Архон - Фишер Кэтрин (читать книги без TXT) 📗
— Ты смекалистее, чем кажешься, верно? И все-таки мне трудно представить тебя музыкантом.
— Он очень хороший музыкант, — вступился Сетис.
Орфет удивленно взглянул на него. Шакал кивнул.
— Я еще не сказал вам, что мы с Лисом… весьма признательны. Мы не ожидали, что вы… решите нас спасти. — Он отпил воды. — Мы бы, конечно, выбрались и без вас, но ваша помощь оказалась весьма кстати.
Орфет фыркнул.
— Надо было нам подождать и посмотреть, как вы будете выкарабкиваться.
— Вы бы многому научились.
— Тому, как хранить гордый вид, когда тебя едят заживо.
Продолговатые глаза Шакала ничего не выражали.
— В твоих речах мне чудится сомнение.
— Неблагодарный червяк. Надо было оставить тебя на съедение этой перекормленной утке! — Но в голосе Орфета не было злости, и Алексос улыбнулся.
Тогда Сетис спросил:
— Где звезды?
— Ах, да! — воскликнул Алексос. — Мои звезды!
— Мои. — Но грабитель могил все-таки снял с плеч мешок и достал звезды, развернул обе. От них заструился неземной свет, белый и голубой. Алексос осторожно тронул одну звезду, сияние озарило его лицо, и глаза показались еще темнее.
— Какие они красивые! — Он поднял взгляд. — Но есть еще и третья. Мы должны ее найти.
— Я с тобой согласен. Но не рассчитывай бросить их в Колодец, Архон, — проговорил Шакал, проворно засовывая звезды обратно. — Звезды — мои, и, если мы не найдем золота, они могут оказаться моей единственной добычей. — Он посмотрел на мальчика. — А для чего они нужны тебе?
Алексос глубоко вздохнул. Видимо, говорить ему не хотелось, но всё же он произнес:
— Колодец хорошо охраняется.
Наступило молчание. Потом Лис спросил:
— Кем?
— Страшными существами.
— Что еще за существа?
— Сверхъестественные существа громадной силы.
Лис вполголоса выругался, Орфет тихо проговорил:
— Почему ты раньше нас не предупредил, дружище?
Алексос лег и закутался в одеяло, аккуратно подоткнул края.
— Не хотел пугать тебя, Орфет.
Все разочарованно смотрели, как он закрыл глаза и уснул.
— Весьма характерно для Бога, — язвительно проворчал Шакал.
Той ночью Сетису приснилась Царица Дождя. Она шла между длинными рядами столов в Палате Планов, ее платье струилось, как водопад, и между каменными плитками по полу бежали звонкие ручейки. Она положила ладонь на свиток, над которым он работал, и руки ее были мокры, переплетены водорослями, украшены кораллами и золотом, обвиты браслетами из блестящих раковин каури.
Он поднял глаза и крепко сжал стиль.
Лицо у нее было как у Мирани. Но волосы длинные, ниспадающие на плечи пышными локонами.
— Мне надо работать, — тихо проговорил он.
— В тебе нет желания заканчивать эту работу. — Она взяла его за запястье и вынудила встать. Пальцы у нее были ледяные, скользкие. — Пойдем со мной.
Они вышли в Город, поднялись на крепостную стену. Над головой высились каменные Архоны; Царица Дождя повела его вдоль длинной череды к статуе Расселона, они взошли по лестнице и сели на колени к гигантской фигуре. Над ними высился каменный торс, неподвижные глаза на широком лице смотрели в сторону гор.
— Если бы он мог плакать, — прошептала она, — из его слез набралась бы целая река и напоила народ.
— Камни не могут плакать.
— Неужели? — улыбнулась она. — Я могу сделать так, что камни заплачут. Могу раскачивать и сотрясать горы. Могу наполнить водой вены этого мира, и пустыня покроется цветами, сухие земли превратятся в зеленый сад. Могу усеять безводную степь родниками. Только попроси.
— Что с моим отцом? — прошептал он. — И с Мирани? Грозит ли им опасность?
Царица Дождя прижала палец к губам и улыбнулась. Он понял — она ничего не скажет, и у него упало сердце. Она проговорила:
— Посмотри на него. Его плоть превратилась в лед. — На невыносимо страшный миг Сетису показалось, будто она говорит об отце, потом он заметил, что она смотрит на Расселона.
Статуя заблестела и вдруг превратилась в чистую глыбу льда, в замерзшую воду, пронизанную лабиринтом туннелей и скважин, и начала оседать, обваливаться, рушиться, медленно истекать водой; пальцы стали короткими обрубками, черты лица постепенно сгладились до неузнаваемости.
— Раскаяние — это стеклянная гора, — прошептала Царица, и ее холодные губы коснулись его уха. — Она скользкая, неприступная. Но в сердце ее скрыта огненная звезда.
И тогда он увидел ее в глубинах фигуры, в толще льда, — пылающий сгусток красного света. Протянул за ним руку, но пальцы наткнулись только на холодную скользкую броню Архонова тела.
Пальцы Архона поймали его за руку и крепко стиснули.
Шакалу, кажется, тоже снился сон. Глядя, как грабитель вздрагивает всем своим длинным телом, Орфет пососал сухой камушек и сказал:
— Не разбудить ли его?
Лис, завернутый в одеяло, пожал плечами.
— Пусть спит. Если разбудить человека, когда он видит дурной сон, он его запомнит.
Музыкант кивнул.
— В пустыне меня тоже мучили кошмары. Я шел, как в бреду. Вокруг меня что-то копошилось, чудовища, звери, женщины, которых я знал, мужчины, которых я предал. — Он угрюмо хмыкнул и подложил хвороста в костер. — Никто из нас не жил как надо, Лис.
Рыжеволосый бандит потер лицо ладонью.
— Мало кому это удается. Но если предаешь живых, они хоть не преследуют тебя в сновидениях.
Орфет с любопытством обернулся.
— А мертвые преследуют?
— Еще как. — Лис поглядел на Шакала. — Вот как вожака, например. Слишком они тонкокожие, эти аристократы. После первых нескольких гробниц почти все мы к этому привыкли. К запаху, к тишине, к спертому воздуху — хоть от него краем глаза видишь то, чего на самом деле нету. Мелькание, шорохи всякие. Но чаще всего об этом не думаешь, больше заботит, как вынести товар, как избежать ловушек… ну, хотя бы некоторых. Однажды какая-то ржавая штуковина выскочила из стены и разорвала человека в клочки. Прямо у меня на глазах.
Он ухмыльнулся и сплюнул.
— Ему устроили роскошные похороны. Вожак со злости вышвырнул из гроба старого Архона и положил на его место Меласа. Похоронил, как царя. Но сам он к этому никогда привыкнуть не мог. Нет, не к покойникам, не в них дело. К тому, что он грабит мертвых. Мне кажется, когда он пошел против своего сословия, то намеренно решил стать нижайшим из низких, назвался именем зверя, которого все презирают. Как будто сам себя ненавидит. Оттого у него и кошмары.
— А что он видит? — спросил Орфет.
— Кто знает?.. Он редко об этом говорит. Видит что-то. Называет их Фуриями. Как тех тварей с железными крыльями в театре.
Костер потрескивал. Как будто услышав его, Шакал что-то прошептал во сне и заворочался. Лис нахмурился.
— Он говорит, когда-нибудь они схватят его и поквитаются. Знаешь, сидя в той клетке, я подумал: вот оно, настал час.
Дверь распахнулась; в комнату вошла служанка с подносом и поставила его на маленький латунный столик. Позади нее стоял солдат с копьем наизготовку. Мирани подскочила.
— София! Что происходит?
Девушка уныло, безнадежно пожала плечами.
— Ей нельзя с вами говорить. Это приказ. — Солдат торопливо увел служанку.
Мирани сверкнула глазами.
— Это полное неуважение! Вы знаете, кто я такая? Я требую встречи с Гласительницей!
Но дверь уже захлопнулась. Повернулся ключ. Ее гневные слова канули в пустоту.
С тяжелым сердцем она села на кровать и поглядела на окно. Оно было грубо заколочено досками. Сквозь щели пробивались косые полоски солнечного света, металась в поисках выхода случайно залетевшая бабочка. Мирани с мрачным видом закуталась в шаль.
Уже два дня Девятеро сидели запертые в своих комнатах. Она видела остальных только на Утреннем Ритуале, который должен был совершаться каждый день, но девушки были в масках, и охрана следила за ними так пристально, что ей никак не удавалось не только передать записку, но даже перемолвиться словечком.
