Война (СИ) - Ильинская Яна Игоревна (е книги .txt) 📗
Овета приглушенно ахнула и отскочила подальше. Юноша одарил ее злобным радостным смехом.
— Все равно там цепь, — тряхнула головой Овета.
Но стало страшно. Весь день, или ночь, ей не ведомо было, что снаружи, она занималась делами и с опаской посматривала на пленника. Он ожесточенно пытался выпутаться из ручных пут. Надо было что-то решать. И Овета в остаток приготовленного для отца и себя отвара добавила сонного отвара.
Осторожно, на глаз оценивая длину цепи, она оставила кружку и сверток с очередным куском сухаря и сыра на приличном расстоянии от пленника.
К её ужасу, юноша встал. Она отскочила. Насмешливо глядя на нее, он подошел на расстояние вытянутой цепи. Цепь оказалась еще короче, чем считала Овета, потому что изрядный кусок ее проходил теперь перед связанными спереди руками. До кружки оставалась пара шагов.
— Если отойдешь, передвину, — предложила девушка.
Пленник неохотно отошел к карете. Овета быстро передвинула еду с кружкой и метнулась обратно. Вслед несся смех.
Но дело было сделано. Когда юноша уснул, Овета была уверена, что он уснул крепко. Она осторожно подошла, держа перед собой отцовский меч. Как она будет им пользоваться, она понятия не имела, но он добавлял ей смелости.
Подойдя, она осмотрела руки юноши. К ее радости, до освобождения ему было далеко. Пленник изо всех сил пытался выбраться из своих пут. Но вожжи — это не веревки, которые можно упорным трудом перетереть острой кромкой камня. С твердой промасленной кожей это не прошло. И хотя предусмотрительный кучер связал юношу, крепко, но не жестко, натруженные руки кровоточили, распухли и еще сильней впились в вожжи, которые от крови становились еще жёстче. Пленник сам усугубил свое положение.
Для рук ничем хорошим это не кончится, если он будет так продолжать, но зато Овета была более уверена в своей безопасности.
Раз уж она решилась подойти к нему, она осмотрела его раны. Вот если бы её отец выздоровел также хорошо, как этот пленник, с грустью думала она, проделывая свою обычную работу.
Раз её пленнику было лучше, она оставила возле него небольшое количество еды: сыр и сухари. Вода у него была, больше она не собиралась поить его своими отварами. Подумала, принесла чистую одежду. Не представляла, как он смог бы в нее переодеться. Но от его старой грязной одежды сильно пахло. Захочет, пусть моется в ней, решила она, и пусть на нем же и сохнет. Принесла еще пару одеял и кинула рядом. Осмотрела ту часть кареты, куда он мог бы достать и наверняка уже осмотрел. Но её сопровождающие знали свое дело. Дотянуться до дверцы и тем более залезть в карету он не мог, мешали колеса, которые пришлось бы огибать, но длины цепи не хватило бы. Тюки и сундуки с вещами намеренно перенесли на другую сторону. Пленнику были доступны только костер и спуск к воде.
Милосердие выполнено, пусть ею даже гордятся, но она лучше оставила бы пленника и без еды, и без воды.
Проснулась она от яростных проклятий пленника, который понял, чем она его опоила.
Рассердившись, она крикнула ему:
— Хочешь, мойся в одежде, а если будешь пытаться выбраться из пут, то твои руки отвалятся.
Если первое её предложение пленник не сразу, но выполнил, то второе и не подумал. Ещё долго до Оветы доносилась яростная возня.
Через несколько часов возня стихла. Теперь до девушки доносился лишь скрежет зубов, пленник изо всех сил пытался не стонать. Она подошла к нему со стороны кареты, куда, по её расчетам он не мог достать, и попыталась что-либо рассмотреть. Юноша услышал, резко развернулся и в очередной раз обжёг её взглядом ненависти.
Она отшатнулась.
— Я предупреждала, — крикнула она, идя прочь.
Он отвернулся.
А потом ей стало не до него, отец очнулся. Он открыл глаза, увидел перед собой в неясном свете счастливое, хоть и утомленное лицо дочери и прошептал:
— Мама?
Овета расплакалась. И от счастья, что отец наконец-то очнулся и от огорчения, что вместо её бабушки, такой умной, такой умелой, её отцу досталась такая никчемная дочь.
Поить отваром отца стало гораздо легче. Он сам глотал. А перед Оветой стала проблема — необходимо было что-то есть. Сухари, сушеные фрукты и сыр, которые она нашла в карете, стремительно заканчивались.
И она занялась тюками и сундуками. В одном она нашла целое богатство, немедленно мысленно обругав себя. Ведь у них был походный столик, стулья. Она бы вспомнила это, если бы удосужилась. А потом в одном из ящиков обнаружились и приличные запасы еды.
Конечно, они часто заезжали в трактиры, но сопровождающие их люди были приучены к походной жизни. В сундуке были крупы, свежие овощи, караваи еще не засохшего хлеба, копченые окорока, колбасы, просто обилие бутылок с вином. Несколько тюков оказались мешками с овсом. Что не могло не радовать девушку. Овета начала опасаться, что лошадей придется выпускать наружу, на вольные хлеба. Оставленный овёс стремительно заканчивался для восьми-то лошадей. Хорошо хоть, что воды было вдоволь.
В одном из сундуков нашла свои рисунки и не смогла удержать слёз. Казалось, совсем недавно она ничего не боялась и жизнь только-только начала казаться ей интересной, и она что-то значила в ней. Одно мгновение — и всё изменилось. Больно и страшно. Метнув в юношу ненавидящий взгляд, она засунула рисунки подальше и вернулась к тяжелой реальности.
После нескольких неудачных попыток сварить легкий суп для отца, у неё, наконец, получилось что-то похожее. Вроде бы, чем приготовление супа отличается от приготовления отвара. Тем более что она не раз видела, как это делали другие. Но между тем первые варианты ее кушаний — была ни на что не похожая подгорелая или пересоленная мазня. Без зазрения совести она решила предложить всё это пленнику.
Тот не отозвался. И Овета только сейчас поняла, что давно не слышит его, а сам он не сидит, а лежит.
Она осторожно подошла к нему и нагнулась. И поплатилась за это. Внезапно оживший пленник грубо схватил её за плечи и кинул на землю. Овета закричала от страха. А он быстро сорвал с её пояса кинжал, и, торжествующе вскрикнув, одним движением перерезал ту часть пут, которыми были связаны руки. Придавив поверженную девушку коленом к земле, он занялся петлей на руке. Овета затихла. И внимательно смотрела на руку. Как только последняя нитка петли разорвалась, она бросилась прочь. А юноша не смог сдержать протяжный стон. Возобновившееся кровообращение рук было невероятно болезненным. Овета знала об этом и готовилась. Юноша только успел ухватить её за платье, но она рванулась, и кусок ткани остался у него в руках.
Вслед неслись проклятья и стоны. Разрезав вторую петлю, пленник еще долго скрежетал зубами. Отбежав на безопасное расстояние, Овета в отчаянье расплакалась. Теперь у пленника был кинжал и неизвестно, сможет ли он с ним освободиться окончательно или нет. И виновата в этом Овета.
Теперь она не расставалась с мечом. И не спускала глаз с пленника. Это мешало заниматься отцом. Но ей было страшно. Она видела, как пленник снимал боль в руках в холодном озере. Видела, как яростно растирал он запястья и опять опускал в воду. Руки долго не приходили в норму. Но потом стало ещё страшней. Он начал кинжалом ковыряться в карете. Овета не могла видеть, что он делает, но предполагала, что каким-то образом он пытается снять цепь с обода кареты. Надо было бежать от него, пока не поздно. Но отец хоть и приходил в себя несколько раз, всё еще не узнавал её.
Она вымоталась за день, хотелось спать, но пленник не спал, и она боялась сомкнуть глаз. На всякий случай она сварила себе и укрепляющий отвар, и бодрящий. Когда шум со стороны пленника утих, она решилась на еще один отчаянный шаг. Подождав для верности некоторое время, она, держа наготове меч, тихо пробралась к пленнику.
На этот раз он явно спал, совершенно её не опасаясь. Ведь за всё то время, что он находился в её власти, она не причиняла ему вреда, а повторно связанных рук он не боялся. Мужчин не было, а одолеть ей его было невозможно. У неё просто не было ни умения, ни сил.
