя за плечи. — Слишком долго спала. В одном положении. От этого, наверное.
— Тебе нужен массаж. — Не выдал ли голос его мысли?
Она повела своим длинным торсом.
