Король терний - Лоуренс Марк (первая книга .TXT) 📗

— Спасибо большое, король Йорг.

— Я мог бы сделать больше.

Я чувствовал себя разбитым и безобразным, и это портило мне настроение.

Она усмехнулась.

— После того, как вы вернулись, земля больше не дрожит. Небо чистое.

— Что это? — спросил я. Она держала глиняный горшочек с какой-то густой жидкостью, черной и блестящей, и скрученную шкуру.

— Это мне Икатри дала. Целебная мазь от ожогов, и порошок, чтобы растворять в воде и пить, он убьет яд в твоей крови.

Мне удалось вымучить улыбку, насколько позволила боль.

— Старая ведьма, которая предсказала мне неудачу? Яд вскипит во мне, если я приму ее снадобья. Вероятно, тогда и сбудется ее предсказание.

Женщина — возможно, девушка — рассмеялась.

— Вельвы так не поступают. Кроме того, мой отец сочтет это дурной шуткой, если ты умрешь в его доме. Это плохо отразится на нем, а Икатри зависит от его расположения.

— Твой отец? — спросил я.

— Герцог Маладона, глупый, — сказала она и отошла от меня, оставив на моих коленях горшочек и свернутую шкуру.

Я наблюдал, как двигаются ее ягодицы, пока она шла. Подумал: «Возможно, я не умру, если у меня хватает сил интересоваться хорошо скроенным задом».

Она обернулась и перехватила мой взгляд.

— Меня зовут Элин.

Она затерялась в толпе, растворилась в клубах дыма.

Я выпил порошок Икатри и закусил кожаный ремень, пока Макин накладывал мазь на ожог. Бесспорно, он ловко владел мечом, но как лекарь никуда не годился. Я чуть ли не прогрыз ремень насквозь, но когда процедура была завершена, боль утихла, осталось лишь легкое жжение.

Элин обмолвилась, что Икатри зависит от расположения ее отца. Хорошо, если бы это было так, а не наоборот. Макин вел разведку: то здесь, то там невзначай задавал интересующие меня вопросы — и приносил полученные ответы. Никто не говорил об этом напрямую, но, собрав вместе все ответы и посмотрев на них под особым углом, мы поняли, что Скилфа, Повелительница льда, вокруг своих холодных пальцев обмотала много нитей, жизненно важных для этого северного края, и тянула их по своему усмотрению. Я не сомневался, что местная знать плясала под ее музыку, сама того не подозревая. Икатри, как сказал Макин, была рыбешкой помельче. Я размышлял об этом тихими ночами наедине со своей болью. Аларику следовало бы остерегаться, даже мелкая рыбешка может изрядно напакостить.

Пять дней я просидел на овсяной каше, пока братья с жадностью поглощали жареных поросят, ослиные головы, свежевыловленную жирную форель, наливные яблоки — все, что мне бы стоило адской боли, откуси я маленький кусочек. Каждый вечер прибывали друзья и родственники герцога, толчея в доме увеличивалась. Приезжали соседи. Мужчины из Хейдженфаста, что вплетали в бороды пучки волос с голов, которые они снесли своими топорами, настоящие викинги, высокие, светловолосые и жестокие, жившие в Железном форте и других фортах, разбросанных по северной окраине, одинокий толстый воин с пограничной полосы Сньяр Сонгра, прокисший от тюленьего жира и не расстававшийся со своими шкурами даже в духоте парадного зала.

Я видел, как изрядно пьяный Райк боролся с викингом, обладателем стальных мышц и красной физиономии, и наконец опрокинул его. Я видел, как Красный Кент вышел первым в метании топора по деревянной мишени и третьим в раскалывании бревна. Высокий местный житель со светло-голубыми глазами оттеснил Грумлоу на второе место в метании кинжала, но Грумлоу не уступил бы ему, если бы мишень была живая. Мне рассказали, что Роу хорошо проявил себя в стрельбе из лука, но эти состязания проходили на открытом воздухе, и я не позволил себя беспокоить и тащить за дверь на улицу. Единственным проигравшим был Макин, он отлично знал: победителями восхищаются, но не любят.

Герцог и Синдри часто подсаживались ко мне, выспрашивая о гибели Ферракайнда, но я лишь мотал головой и выдавливал одно-единственное слово — «вода».

Эль лился рекой, но я пил только воду и больше смотрел на пламя факелов, нежели на веселье и состязания дейнцев. В огне я видел новые краски. Я думал о Гоге, уничтоженном огнем, о его маленьком брате, которого я нарек Магогом, и он носил это имя, пусть всего несколько часов. Я думал о Горготе, молча разговаривавшем с троллями в темных пещерах. Я хранил при себе шкатулку и гадал, может ли ее содержимое отвлечь меня от боли.

Но больше всего я думал о матери, как и все мальчики, когда им больно. Я осознал, что в четырнадцать лет я все еще оставался ребенком, если боль была очень сильной. Я вспоминал, как я крутился и стонал среди папоротников, где меня оставил Синдри, страдая от боли и жажды, которая была столь же невыносимой, как и боль. В тот момент я мало чем отличался от умиравших в Маббертоне, от раненых, на которых я смотрел с улыбкой, когда они корчились от боли и просили воды. Когда боль нестерпима, мужчины пытаются с ней сторговаться. И мальчики тоже. Мы крутимся и переворачиваемся, мы умоляем и плачем, мы предлагаем нашему мучителю все, что он хочет, лишь бы только боль прекратилась. И когда нет мучителя, которого можно умилостивить, нет палача в капюшоне с раскаленными щипцами, а есть только боль, от которой невозможно убежать, мы начинаем торговаться с Богом, или с самими собой, в зависимости от размеров нашего эго. Я улыбался, глядя на умиравших в Маббертоне, а сейчас их души наблюдают за моими мучениями. «Уймите боль, — умолял я, — и я исправлюсь, стану хорошим. Ну, если не хорошим, то лучше». Мы все становимся хитрыми и изворотливыми под натиском боли. Но я думаю, отчасти это не совсем так. Обоюдоострый меч под названием «жизненный опыт» отсекает от меня жестокого ребенка, вырезает из незрелой породы мужчину, которым я мог бы все-таки стать. Я обещал стать лучше. Хотя знал, что лгу.

В тот день, когда был сожжен Маббертон, мы направились в Веннит на Лошадином Берегу. В Веннит, где мой дед сидит на троне в высоком замке, откуда видно море. Так мне рассказывала мать, сам я этого никогда не видел. Корион пришел с Лошадиного Берега. Возможно, именно он нацелил меня туда, как оружие, свести свои старые счеты. В любом случае в доме герцога Маладона в тихие часы перед рассветом, когда догорают факелы и гаснут лампы, среди храпящих жителей севера, повалившихся головами прямо на столы, я мысленно возвращался в Веннит. Я обрел друзей. Но для того, чтобы выиграть эту нашу Войну Ста, мою войну, мне, возможно, потребуется поддержка семьи.

Время положило руку на плечо брату Роу, заморозило его в возрасте пятидесяти, и второй раз касаться его оно не желало. Седой, худой, мосластый, неприглядный. Этот немолодой мужчина с белесыми выцветшими глазами будет гнуться и так, и эдак, но никогда не сломается. Он выстоит там, где более молодой и крепкий упадет под тяжестью своей ноши. Без ранга и звания, грязный, исполосованный забытыми шрамами, часто пренебрегаемый теми, у кого было время обдумать свои ошибки.

29

ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ

Не раз за те дни, что мы ехали на юг, я спрашивал себя, пытаясь понять, что же побудило меня отправиться в столь длительное путешествие. Честно говоря, я задавался этим вопросом не менее сотни раз. Все дело в том, что я до сих пор не нашел то, что мне было нужно. И я не знал, что мне нужно, но знал, что в Логове этого нет. Мой старый наставник Лундист однажды сказал: если ты не знаешь, где искать, ищи в том месте, где находишься. Умному человеку его наставление может показаться очень глупым. Я намеревался искать повсюду.

Мы выехали на шестой день. Я сидел в седле, напрягши каждый мускул, лицо болело и сочилось сукровицей.

— Ты все еще в плохом состоянии, — сказал ехавший рядом со мной Макин.

— Я был в худшем состоянии, когда сидел в кресле и наблюдал, как вы обжираетесь, будто у вас одна цель в жизни — превратиться в тучных свиней, — ответил я.

Герцог в окружении более сотни своих воинов вышел проводить нас. Синдри стоял от него по правую руку, Элин — по левую. По приказу Аларика викинги трижды громогласно прокричали что-то торжественно-воинственное, потрясая в воздухе топорами. Вид был достаточно устрашающий. Не хотел бы я видеть их своими врагами.