Голод. Дилогия - Малицкий Сергей Вацлавович (читать книги .txt) 📗
– Я не хочу быть жрицей! – воскликнула Кессаа.
– Не спорь со мной! – вдруг повысила голос Тини. Тетка встала, расправила плечи, и впервые за все недолгие встречи с ней Кессаа почувствовала страх.
– Не спорь со мной, – повторила уже тише Тини. – У тебя нет выбора – стать жрицей или танкой. Точнее, выбор может оказаться воистину омерзительным. Я, по крайней мере, могу обещать тебе безопасность. Поверь мне, Кессаа, для меня нет ничего дороже… твоей жизни. С этого момента Мэйла будет заниматься с тобой еще больше! Она расскажет тебе все, что знает о магии, потому что все, что ты вычитала из свитков храма Сади, это только слова. Они ничего не стоят без практики. И постарайся реже появляться в городе. Кроме всего прочего, я запрещаю тебе танцевать. Слишком многие глаза ждут твоих танцев, как ждет влаги сухая земля.
Танцевать Кессаа пришлось. Сам Ирунг потребовал в середине осени, за два месяца до ее семнадцатилетия, чтобы Кессаа продолжила танцевать. Но до этого были еще четыре месяца выматывающих, утомительных занятий с Мэйлой. Теперь в ночном саду храма уже не только Кессаа бормотала заученные заклинания, теперь две тени взмахивали руками, заставляя стражей храма испуганно ежиться от ударов молний и взлетающих из-за высоких стен искр. Впрочем, Мэйла не могла сравниться в талантах с девчонкой. Она лишь направляла ее в нужную сторону и продолжала учить владению мечом.
– Почему ты не учишь меня всему? – надула губы Кессаа, когда наставница в очередной раз легко выбила меч у нее из рук. – Я же чувствую, ты всегда оставляешь что-то скрытым! Ты никогда не объясняешь мне весь путь мастерства!
– Ты заметила? – удивленно подняла брови Мэйла. – Хорошо, тогда имей в виду, что я заметила тоже. Ты учишь боевые заклинания, но стараешься не показать мне и десятой части той силы, которую успела накопить в храме. И ты поступаешь правильно. Причины всего две. Первая – в том, что любой путь начинается путем ученика, а продолжается путем мастера. Я не должна вести тебя путем мастера, его ты пройдешь сама. Вторая причина не менее важна. Никогда не показывай даже самому близкому другу запасной выход из своего жилища, потому что однажды он перекроет его и не даст тебе покинуть горящий дом, или воспользуется им, чтобы обесчестить тебя.
Кессаа не поняла Мэйлу, но с того дня не только магией, но и фехтованием занималась иначе. Она приглядывалась к наставнице и старалась какие-то движения, выпады, о которых ей не рассказывала Мэйла, нащупать самостоятельно и включить в собственный, пока еще скудный тайный арсенал.
Однажды Кессаа спросила Мэйлу, отчего та поступила на службу к Ирунгу, а не стала стражницей какого-нибудь вельможи или жрицей одного из храмов?
– Я была жрицей, – равнодушно ответила Мэйла. – Я могла бы пить из той чаши до сих пор, но к ней одновременно со мной припали и другие губы. А я слишком брезглива. Что касается стражницы, то это невозможно в Скире. В Скире женщина отличается от раба только отсутствием ошейника.
– А как ты попала в храм Сето? – не отставала Кессаа. – Сколько тебе было тогда лет?
– Как тебе, – глухо ответила наставница. – Это было единственным способом не попасть в наложницы к старому тану, которого теперь уже давно нет в живых. Мои родители не могли рассчитывать на выгодное замужество дочери. Воин же, который хотел сделать меня женой, был слишком беден, чтобы тягаться со старым негодяем. Впрочем, дело прошлое, из его участников в живых осталась только я.
– А если бы он был богат? – спросила Кессаа. – Неужели среди молодых танов нет достойных мужчин?
– Пойдем, – вдруг сказала Мэйла.
Вскоре, закутавшись в платки и дорогие плащи, которые позволяли миновать скирскую стражу, Кессаа и наставница вместе с сопровождающей их Илит, стояли на женской части галереи городского холма. Зрителей, исключая стражников и танских ребятишек, на ступенях почти не было, а на арене мерялись силой молодые таны.
– Вон сыновья Ирунга, – прошептала Мэйла. – Они подросли с тех пор, как ты их видела последний раз? Вон сын Ролла Рейду, Лебб – тот, что самый высокий. А вон сыновья тана дома Сольча, сыновья дома Вайду, дома Нуча. Кто-то из них вырастет мерзавцем, кто-то уже мерзавец, а кто-то вполне вероятно не успел остудить сердце и не готов смотреть на женщину как на теплую подстилку на ночь или грядку для помещения собственного семени. Посмотри на этих сытых молодых зверьков, разве может обычная сайдка познакомиться с одним из них? Разве может она рассчитывать, что кто-то из этих молодцов вопреки воле отца приведет ее к алтарю и объявит женой? Не надейся.
«Разве я обычная сайдка?» – подумала Кессаа, но вслух сказала другое:
– Я хочу еще прийти сюда, Мэйла. Многие движения этих парней мне незнакомы. Мне интересно смотреть, как эти воины сражаются, пусть даже они просто пытаются повалить друг друга. К тому же ведь на этой арене проводятся и схватки с оружием?
– Хорошо, – кивнула Мэйла, опалив ее недоверчивым взглядом, и повела ученицу вместе с ее рабыней обратно в храм.
Кессаа шла улицами Скира, который, то ли из-за долгого заточения в стенах храма, то ли из-за отсутствия друзей и знакомых на его улицах, всегда казался ей чужим городом, но не замечала ни домов, ни улиц. Перед глазами неотступно стоял повзрослевший, высокий и крепкий красавец Лебб. Помнит ли он маленькую девчонку, которой не дал размозжить голову и которую утешал улыбаясь? «Вряд ли», – сама себе отвечала Кессаа, но вновь и вновь повторяла его имя. Как же сладко смыкались губы, когда она шептала его! Сейчас, в это мгновение, Кессаа казалось, что мечты, которым она предавалась ночами, ожили. Лебб был так уверен в себе, так спокоен и красив, что даже ненавистные ей Стейча остались незамеченными.
Несколько дней Кессаа вовсе не могла спать, просто проваливалась в темноту, страстно надеясь увидеть сына дома Рейду хотя бы во сне. А через неделю после того как Ирунг потребовал, чтобы Кессаа вновь начала танцевать, Илит принесла для нее записку. На лоскуте пергамента неровным почерком были выведены слова: «Кессаа, помнишь ли ты меня? Я хочу говорить с тобой. Сегодня храм охраняют стражники дома Рейду. Я приду в сад на второй колотушке перед полуночью. Лебб».
Сердце Кессаа замерло в груди, потом вдруг забилось и едва не вырвалось под темные храмовые своды.
– Высокий! – подмигнула девушке Илит. – Волосы светлые, плечи широкие. Красавец! Но добрый! Не посмотрел, что я рабыня, за руку взял, серебряную монету не пожалел, сунул пергамент и попросил передать тебе в руки.
– Ой! – пролепетала Кессаа. – Что же делать?
– Вот так вопрос? – усмехнулась Илит. – С этим как раз ясно – идти. Спрашивать о другом надо: что не делать? А тут я тебе помогу – никаких прикосновений и клятв. С его стороны, конечно, с твоей – неприступность и холодность. Ты вот что помни. Парень, пусть он даже влюблен в тебя без памяти, пусть даже женой тебя хочет сделать, о главном не забывает. А что главное для мужчины – всем известно: тело твое сладкое. Но стоит это тело мужчине предоставить, как тут же оказывается, что он и влюблен не очень сильно, и насчет женитьбы подумает, да и вообще, «дай-ка сначала еще тела, а уж потом поговорим».
– Что же делать? – с тоской повторила Кессаа.
– Ничего, – вздохнула Илит, – Вот, пусть один из приятелей твоих седых с тобой сходит, посидит в отдалении.
Посидеть вызвался Гуринг, самый молодой из стариков. Он аккуратно расправил на коленях бороду, поднял сутулые плечи и уселся у чаши фонтана. Кессаа застыла тенью у куста душистой рионы. Лебб появился вместе с ударом молотка привратника, который бродил где-то в галереях храма. Молодой тан Рейду захрустел сапогами по песку, покрывающему дорожки сада, недоуменно покосился на Гуринга, борода которого поблескивала белым в лучах Селенги, и остановился перед Кессаа.
– Я хочу услышать твой голос, – вымолвил он наконец.
– Ты пришел слушать или говорить? – проговорила в ответ Кессаа.
– И голос столь же прекрасен! – восхищенно прошептал Лебб. – А лицо? Ты ли это?
