Вечный колокол - Денисова Ольга (версия книг .TXT) 📗
— Вот, смотри! Никакие охотники, конечно! Мы хотели тебе к выздоровлению отдать, перед тем как вместе подниматься.
— Да вы никак рысь взяли? — Млад от удивления захлопал глазами, хотя подумывал о том, где найдет шкуру взамен обгоревшей.
— Взяли! Сами, между прочим, выследили, — Ширяй презрительно скривился.
— Нам Мстислав Всеволодович только обработать ее помог, — подтвердил Добробой.
— Спасибо, ребята, — Млад едва не растрогался, — беру назад свои слова об охотниках.
Он отправил отца домой, к маме, за три дня до суда, убедив его в своем полном выздоровлении. Дана нисколько не переживала из-за суда, и старалась уверить Млада в том, что все это сделано нарочно, ему не в чем себя винить и не в чем сознаваться. То, что его признают виновным, не вызывало у нее сомнений, и, с ее точки зрения, не стоило расстраиваться. Млад смотрел на это немного по-другому. Профессором-убийцей, конечно, никто бы его не назвал, но учитель, который не уберег ученика — плохой учитель. Он и сам знал, что виноват, он и сам нескоро решился бы взять кого-то в обучение. Даже за год до пересотворения. Но одно дело — сам, а другое — чужие, недобрые люди, которые будут ковыряться в незажившей еще ране, бередить его боль, его совесть. Выставлять подлецом и самонадеянным профаном…
Млад знал, что через два дня после суда докладчиков пойдет на княжий суд — сам князь, не дождавшись его иска, обвинял Сову Осмолова в клевете. И Дана не сомневалась — князь признает Осмолова виновным. И вира его покроет виру за смерть Миши. Но это не имело ровно никакого значения. Ему казалось, что вира — надругательство над Мишиной матерью, над жизнью и смертью мальчика. Словно кто-то пытался перепродать, подороже перепродать его смерть.
Накануне суда, вечером, Млад сам отправился к Дане — шаманятам незачем было слушать их разговор. На дворе разыгралась метель, небо обложили низкие снежные тучи, и стемнело быстрей обычного. Вторуша еще не ушла в Сычевку — скребла горшки.
— Ой, Млад Мстиславич, здрасте! — заулыбалась она, стоило Младу войти в дверь, — ты, никак, поправился наконец? Мы с Даной Глебовной так переживали!
— А где Дана Глебовна? — Млад снял треух и повесил на гвоздь, стряхнув с него крупные намокшие снежинки.
— Да сегодня приехал Родомил Малыч, он теперь не каждый день здесь бывает, так она к нему пошла.
Младу почему-то показалось это неприятным: Родомил прожил в университете чуть больше полугода, и за это время Дана с ним очень сдружилась. Теперь же он снова вернулся в Городище, стал главным дознавателем княжьего суда, но в университете бывать не перестал. Он был человеком молчаливым и нелюдимым, Млад только несколько раз встречал его в университете, и никогда — вместе с Даной. Так получалось, что она не звала к себе Млада, если к ней заходил Родомил, и сама ходила в гости к Родомилу в одиночестве.
А Родомил выглядел мужчиной хоть куда, Млад рядом с ним ощущал свою нелепость, несерьезность, и в который раз удивлялся, почему Дана выбрала именно его, когда рядом есть такие, как Родомил: представительные, умные, весомые.
Но самым обидным Млад считал рост Родомила — тот был выше его почти на пядь.
Он уже хотел забрать треух и пойти домой, но Вторуша не позволила, пообещав пирогов к чаю.
— Да Дана Глебовна сейчас придет! — она чуть ли не загородила Младу дверь, — ты подожди, а то она меня ругать будет, что я тебя не оставила.
Млад пожал плечами и согласился. Нехорошо выйдет, если он вернется домой, и Дане придется идти к нему по такой погоде и в темноте. А наливая чай и слушая вой ветра за окном, подумал о том, что надо бы ее встретить. Но не топтаться же под окнами Родомила в ожидании, когда они наговорятся?
Однако ждать действительно долго не пришлось: Млад не успел отхлебнуть чаю из кружки, как на крыльце раздались голоса, и в дом, впуская ветер и снег, вошла Дана, а за ней, пригибаясь под притолоку и придерживая Дану под руку — Родомил. Млад поднялся им навстречу и хотел помочь Дане снять шубу, но главный дознаватель его опередил. И Младу показалось, что тот посмотрел на него как-то слишком пристально, слишком недовольно и свысока.
— Заходи, раздевайся, — кивнула Дана Родомилу, но тот покачал головой, продолжая смотреть на Млада. Млад же так и остался стоять возле стола и не знал, куда девать руки.
— Я пойду, пожалуй, — изрек, наконец, главный дознаватель и кашлянул в кулак.
— Как хочешь, конечно, — Дана повела плечом, — а могли бы попить чаю.
Рядом с Родомилом она выглядела особенно хрупкой и особенно красивой: его грубое лицо и большое нескладное тело оттеняли ее изящество, женственность и тонкость ее черт. И белый платок так небрежно упал ей на плечи… Младу никогда не приходило в голову ревновать ее: оказалось, что это больно.
Он растерянно ее поцеловал, когда Родомил закрыл за собой дверь.
— Что с тобой, чудушко? — спросила она, погладив его по голове, — ты плохо себя чувствуешь?
— Нет, — Млад пожал плечами.
Родомила она бы по голове гладить не стала. Млад десять лет хотел стать для нее опорой, защитой, надежным плечом, на которое она могла бы опереться. Он хотел носить ее на руках. Но, как назло, жизнь складывалась так, что именно Дана подставляла ему надежное плечо, поддерживала, жалела, гладила по голове. Вот и теперь… Родомил, как никто, производил впечатление той самой опоры и защиты, ему не требовались какие-то особенные жизненные обстоятельства, и без них было ясно — на него можно опереться.
— Я очень рада, что ты пришел, — Дана косо посмотрела на Вторушу.
— Я хотел поговорить…
Они долго пили чай, в ожидании, когда Вторуша закончит возиться с горшками и затопит печь. Та же, словно нарочно, не спешила. В конце концов, Дана прогнала ее, сказав, что печь затопит сама. Младу пришлось уверять Дану в том, что он совершенно здоров и у него ничего не болит, чтоб она позволила ему принести дров со двора.
И только когда еловые поленья затрещали в печке, щелкая смоляными каплями, Млад, отряхнув руки, решился сказать:
— Я не хочу никакого разбирательства завтра. Я просто признаюсь, что виноват. Надеюсь, этого будет достаточно, чтоб покончить с этим делом.
— Как это ты признаешься? Младик, ты с ума сошел? — она посмотрела на него из-за стола снизу вверх, — в чем это ты признаешься?
— Я не хочу, чтоб чужие люди перетирали это дело.
— Знаешь что, дорогой мой! — Дана сжала губы, — даже думать забудь об этом. Если ты сам объявишь себя виноватым, Родомил не сможет оспорить решение суда новгородских докладчиков в суде князя.
— Мне совершенно все равно, — Млад сел с ней рядом и опустил голову.
— Послушай… — Дана вздохнула, — Вообще-то, это просто свинство.
— Мне стоило додуматься до этого раньше, извини…
— Нет, не извиню! Не извиню! Ты ведешь себя как ребенок! Неужели ты не понимаешь, что это давно превратилось в государственное дело, и речь не идет о смерти мальчика, речь идет о том, чтобы обезвредить тебя! Тебя!
— Я не хочу, чтоб это превращали в государственное дело. Я не хочу, чтоб два суда наживались на Мишиной смерти. И кому нужно меня обезвреживать? Я что, причиняю кому-то вред?
— Младик, тебя хотели отравить, ты забыл? — Дана сказала это мягко, с испугом.
— Ну, не отравить… И, возможно, вовсе не хотели… Эта травка — сильное обезболивающее, ее могли добавить в мазь из благих намерений.
— Это отговорка. Младик, я, конечно, не все понимаю, но это действительно стало государственным делом, хочешь ты этого или нет, — Дана помолчала и выдохнула, — в тебе видят наследника Белояра.
Он вскинул глаза и поднял брови:
— Во мне? Наследника Белояра? И кто, интересно, это увидел?
— Князь. И те, кто тащит тебя в суд, и те, кто подсунул тебе эту самую мазь.
— Князь не может ничего в этом понимать. Сила волхва не подчиняется княжеской воле. Я довольно слабый волхв-гадатель, и я знаю это лучше князя. Я при всем желании не гожусь Белояру в подметки! Я сильный шаман, но я всего лишь вызываю дождь на хлебные поля. Это — мое призвание, мое предназначение!
