В погоне за утром - Роэн Майкл Скотт (бесплатные серии книг TXT) 📗

– Тут нет никакой путаницы. Суда с квадратным такелажем, с колесами на корме, даже жестяные мониторы – где-то в 1850-х – 1860-х годах их можно было увидеть пришвартованными здесь вместе.

Я кивнул, тщательно изучая Джипа:

– Ты это помнишь, да? Со времен своей молодости?

– Я? – Джип улыбнулся. – Нет, черт побери! Я не такой старый. Они все исчезли к тому времени, когда я родился, не считая, может быть, парочки судов с колесами на корме. Там, где я рос, я ничего такого не видел, даже похожего, и ни капли моря. Только волны зерновых посевов, миля за милей. Говорили, что они похожи на океан, – да что они понимали? Они никогда его и в глаза не видели, так же, как и я. До тех пор, пока не сбежал на побережье; тогда-то я и увидел море и с тех пор никогда с ним не расставался. Даже несмотря на то, что получил нашивки капитана как раз вовремя, чтобы идти на войну против подлодок.

Теперь я уже поразился другому: Джип казался далеко не таким современным, чтобы сражаться против подлодок. Против тунисских корсаров – да, но против немецких подлодок – нет. Из-за этого его «вневременная» личность казалась еще более невероятной, чем у Молл.

– Похоже, тебе досталось. А где ты был? На Северном море? На мурманских конвоях?

– И там, и там. Но я родился задолго до начала века в Канзасе. Мне было где-то около шестнадцати, когда я сбежал, я ведь говорил о Первой мировой войне. – Он вскинул голову. – Я здесь просто застрял, вот и все. В тенях, в точности как вон те корабли. Как все, что мы видим – эти песни из старых рабовладельческих загонов, маленькие рыбацкие деревушки, вся эта чертова река под нами. Все это – часть того, что создает это место, его характер, его образ. Это тень. Она еще не исчезла, пока – нет. Она продолжает болтаться за пределами Сердцевины, цепляясь за это место. Может быть, она чувствуется, но остается невидимой, хоть проживи здесь всю жизнь, разве что в один прекрасный день завернешь за правильный угол.

– Какое место… – попытался я спросить. Но мои слова утонули в реве буксирного гудка и неожиданного взрыва активности на палубе.

Джип выкрикивал приказы и повернул руль. Пирс явился снизу со своей трубой и вызвал обе вахты. Мы подошли к пустому причалу, и на «Непокорной» приходилось начинать работу. В результате я остался единственной бесполезной персоной на борту, не считая, пожалуй, зловещего маленького трио, спрятавшегося в той каюте на полубаке, но они с трудом могли сойти за людей. Я подумал было занять свою полуразрушенную клетку, но к ней не было свободного доступа с квартердека. С буксира были подтянуты мокрые тросы и переброшены смутно видневшимся фигурам на набережной. Я как раз пытался проскользнуть между ними, когда Молл позвала меня голосом, прозвучавшим не хуже пароходного гудка, и от неожиданности я чуть не повис в ослабленной петле:

– Эй, прекрасный Ганимед! Удираешь, как шиллинг в шафлборде? [8] Сейчас мы ее замотаем – иди сюда, одолжи нам силу своих рук. К шпилю!

Я не мог припомнить, кто такой, к черту, был Ганимед, и был не очень уверен, что мне хочется вспомнить, но по крайней мере нашлось хоть какое-то дело. Мы подняли длинные перекладины с их опор, просунули их в прорези и наклонились над ними.

Молл ногой отшвырнула пал и осторожно вскочила, прочь с нашего пути, на израненную верхушку кабестана:

– Поднимайте, мои чудные силачи! Поднимайте, мои румяные храбрецы! Поднимайте, это путь к тому, чтобы получить выпивку! Что это вы так потеете над ними, они же легче перышка! Сапожники вы все, вот что, даже лучшие из вас! Вам пушинку и ту не сдвинуть с места! – Она отцепила от плеча скрипку и заиграла веселую мелодию, явно самую популярную в здешних местах:

Была у меня подружка-немка,

Да больно толста и ленива,

Выбирай, выбирай, Джо!

Потом была девушка-янки,

Да я от нее чуть спятил.

Выбирай, выбирай, Джо!

Пока мужчины, хором распевавшие песню – и женщины тоже, перебирали национальные характеристики различных девиц, о которых я раньше и не подозревал, изувеченная «Непокорная» была подтянута к причалу. Я согнул спину вместе с остальными, но как только кранцы ударились о борт, канаты были быстро выбраны, сходни поданы, и моей полезной деятельности пришел конец. Приступ активной деятельности усилился вдвое, все либо выкрикивали приказы, либо подчинялись им, либо делали и то, и другое. Никто напрямую не сказал мне, чтобы я убирался, но я все никак не мог найти на палубе места, где кто-нибудь не нашел бы срочной и уважительной причины, чтобы виновато, но твердо оттеснить меня в сторону.

Возмущаться этим я тоже не мог. Мне повезло, что команда по-прежнему рвалась продолжать погоню, даже после полученного нами резкого и кровавого отпора – не важно, чем они при этом руководствовались: местью, общей ненавистью к Волкам или предложенными мной деньгами. Мне пришло в голову, что у этих полубессмертных может быть особое отношение к деньгам. Они никогда не могли быть уверены, что денег будет достаточно. Они должны были знать, что почти неизбежно деньги у них кончатся, рано или поздно, а также что нет смысла болтаться на одном месте слишком долго, чтобы заработать побольше, поскольку это сократит их жизни, затащит их назад в Сердцевину или как они там это называли. Неудивительно, что они были так искушены в торговле! И проявляли такую готовность заработать сразу большую сумму за короткое время, пусть даже в таком опасном предприятии, как мое.

Но у меня таких стимулов не было. Мне нечего было делать, я был покрыт коркой, липкий, грязный и подавленный. Если я хотел уединения и душевного равновесия, мне надо было либо удалиться в то, что осталось от моей каюты, либо удрать по трапу на причал. Я выбрал последнее, но как только моя нога коснулась terra firma, помощник капитана и группа матросов со стуком спустились вслед за мной, отодвинули меня – с величайшими извинениями – в сторону, вскарабкались на какой-то длинный плоский вагон, который тащила четверка огромных коней, и потрусили в тень строений на верфи. Эти строения были совсем непохожи на мрачные стены из камня и кирпича, оставшиеся дома. Правда, они были столь же обветшалыми – в основном из дранки, окрашенные, как подсказал мне свет фонарей, в поблекшие пастельные тона, увешанные обрывками неудобочитаемых объявлений. Окна были почти все разбиты или заколочены, а вокруг ступенек все заросло травой. Я как раз собирался сесть на одну из них, когда на берег сошла группа матросов с огромными, похожими на колбасу, свернутыми полотнищами, по-видимому, теми парусами, которые удалось спасти; и стала расстилать их на булыжнике, именно в том месте, где находились мои ступеньки. Тут они меня и оттеснили – с глубочайшими извинениями – в сторону. Какое уж там душевное равновесие, мне даже просто отдохнуть и то не удавалось.

Оставив изготовителей парусов насвистывать и браниться над пробитыми снарядами дырами, я побрел прочь по причалу и заглянул за первый же угол, который мне встретился. Это была улица, такая же, как другие улицы в доках, что я видел раньше, но гораздо менее освещенная. Одному Богу известно, что там горело в двух фонарях, которые там виднелись; это был не газ и не электричество – судя по тусклому слабому пламени, это могло быть что угодно: от рапсового масла до ворвани. Место ничего не говорило мне о том, где мы находились, или что это был за город. Я раздумывал, не рискнуть ли мне пройти немного дальше, когда я заметил какой-то силуэт, сгорбленный и жалкий, под одним из фонарей. С трудом различимый в теплом воздухе, и все же странно знакомый: кто-то, кого я видел раньше, кого узнал просто по позе, а таких не могло быть много.

Я сделал шаг вперед. Фигура сильно вздрогнула, словно увидела меня, и пробежала несколько шагов по дороге, по направлению ко мне. Затем она поколебалась, полуобернулась, словно кто-то отзывал ее прочь, и в нерешительности остановилась посреди темной улицы. Я тоже колебался, не уверенный в том, кого или что я вижу, но ведь я был все еще в прадедах слышимости от доков. Один громкий крик, и сюда прибегут люди; обнаженный меч, похлопывавший меня по икре, также служил мне примитивным утешением. Кроме того, подойдя ближе, я увидел, что он или она, что бы оно там ни было, было не очень крупным; не Волк, во всяком случае. Скорее женщина, судя по контурам ее развевавшегося одеяния; и впечатление, что она мне знакома, становилось все сильнее. Может быть, я просто следовал за одной из портовых шлюх, хотя после Катьки я бы не стал спешить принимать хотя бы одну из них как должное. Однако эта была ростом ниже Катьки, скорее ростом с… Клэр? Я отбросил эту мысль. Еще пара шагов, и я увижу более отчетливо – но тут фигура снова сильно вздрогнула. Она дико оглянулась вправо, на узкую боковую улочку, затем вскинула руки и отчаянно замахала мне, чтобы я возвращался. Я остановился, стиснул меч и увидел, как фигура метнулась сначала в одну сторону, потом – в другую, как животное, загнанное в угол между стенами. Затем круто развернулась, словно в отчаянии, и ринулась в начало улицы. Я позвал. Она оглянулась, задела ногой за бордюр и растянулась во всю длину – все это выглядело не так уж подозрительно или угрожающе. Я побежал к ней, когда она с жалким видом поднималась, и на секунду успел заметить развевающиеся волосы, длинные волосы. Я не видел, какого они цвета, но, по крайней мере, они были той же длины, что у Клэр. Но тут с новым жестом отчаянной паники этот кто-то прыгнул куда-то в затененную улицу, и, завернув за угол, я услышал топот ног, убегавших прочь по асфальту.