Школа гейш - Лисовская Алиса (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Нет, Джин вовсе не был бесчувственным. Пожалуй, он знал о своих эмоциях куда больше, чем большинство знакомых ему людей. Знал, когда и сколько давать им воли. И потому никогда не подчинялся им полностью.
Он вообще хорошо знал себя, проклятый сын деспотичного отца. В знании был ключ к спасению. Только будучи хозяином себе, Джин мог контролировать своего демона.
Наверное, он бы гордился своей выдержкой, если бы не понимал, что она — плата за ущербность от рождения. И что считать себя в чем-то лучше других — тоже ловушка. Ловушка гордыни.
— Ты хоть понимаешь, на что пришлось пойти Самхану, чтобы устроить этот брак?! Мы отказались от аннексий и почти отказались от выплат! Твоя помолвка была оплачена кровью и жизнями тысяч самханских солдат! Что ты скажешь их матерям?
Дребезжащий голос отца прервался. Он откинулся на подушку, захлебываясь в кашле. Джин налил еще воды в чашу и потянулся, чтобы напоить старика.
Чаша вместе с проклятьями полетела ему в лицо.
— Ублюдок! Ты мне не сын! Возвращайся в ад! Стоило тратить последние силы, призывая тебя оттуда?
Старик всхлипнул. Из-под века выкатилась мутная слеза и сползла по изборожденной морщинами щеке.
Все соображения разума, вся выдержка мгновенно вспыхнули и сгорели в остром, почти невыносимом чувстве вины. Джин смотрел на отца и не верил. Яростный, несгибаемый, волевой император Аль Самхан плакал сейчас на его глазах. По его вине.
До этого он никогда не видел отца плачущим.
И тут начался приступ.
Старческое тело выгнулось. Император раскрыл рот, словно вытащенная на сушу рыба, тщетно пытаясь заглотнуть воздух. Пальцы заскребли по кровати, раздирая тонкий шелк белья.
Джин вскочил и бросился к двери.
— Врача!
Дальше все было как в тумане. Жрецы, медики, толпы народа. Крики, беготня, горьковатый запах трав, покалывающее кожу прикосновение магии.
И настойчивый голос Бао:
— Ваше высочество, вам лучше уйти. Мы позовем вас, когда императору станет лучше.
Он не помнил, сколько часов провел в ожидании. Рядом маги, жрецы и лекари сражались за жизнь императора, а Джин ждал.
Терзаемый виной, он то вскакивал и принимался мерить комнату шагами, то возвращался в кресло, чтобы уставиться невидящим взглядом в стену. Забывшись, стискивал кулаки так, что пальцы сводило от боли, а на коже оставались кровавые лунки от ногтей. И снова вскакивал и кружил по комнате, еле удерживаясь, чтобы не ворваться в соседние покои, где умирал отец.
Умирал по его вине.
Да, хорош наследничек. Вернулся из ада, чтобы угробить папашу. Воистину проклятие для своего рода, как того и пожелала Морико Риндзин.
Кто его за язык-то тянул? Не мог сказать позже?
Или промолчать.
Решил, как всегда, сделать все по-своему? А в каком состоянии отец, ты подумал? По твоей вине, между прочим! Это он надрывался, отдавал последние крохи магии, чтобы вытащить сына обратно, вернуть ему человеческий облик…
Прав был отец, надо думать головой.
«Не прощу, — с каким-то леденящим душу отчаянием понял Джин. — Если он сейчас умрет, я никогда себя не прощу».
И можно тысячи раз повторять себе, что он был прав. Что это его жизнь, что только ему решать, как и с кем он хочет ее прожить.
Все слова казались натужным оправданием перед смертью, сидевшей в изголовье старика.
Когда спустя вечность в комнату вошел Бао, исступление Джина достигло предела. Воспитанный медитациями и суровыми монастырскими порядками самоконтроль дал трещину, Джин чувствовал, как демон рвется, натягивает ослабевший поводок. Остатки душевных сил уходили на то, чтобы сдержать бестию. Не дать ей натворить дел, не сбежать в сладкий огненно-рыжий, в черных полосках туман. Ласковое беспамятство, в котором не было почти невыносимой вины и страха за отцовскую жизнь.
Бао натужно улыбнулся. Лицо жреца выглядело серым и осунувшимся, словно он не ел и не спал несколько дней.
— Нам удалось отогнать смерть, ваше высочество. Но император отказывается засыпать. Он требует вас.
— Конечно!
Джин вскочил. Желание увидеть отца и убедиться, что с ним все в порядке, мешалось со странной робостью.
Цепкие пальцы жреца ухватили его чуть выше запястья.
— Ваше высочество, — с нажимом произнес Бао. — Его величество нельзя сейчас сердить или расстраивать. Боюсь, если начнется новый приступ, никто и ничто не сможет спасти жизнь императора.
Джин сглотнул и кивнул.
Люди смертны, и отец не исключение. И все же от мысли, что упрямого и вздорного старика не станет, становилось так больно, словно кто-то поворачивал рукоять всаженного в грудь кинжала.
И все было так же, как несколько часов назад. Та же комната, то же изможденное тело на кровати. Только на этот раз в воздухе ощущался острый и резкий запах лекарственных трав, а в окно заглядывало солнце. Джин с удивлением понял, что уже день.
— Подойди. — Голос императора был тих, как еле слышный шелест ветра в кронах.
Джин подошел, с болью вглядываясь в старческое лицо. Если в прошлый раз ему показалось, что отец выглядит плохо, то теперь владыка империи Аль Самхан походил на оживший труп.
— Сними, — приказал император, взглядом указывая на медальон — рубин в форме головы тигра на своей шее. Родовая реликвия Аль Самхан. Сердце Огня.
Джин послушно разомкнул цепочку.
— Клянись!
— В чем?
— Что женишься на стерве Риндзин… то есть Ясуката… не важно. Женишься… снимешь проклятие… станешь императором Оясимы… что у тебя будут дети, и род Аль Самхан не угаснет…
Джин склонился и коснулся губами мерцавшего колдовским светом камня:
— Клянусь. Сделаю все, что смогу.
Слабое подобие улыбки скользнуло по бледным губам.
— Хорошо, — прошептал старик.
Его измученное лицо разгладилось, глаза закрылись. Он откинулся на подушку и задышал ровно и неглубоко. Медальон непременно выпал бы из ослабевших пальцев, если бы Джин не подхватил его в последний момент.
Он застегнул реликвию на дряблой шее. С горечью и затаенной болью вгляделся в старческое лицо.
— Простите меня, отец, и спасибо вам за все. Знайте, я люблю вас. Всегда любил. Я поклялся, и я выполню вашу волю — женюсь на Тэруко. — Помедлив, он добавил совсем тихо: — Но я не клялся забыть Мию или оставить ее.
Глава 3
ЛОВУШКА
Луч весеннего солнца заглянул в окно. Прокрался по сбитым простыням, погладил разметавшуюся на шелке волну волос и, наконец, робко коснулся плеча прелестной обнаженной девушки. Она, не просыпаясь, отмахнулась и уткнулась в подушку, но луч был настойчив. Словно задавшись целью во что бы то ни стало разбудить спящую, он запрыгал по бледной коже, легко и нежно касаясь женственных изгибов, целуя спину с чуть выступающими позвонками, ямочки на пояснице и округлые ягодицы. Девушка протестующе пробормотала что-то и проснулась.
Мия открыла глаза, села. Прислушалась. За окном вовсю заливались птицы, судя по солнцу, время шло к полудню, а в домике было пусто и тихо. Акио Такухати ушел.
При мысли об этом она почувствовала облегчение. Конечно, Мия знала, как полагается вести себя гейше с мужчиной, который остался до утра. Но знать — одно дело. А церемонно приветствовать и предлагать утренний чай человеку, с которым прошлой ночью была единым целым, который владел тобой, которому ты отдалась полностью, совсем другое.
Какие тут правила этикета, когда и как в глаза ему взглянуть, не знаешь?
Она перекатилась на футоне, вдохнула терпкий мужской запах и чуть покраснела, вспомнив все, что он делал с ней прошлой ночью. Что они оба делали. Вместе с чувством стыда Мия ощутила удивительно приятное сладкое томление в теле. Под кожей словно забегали щекотные дразнящие мурашки. Она еще раз вдохнула запах от подушки и потерлась об нее щекой.
Все. Теперь она — женщина. И это оказалось не так уж страшно. Даже приятно. Очень-очень приятно.
Мышцы чуть ныли, как бывало иногда после многочасовых занятий танцами. Она с каким-то детским изумлением оглядела свое тело, пытаясь найти признаки хоть каких-то изменений, но их не было. Только едва заметные следы мужских пальцев на бедрах и несколько красных засосов на груди. Они выделялись на бледной коже, как клеймо.
