Скверная жизнь дракона (СИ) - Костенко Александр (книга жизни txt) 📗
— Святые Боги, что это? — старуха прижалась к стене и полными от страха глазами смотрела на промежность роженицы.
Не обращая внимания на неё, я потянул голову вверх и увидев, что маленькое тельце полностью вышло и теперь лежит на поверхности стола, влил в рот женщины вторую склянку. Из последних сил проглотив жидкость, её передёрнуло: глаза стали неуверенно фокусироваться, а в их глубине вновь заблестел огонёк жизни.
— Боги… Что это? — раздался голос старосты.
— Скверна! Скверна! — причитала испуганная бабка.
— Не-е-ет! Только не мой ребёнок! Не мой ребёнок! — мужик развернулся, и достав из-за печки топор, бросился к столу: — Отродье скверны!
— Куда? — когда он оказался рядом, я схватил его за руку, развернул на себя и со всей силы ударил в живот — его согнуло и он стал задыхаться. Я выхватил топор и откинул его в сторону, а мужика оттолкнул назад.
— Гильм! Гильм, сука, старое уёбище, на меня смотри! — староста, находившийся в прострации, испуганными глазами уставился на меня. — Держи этого утырка! Сука, если он встанет, я тебе голову отрублю!
— Уберите его! Уберите его от меня! — женщина яростно болтала ногами, пытаясь скинуть со стола своего ребёнка.
— Успокойся! — что есть сил я ударил кулаком по столу рядом с её ухом. От сильного удара боль разошлась по руке, но это сработало — женщина замерла.
Осталась причитающая бабка, сползшая по стене на пол. Я отвесил ей пощёчину, отчего она сразу же замолкла. Лина стояла рядом с печкой, и смотрела на меня глазами, в которых перемешался страх с желанием помочь во что бы то ни стало.
В комнате воцарилась звенящая тишина, сквозь которую был слышен ветерок, шелестящий соломой на крыше дома. Ребёнок не плакал.
— Согласно эдикту Всеобщей Церкви о детях скверны, каждый такой ребёнок должен быть доставлен живым для освидетельствования! Я повторяю тебе, сука, — я ткнул пальцем в мужика, — живым! Ты! — я повернулся к бабке: — Заставь его дышать! Оживи его!
— Нет! Я не трону это отродье!
— Слушать меня! — я что есть сил заорал, привлекая к себе внимание. — Я, магос Настрайской магической академии по имени Лик’Тулкис, являясь подтверждённым исследователем скверны от самой Всеобщей Церкви, клянусь: я заверю твой отказ соблюдать святые писания и да отлучат вас всех от света богов и да падёт проклятье на вас и весь ваш род!
— Не надо! — бабка взмолилась и стала ползти ко мне на коленях.
— Заставь его дышать, карга!
С трясущимися от страха ногами, с отвращением подняв бездыханное тельце, она стала шлёпать его по попе. Наконец я понял почему его сразу окрестили отродьем скверны: его плечи, спину и грудь покрывал маленький пушок, слипшийся в продолговатые лини, а там, где должны были быть человеческие уши, торчали два маленьких полукруглых блюдца от животного семейства с таким же слипшимся пушком.
Я медленно обвёл взглядом всех, кто был в доме. Мои слова про отлучение от церкви заставили всех начать дышать через раз. Даже Лина, которой вообще церковная благодать не грозит, и та испугалась.
— Гильм. Гильм! Отпусти его: ты ему сейчас плечи раздавишь. Смотри на меня! Быстро беги к себе и попробуй связаться с церковью и расскажи про этот случай. Спроси у них, когда они смогут принять его… мальчик или девочка?
— Всё отродье скверны, — бабка процедила сквозь зубы.
— На вопрос отвечай!
— Мальчик.
— Хватит бить его, а то одно месиво от задницы оставишь — пробуй что другое. Не криви свою рожу, делай! — я повернулся обратно к старосте: — Ты понял, что это мальчик?
— Да.
— Молодец. Расскажешь и спросишь, когда они смогут приди и засвидетельствовать ребёнка. Ну или когда к ним нужно его притащить. Ты же староста, знаешь процедуру.
— А я…
— Время не теряй! Сейчас лучше всё узнать, а там дополним. Иди, я здесь буду.
Староста сильно сомневался, но всё же вышел из дома и направился к себе, где стоял небольшой маяк для связи с администрацией города.
Бабка всё откачивала ребёнка. Хоть опыт в таком деле у меня практически отсутствует, но что-то у меня в груди подсказывает, что он родился мёртвым.
— Что боги тебе сказали? — я обратился к роженице. Она всё ещё не могла собраться с мыслями и начать мыслить адекватно. — Что тебе сказали боги, когда ты выпила моё зелье? Сколько жизни тебе восстановило?
— Жизни? Жизненных сил, да?
— Да, жизненных сил, — похоже я сам перенервничал, раз забыл, что вижу характеристики иначе. — Сколько восстановилось?
— Нисколько.
— А что они сказали тогда?
— Точно не помню — было больно. Я почти ничего не поняла. Они говорили что-то по всесильное восстановление.
— Это всё? Узнай: твои жизненные силы сейчас уменьшаются?
— Нет, — сообщила она после того, как прочла молитву богам. — Пожалуйста, господин лекарь: не губите нас!
— Ты про отлучение? Не буду. Главное — его не убивайте. Если он, конечно, дышать начнёт.
Но всё обошлось. Почти сразу как я закончил говорить мальчик стал кричать и все, кто был в комнате, облегчённо выдохнули. Бабка, женщина и её муж были теперь спокойны, что их не покарают в церкви. Но даже выбрось они ребёнка в лес — им бы всё равно ничего не было.
У меня тоже был повод для радости: к этой чёртовой змее, постоянно приходящей мне в кошмарах, не присоединится разрубленный на части младенец. Я ко многому отношусь спокойно, но такое вынести не способен. Нет уж, увольте! И Лина что-то как-то странно смотрит на ребёнка.
Пока я заставлял женщину покормить его грудью, отчего та всячески отнекивалась, в дом вбежал Ренс. Он стал рассказывать, что церковники смогут приехать только через две недели: они сами сейчас заняты и надо младенца где-то подержать. Напомнив женщине, что она жива только благодаря моим зельям и всё же заставив её покормить ребёнка, я повернулся к парню.
Никто в деревне не возьмёт это дитя к себе — оно и так понятно. Поэтому в таких случаях заботится должен о нём староста. Ренс тут же стал кричать, что младенца разрешили зарубить. Ещё раз успокоив бабку и мужика, я подтвердил, что это можно сделать, но только если его животная основа известна. Если же она закрыта, то это пойдёт поперёк всем догмам.
Женщина тут же взмолилась. Она сказала, что боги не знают о том, какую форму приняла скверна и тут же стала просить их отцепить от неё это отродье. Через минуту она облегчённо сообщила, что боги сжалились над ней и теперь это не её ребёнок. Мужик повторил за ней следом.
Пока бабка, сокрушаясь об испорченных пелёнках, заворачивала в них дитя, а женщина клялась, что отрежет себе грудь, но не будет его больше кормить, мы стали с Ренсом обсуждать судьбу ребёнка. Как заведённый, он всё твердил, что его семье противна сама мысль быть в одном доме с эти порождением скверны. Я же доказывал, что это их обязанность как главных в деревне.
— Может быть вы и привычны в обращении с этим отродьями, но батька строго сказал, что этого, — он указал на младенца, — в доме нашем не будет.
— Будет, и ты это прекрасно понимаешь.
— Нет. Никто его даже в руки не возьмёт, поймите вы это!
— Пойдёшь и в лес вынесешь?
— Вынесу, только сначала ведро найду.
— Хозяин, — Лина хрипела, а из её глаз текли слёзы. — Пожалуйста, молю — сохраните ему жизнь! Я позабочусь о нём! — она спустилась на колени. — Ничего и никогда я не попрошу у вас! Я буду самой верной, самой преданной, только сохраните ему жизнь — это всё, чего я желаю!
— Не… — я проглотил окончание, старательно делая вид, что сильно удивлён, хотя и это тоже правда. Ещё чуть-чуть и я сказал бы “нет” — это не только двулично, но и даст отличный повод Ренсу свести все мои доводы на это самое “нет”. — Неужели у табуретки могут быть свои желания?
— Хозяин, пожа…
— И как ты это себе представляешь? Ты умеешь выхаживать детей? Растить? Кормить?
— Хозя…
— Молчи.
В комнате стало так тихо, что я слышал, как мальчик причмокивал губами. Все смотрели на меня, а я сердито смотрел на эльфийку и лишь в мыслях сильно ругая её.
