Меняла - Исьемини Виктор (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
– Мастера! Сегодня мы собрались за этим столом впервые! Но отныне мы – отряд!.. А это означает, что мы теперь…
Далее последовала не слишком длинная, но все же великоватая для обычного тоста, тирада о чести, мужестве и солдатском братстве. Затем мы осушили наши кубки… и на этом церемония была окончена. Капитан коротко приказал всем собраться у задней стены «Очень старого солдата» завтра в десять, имея при себе оружие и снаряжение – у кого что есть. А сейчас, заявил Лонкоп, сам он покидает стол и предложил нам последовать его примеру либо оставаться и продолжить веселье. Таким образом он, по-моему, дал понять, что настоящая служба начнется только на следующий день. Но, как бы там ни было, капитан ушел и следом – почти все ветераны. Большинство же новичков, напротив, остались за столом приканчивать остатки угощения. Бибнон энергично подвинул к себе кувшин, в котором, судя по раздавшемуся плеску, оставалось еще порядочно вина, и миску со снедью. Поскольку соседние стулья, прежде занятые ветеранами, теперь опустели, этот жест демонстрировал готовность колдуна приканчивать кувшин без участия новобранцев, отделенных теперь от него пустыми местами. Мне он предложил разделить с ним вино, без особого, впрочем, энтузиазма. И, когда я, сославшись на усталость, сказал, что, пожалуй, последую примеру Лонкопа, колдун махнул рукой и заявил:
– Как знаешь. Я, – тут он опрокинул стакан в глотку и тут же следом запихнул в рот кусок пирога. Дальнейшее звучало неразборчиво, поскольку Бибнон жевал и говорил одновременно, – вя… ифо пошижу ждеш… А ты это… только феводдя вевнувфя… Уф-ф… (Бибнон наконец прожевал пирог). Ты, конечно, отдыхай. Завтра встретимся на плацу!
Доброе расположение колдуна не распространялось настолько далеко, чтобы он упорствовал в желании угостить меня. Вообще он любил выпить и не любил платить за выпитое. Да мне как раз не хотелось сейчас вина, тем более что час был поздний, а я еще не позаботился о ночлеге. Это, конечно, не было проблемой, «Очень старый солдат» всегда предоставлял больше мест для ночлега, чем требовалось… Но для того, чтобы получить комнату, следовало все же обратиться к управляющему. Когда я вышел из большого зала и направился к Энгеру, тот разговаривал с неким важным господином, под расшитым гербами плащом которого угадывалась кольчуга. Заметив, что я деликатно остановился поблизости, управляющий, не прерывая беседы, кивнул в мою сторону. Тут же ко мне подошел один из подручных Энгера и осведомился, не может ли он мне чем-то помочь. С одной стороны, отменная внимательность, а с другой – мне показалось, что Энгер не желает со мной больше встречаться. Меня это не очень-то удивило. А возможно, мне это только показалось. Кто знает, какой важный разговор мог вести управляющий «Очень старого солдата» с господином в плаще с гербами… нехорошо, если кто-то торчит поблизости…
Словом, я попросил слугу подыскать мне комнату, тот подхватил связку ключей и мы отправились к своего рода постоялому двору, располагавшемуся с другой стороны здания. Туда вел отдельный вход…
– Так что, продолжил я, – давай-ка лучше перейдем к делу. Ты узнал, кому принадлежит черный жеребец?
– Я узнал, кто поставил его в конюшню Большого дома. И это был…
– …Сектер! – закончил я.
Следы деятельности этого интригана попадались мне повсюду, логичным было предположить, что он стоит за всеми странными событиями и в доме Совета тоже. Прежде он тщательно скрывал свою возню вокруг истории Меннегерна, но сейчас, накануне пресловутой ночи полнолуния слишком многие дела требовали его непосредственного вмешательства, так что больше оставаться в тени ему не удастся.
– Ты уже знаешь? – брови Эрствина устремились вверх. – Откуда?!
– Ну, друг мой, я ведь тоже не терял сегодня времени… Сегодняшнее нашествие проповедников – дело его рук. Тебе известно, что стражникам запрещено гонять лгунов и чинить им обиды? Как ты думаешь, кем запрещено? А ведь это благочестивый мастер Сектер самолично являлся в кордегардию, держал там речь перед нашими молодцами из стражи и строжайше запретил им трогать проповедников. Значит, он и напустил их на город. Готовит Ливду к тому, что ночью в доме Совета что-то произойдет. Но что там может быть?
Это в самом деле оставалось для меня непонятным. Я же сам был нынешней ночью в Большом доме – там нет никого и ничего интересного. Члены совета на ночь расходятся по домам, больших денег в городской казне уже давно не бывает. В чем же здесь дело? Допустим, обуянный жаждой крови эльф в самом деле ворвется в дом Совета, построенный на фундаменте Белой Башни… Допустим… Ну и кого он там найдет? Что-то здесь не клеилось. Я никак не мог уразуметь, в чем заключается план интригана Сектера. Чего он добивается? Я могу допустить, что он, не полагаясь на кровожадность эльфа, сам (ну пусть не сам он лично, а нанятые им головорезы) кого-то убьет, похитит или ограбит. Затем в Большом доме будет найден труп «чудища»… Ночное происшествие спишут на эльфа? Вряд ли. Это было бы возможно, если все произойдет в Большом доме, а там ночами никого нет… Какой интерес может быть у Сектера ночью в доме Совета? Загадка… А ведь подготовка к этой ночи идет уже несколько месяцев, Сектер потратил большие деньги. Ночью должно произойти что-то очень важное, что-то из ряда вон выходящее…
– Знаешь, Хромой, – прервал мои размышления Эрствин, – я не знаю, что такого интересного может быть в Большом доме этой ночью, но зато я могу тебе точно сказать, чего добивается Сектер.
Эти слова он произнес взволнованным тоном. Я отвлекся от раздумий и поглядел на моего друга. Парнишка очень нервничал, я заметил, что он кусает побледневшие губы, а его ладонь судорожно сжимается и разжимается на рукоятке тупого ножа, которым он резал мясо. Кому как, а для меня этот жест очень красноречив – сын барона Леверкойского, разумеется, воспитан как воин. А когда воину не по себе – его рука ищет рукоять оружия… Или того, что хотя бы отдаленно напоминает оружие. Да, мой друг сейчас очень сильно нервничал.
– Учти, Хромой, – шепотом продолжил Эрствин, – то, что я тебе скажу, должно остаться между нами. Если я узнаю, что ты проболтался, я тебя убью. Слышишь, Хромой? Убью!
Надо же, какие страсти! Но вслух я этого не сказал, мой приятель был предельно серьезен. Таким серьезным может быть либо юнец его возраста, либо законченный болван. Умный человек не станет доводить себя до крайностей…
– Да ладно, если ты мне не доверяешь, то лучше не говори, – заявил я.
Верный способ добиться того, чтобы тебе поведали тайну – сделать вид, что тебе не интересно.
– Нет, я скажу. Просто запомни то, что я сейчас пообещал. Я не стал бы тебе об этом говорить… Хромой, все очень сложно… Я просто не знаю… Мне нужен совет, очень нужен… я не знаю, как мне поступить… Этот Сектер – негодяй и изменник. Он готовит переворот и, к сожалению, папа с ним заодно.
– Твой отец?
Эрствин с минуту молчал, опустив глаза, затем выдавил из себя с видимым усилием:
– Да. Я подслушал. Случайно. Они замышляют убить Лигеля, захватить власть в вашем городском Совете, а потом Сектер обещает помочь нам… В Леверкое.
Интересный поворот. Теперь я, кажется, знаю, где прячется Меннегерн. «Наш старый друг», как выразился собеседник барона вчера вечером… Там, в подворотне заброшенного дома на углу Корабельной и Каменщиков. Того самого дома, где и скрывается Меннегерн. Старый друг Меннегерн.
Глава 27
– Хромой, что мне делать? – голос Эсртвина дрогнул.
Только теперь я понял, как мучительно ему просить у меня совет. В самом деле, он сейчас терзается, не зная, что предпочесть – верность семье, совершенно конкретное родственное чувство, с которым он прожил жизнь, или почерпнутые из книжек и напыщенных разговоров абстрактные веления долга? Для меня бы здесь не было никаких вопросов, я привык предпочитать вещественные, осязаемые аргументы надуманным духовным ценностям, но у мальчика, выросшего в замке наверняка иные представления… Вся короткая жизнь Эрствина прошла среди рассуждений о чести, достоинстве, благородстве, верности долгу… И вот сейчас он, сын барона Леверкойского, дворянин, имеющий право бросить в лицо любому королю фразу: «Сир, вы не благороднее, а лишь богаче меня», он – и вынужден просить о помощи меня – человека, стоящего едва ли не у подножия социальной лестницы… Да, Эрствин сделал нелегкий выбор и я должен отвечать ему бережно и щадя его чувства.
