Гавань Семи Ветров - Воронин Дмитрий Анатольевич (полная версия книги .TXT) 📗
Меж ее пальцами полыхнула ослепительно голубая искра. Совершенно, казалось бы, свободное пространство в проеме ниши вдруг всколыхнулось, по нему пробежали разноцветные всполохи, а затем радужная пленка лопнула, разлетевшись во все стороны крошечными брызгами.
Тэй протянула руку, и ее тонкие пальцы коснулись золотого шарика. Денис вдруг понял, что последнюю пару минут он даже не дышал.
Ничего не произошло — ни взрыва, ни облака яда или другой какой-нибудь напасти. Пальцы обхватили золотой шар и извлекли его из ниши.
— Вот и он, — задумчиво пробормотала Таяна, разглядывая артефакт, и в ее голосе прозвучала усталость. — Ключ Ветра… Кажется, нам опять пора в дорогу, Дьен, не так ли?
Глава 7
ГАВАНЬ СЕМИ ВЕТРОВ
Домик был маленьким, можно даже сказать крошечным. Он прилепился к подножию огромной горы, южный склон которой сплошь порос старым лесом, давно уже не знавшим присутствия человека, а остальные ощетинились острыми скалами, наводившими страх на каждого, кто посмел бы допустить даже одну мысль о том, чтобы забраться на эти острые уступы.
Но тот, кто сейчас преодолевал один карниз за другим, предпочитал именно этот путь. Неспешная прогулка по лесу была ему неинтересна. Может, водись в этом лесу хоть какие-нибудь хищники, тогда… Но лес был пуст. Не считать же в самом деле серьезной угрозой жалкую стаю торгов особей в десять. Был, правда, горный медведь — страшное создание, снискавшее среди окрестных сел дурную славу людоеда. Обитатель домика у подножия горы как-то свел знакомство с хозяином леса… На равных — никакой стали, сила против силы. Памятью об этой встрече послужили четыре глубокие рваные царапины, пересекавшие бедро высокого беловолосого человека, любившего уединение и с презрением относящегося к уюту и комфорту. Недолгой памятью — не прошло и месяца, как от шрамов почти не осталось и следа.
На нем все заживало быстро.
Вот рука, способная без усилия смять в комок железную полосу, ухватилась за камень, кажущийся прочным и надежным. Да он и был таким — для обычного человека. Но тот, кто сейчас находился на высоте сотни локтей над землей, к обычным себя не причислял. К людям, впрочем, тоже.
Камень не выдержал веса двухсоткилограммового тела, треснул, рассыпаясь на осколки. Но, за мгновение до того, как рухнуть вниз, тот, кто не считал себя человеком, выбросил вверх вторую руку, впившись пальцами в гранит. И удержался. Он всегда удерживался.
Порыв ветра ударил в бок в отчаянной попытке сорвать вцепившегося в скалу смельчака, посмевшего бросить вызов самой природе — силе известной и до сей поры непобедимой. Тугие невидимые жгуты хлестали обнаженную кожу, рвали в клочья набедренную повязку… тщетно, силу этих пальцев не преодолеть. Скалолаз подтянулся на одной руке, пальцы другой нашли малозаметную щербину в камне… подъем продолжался.
Еще рывок, позволивший великану преодолеть сразу шесть локтей — обычный человек и прыгнуть бы так не смог, а для гиганта это было не более чем развлечением… да, развлечения — это все, что он сейчас позволял себе. Идти на новую службу пока не время, еще не перевелось золото в кошеле — в последний раз ему заплатили очень хорошо. Он понимал, что в следующий раз золота будет еще больше… только ему совсем не нужен был этот металл. Гигант скучал по битве, он ждал ее, мечтал — и немного боялся. Не боя и не крови — больше всего он боялся, что смерть придет к нему не на поле брани, а вот так, в одиночестве, когда рядом нет врага. Этот страх переполнял его, жег изнутри… И заставлял снова и снова бросаться на приступ скалы. Ибо воин обязан преодолеть свой страх. А он был воином. Лучшим из всех, живших ранее и живущих ныне. Вечным Воином.
За великаном, висящим на скале, наблюдали трое.
Но они прибыли сюда не ради захватывающего зрелища.
Ньорк, несомненно, знал, что за ним наблюдают. Воин, побывавший в полусотне схваток, должен научиться чувствовать опасность кожей… Д’раг на своем веку видел десятки тысяч сражений, и очень редко случалась так, что ему не приходилось принимать в них участие. А потому свою способность ощущать приближение угрозы он отточил до совершенства — к тому же он не был человеком, и все его чувства, подаренные ему создателями, были ориентированы лишь на две цели. Выжить и убить. Вернее, убить и выжить, поскольку в случае, когда между этими двумя устремлениями возникал конфликт, вопросы выживания отходили на второй план.
Их было немного, людей, которые посмели появиться вблизи его дома… он называл эту лачугу домом, хотя вряд ли строение заслуживало столь пышного определения. Ньорк строил его сам — в последние две сотни лет он осознал, что желает видеть людей как можно реже. Наверное, потому, что при виде людей тяга к схватке становилась почти невыносимой, и он всерьез опасался, что однажды не выдержит и устроит бойню. Как правило, в моменты обострения этой жажды крови он шел наниматься на службу — как всегда, на три коротких месяца. Иногда удача была на его стороне, но чаще одно его присутствие приводило к тому, что вопросы, которые до того были камнем преткновения, вдруг легко решались миром. Наниматели, с радостью, с сожалением или облегчением, это кто как, расставались с деньгами, не понимая, что отнюдь не золото движет им, Вечным Воином, в стремлении извлечь из ножен меч.
В последний раз все указывало на то, что драки не избежать. И снова велеречивость дипломатов, ветхие бумаги былых соглашений и прочие, не стоящие доброго слова мерзости лишили его радости боя. А потом истек положенный срок, и кодекс чести, который он и ему подобные, приняли на себя добровольно почти восемьсот лет назад, заставил его удалиться из Императорской армии… и именно тогда и началась заварушка.
Д’раг вошел в свой дом. Это была уже совсем не та лачуга, которую он соорудил две сотни… нет, уже больше двухсот лет назад в этом месте. Тот домик давно завалился, не выдержав старости, которая была для него куда опаснее, чем для хозяина. И не другой, построенный им позже, — ту хибару сожгли какие-то лихоимцы, воспользовавшись отсутствием хозяина. Обыскали все углы, нашли несколько золотых монет, закатившихся в щель, — и ушли, напоследок подпалив крошечное строение. Ньорк не был зол на них — все равно по возвращении ему нечем было заняться.
Так что этот дом был третьим… и в то же время он был и первым. Поскольку ничего не изменилась — одна-единственная прямоугольная комната, дверь, ведущая прямо на улицу и никогда не запирающаяся, одно окно… Стол, жесткая, из досок собранная кровать, стул… стул был тоже один, ньорк не приглашал гостей, а тех, кто приходил без дела, так, поглазеть, — их он просил уйти и не возвращаться.
Большинство — слушались. А те, кто считал себя сильнее или кто был просто слишком уж навязчив — что ж, там, за домиком, при желании можно было обнаружить почти слившиеся с землей холмики. За двести лет их скопилось не менее четырех десятков.
На столе стояло пиво — большой двухведерный глиняный кувшин. Пиво привозил слуга из ближайшей деревеньки, привозил ежедневно, чтобы оно было свежим. Еще он доставлял мясо и хлеб, а большего ньорк никогда и не желал… слуга приносил еду и выпивку, заходил в дом, ставил все это на стол, забирал одну из лежащих на столе монет и уходил. Так было заведено давно, еще в те времена, когда не родился еще прапрапрадед этого слуги. За все эти годы лишь один раз слуга попытался взять со стола больше одной монеты… его холмик был, кажется, третьим во втором ряду слева… или четвертым? Ньорк не помнил. Нет, ему было не жалко монеты, если бы здоровый, уже в годах мужик просто попросил, то Д’раг просто равнодушно кивнул бы в ответ — мол, бери сколько надо. Но тот попытался украсть, нагло, почти на глазах у Д’рага, даже не подумав, что плох тот воин, кто по звуку за спиной не может определить, что делает стоящий там человек.
