Знамена из Пепла (СИ) - Шкиль Виктория (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
***
Утром они затушили костры, собрали лагерь и покинули Аль-Амаль, он же некогда Амаэль — последний город эльдаров в Риенлисете.
Караван привычно растянулся в колонну. Место впереди занял проводник. За ним, следовали сафуады с Митром во главе. Гружёные золотом верблюды ступали, высокомерно задирая уродливые головы.
Отряд Феранора замыкал караван. Из одиннадцати эльдар, бывших в нём в начале путешествия, осталось трое. Раненный Бальфур ехал на верблюде, в маленьком передвижном шатре, ранее принадлежавшим Лаккэнану, знаменосец Агаолайт и рядовой воитель по имени Дайгон льен’Касстар из Дома «Лунного Волка», двигались сразу за Феранором. Неожиданно Дайгон запел.
Tри ворона сидели в ряд
И черен был у них наряд.
Спросил один неторопливо:
— Где нынче будет нам пожива?
— Вон там на берегу крутом
Убитый витязь под щитом.
Атраванцы притихли, прислушиваясь. У Дайгона оказался неожиданно хороший голос.
«Убитый витязь под щитом,— мысленно повторял Феранор.— Враги подстерегли его почти на пороге родного дома. Когда он уже видел возлюбленную в окне, представлял как будет заключать её в объятия и целовать. Я ведь тоже могу оказаться тем витязем. Могу погибнуть в пустыне, утонуть в море и тогда прекрасная Талиан оденет траур вместо свадебного венца...»
Он тряхнул головой, прогоняя наваждение.
«Ах, да что там! Рука не дрогнет — Таэ не подведёт! Я вернусь. Вернусь и сыграю такую свадьбу, что все враги и недоброжелатели позеленеют от зависти!»
***
Шёл десятый день с того момента когда караван покинул руины и тридцать четвёртый день всего похода.
Феранор уютно покачивался в седле. Из разговоров с Митром он знал, что они уже не далеко от селения балов — того самого, где караван останавливался идя к Амаэлю. Его внимательный глаз замечал что сыпучие песчаные склоны некоторых дюн укреплены решётками, сплетёнными из лозы. Пора бы уже им повстречаться с дозорными, услышать несомый ветром собачий лай…
Животные в караване чуяли близкую воду, лошади с шумом втягивали воздух трепещущими ноздрями, всхрапывали и волновались, верблюды ревели и ускоряли шаг без команды.
Они обогнули косой край дюны и увидели неказистые домишки, почти сливающиеся с пустыней. Среди них не было никого. Ни души! Пустовал и оазис, с чахлыми грядками селян, и место возле колодца, зато на крыше бетеля сидели, заметные издали, несколько больших чёрных грифов.
Митр с чувством и очень проникновенно помянул Алала с его железными рогами, стеганул коня, поскакал вперёд. При его приближении, падальщики захлопали крыльями, лениво поднялись в небо.
Влетев на площадь, он пустил коня шагом, объезжая храм. За храмом остановился совсем. Там его нагнал Феранор. Следом подтянулись и остальные воины.
Все увидели, что двери бальской молельни распахнуты, ветер гоняет внутри сизую пыль. На песке белело несколько дочиста обглоданных верблюжьих скелетов.
Митр повернулся в седле, выразительно глянул на сафуадов. Что делать понятно было без слов. С гиком и топотом отряд разъехался, шаря между домами.
Феранор углядел торчащую из песка стрелу, подъехал, спешился. Показал находку царевичу.
— Это не разбойничья,— определил тот.
Его отвлекли. Начали подъезжать с докладами сафуады.
Домашняя утварь на месте, в печах — высохший хлеб, в амбарах мешки с просом и ячменём.
— Что произошло здесь? — озвучил всех терзавший вопрос Феранор.— Куда делись все люди?
— Йиланы,— прошипел Митр сквозь зубы.— Взрослых убили, детей забрали с собой.
— Зачем?
— Эти дикари не размножаются как нормальные люди. Они не рожают своих детей, а предпочитают забирать чужих. Кормят их человечиной и растят в людоедов вроде себя...
— Это не ийланы, господин— подъехал к ним проводник.— Кто угодно, но не они.
— Тогда кто?
— Иди за мной. Покажу...
Он говорил на своём тарабарском наречии и Феранор, проведя в Атраване больше месяца, понял от силы слова два-три. Но смысл сказанного уловил. Догадался без перевода.
Он повёл их из кишлака к источнику, обрамлённому камнем кольцу, достаточно широкому чтобы в нём можно было поместить лошадь. Тяжёлая, сколоченная из пальмовых стволов крышка, как-будто в забывчивой небрежности была сдвинута в сторону. Ветер нанёс внутрь изрядно песка и вода была мутноватой. В воздухе висел приторно-сладкий запашок. Жирные мухи с недовольным гулом, поднимались от брошенных корзин с гниющими финиками, но воняли не фрукты.
Проводник знаком попросил помочь ему, навалился грудью на крышку.
Феранор понял, что обнаружил пустынник. Увиденное не стало для него неожиданностью, но всё равно с трудом сдержал рвотный рефлекс.
Они сидели у дальней стенки, тесно прижавшись друг к другу. Две женщины в белых бесформенных платьях. Их лица распухли, оплыли, в глазницах роились мухи.
— Ийланы не бросают еду,— сказал пустынник.
Под ногами его хрустели черепки битой посуды.
По рядам полетел испуганные ропот — как будто ветер всколыхнул высокую траву. Люди попятились, наступая друг другу на ноги, демонстрируя перед собой фигуру из сжатого кулака и отогнутого среднего пальца.
— Аддо на хуз! Саракаш! Аддо на хуз![2]
Феранор сглотнул подкативший к горлу ком, отвернулся. Он никогда не был излишне сентиментальным. У него не было причин о ком-то здесь горевать. Среди этих варваров нет ни его друзей, ни знакомых, так почему же ему сейчас на столько не по себе?
В памяти почему-то всплыла девчушка, с детской радостью махавшая ему вслед рукой.
«Может, вон та несчастная, пониже ниже ростом это она?»
***
— Господин, посмотрите на этих несчастных, да смилуется Алуит над их Душами! — казалось, во всей пустыне нет ничего, что способно поколебать спокойствие проводника хаммадийца.— На них нет ни единой раны. Они обнимали друг друга. Это значит, что смерть их настигла внезапно. Быстрая смерть, но страшная
Митр потёр подбородок. Конь под ним, чуя мертвечину, встревожено всхрапывал и переступал ногами.
— Господин, взгляните на щёки. Видите там покрытую высохшей коркой дорожку? Это всё, что осталось от глаз.
— Глаза могли выесть насекомые, — царевич тряхнул головой.— Или вырвали дикари. Ослеплённых женщин кинули сюда, позволив умереть от ран.
— Это не дикари и не грабители, агыз,— повторил пустынник упрямо.— Я уже видел подобное. Один мой друг, который тоже это видел, рассказал мне, что слышал от своего отца, а тот от деда своего друга, что когда Саракашу нужны новые рабы, он выпускает к нам своих слуг. Они подстерегают путников и караваны и через глаза вырывают их Души из тел. Их они уносят с собой чтобы превратить в зайданов. Пусть покарает меня Аллуит, если я лгу! Дальше этой дорогой идти нельзя. Беда будет.
Митр выпрямился, поджал губы, положил руку на плеть.
— Повелитель Судеб неспроста соединил наши дороги с чёрными тропами Саракаша,— продолжал хаммадиец, глядя на царевича снизу вверх.— Всевышний остерегает нас. Нельзя возвращаться этой дорогой! Где Саракаш там и Гюлим, а где Гюлим там и Минра, и Анахатт и другие дэвы, да будут прокляты Алуитом их имена!
Он говорил, не замечая ни опасно сузившихся глаз царевича, ни багровеющего лица, ни хищно раздувающихся ноздрей.
— Нагрузим одного из верблюдов золотом и прогоним в пустыню. Он отвлечёт дэвов и они не заметят, какой дорогой мы пойдём! Иначе нельзя, господин. Беда настигнет нас хоть в объятиях жены, хоть на пороге бетеля…
— Трусливый шакал! Вшивый курдюк! — рявкнул царевич, замахиваясь кнутом.— Я платил золотом чтобы ты указывал дорогу, а не пугал меня байками! Или может ты женщина прилепившая бороду мужа?!
Хаммадиец содрогнулся, отскочил на шаг, прижимая ладонь к свежему рубцу на щеке. В глазах его разгорался огонь ярости, но он не был столь глуп, чтобы выказывать её при царевиче.
