Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий (электронные книги бесплатно txt) 📗
— Уверены, что не кому-то из вас? — Левард в ответ отрицательно помотал головой, ученики непонимающе переглянулись и последовали его примеру.
— У нас нет врагов. Тем, кто появляется, мы обычно не проигрываем в боях, — попробовал пошутить Левард, на что остальные трое подняли глаза к потолку. Старик спешно ретировался. — Не нам, в общем, но тогда кому-то, кто в этом замке. Вы ведь не в числе подозреваемых, лорд Варазек?
— К сожалению, — признался тот. — Если бы так, всё можно было бы решить гораздо быстрее. Разведка сообщила, что вражеская армия не ускорилась, и продолжает двигаться в том же темпе. Конечно, информация с задержкой, но не могли же они преодолеть такое большое расстояние быстрее, чем гонец? Получается, наш противник сейчас один.
— Получается, так, но это не отменяет факта его способностей, так что пойдём вместе, втроём. И без поддержки, раз уж на то пошло: рискуем драгоценными жизнями солдат, которые в такой битве превратятся из помощи в помеху.
— Пойдём куда? — вмешалась Энн.
— Мы с лордом Теровином решили, — Левард поджал губы. — Нет, я предложил, а лорд одобрил вариант, что только мы втроём вступим в противостояние с магом и либо выиграем, либо ослабим настолько, что ему придётся много дней залечивать раны.
— И, пожалуй, идея очень даже хорошая, — подтвердил Теровин.
— Учитель, если вы считаете, что мы готовы, то моя рука не дрогнет, — ответил Энью, произнеся эти слова так, будто они стали чем-то само собой разумеющимся.
— Не вопрос, мастер, — отчеканила, улыбнувшись, Энн.
***
— Какой ужас! Я ответила «не вопрос» на приказ — убить человека, — Эннелим рассмеялась, прикрыв ладонью глаза. — А ведь, кажется, совсем недавно был тот старик на арене. Сколько тогда ты?
— Пятерых, вроде, — ответил Энью, двигая затёкшей рукой. — Я не считал.
— Иногда мне кажется, что вот так — не считать — нормально, — пожала плечами она. — Но потом вспоминаю лица убитых, и понимаю, что я не из тех, кто сделает это без кошмаров по ночам.
— Наверное, я не настолько… человечный, что ли. Приказали, значит, надо, тем более если учитель. Сейчас ещё ничего, но и у меня кошмары, и у каждого мага, даже у старика.
— Он же не подслушивает, да? — прошептала она прямо на ухо. — А то неприлично ведь.
— Поздно об этом думать, — ухмыльнулся Энью. — Даже если не подслушивал, всё равно в курсе. Ночные похождения особо не скроешь.
— О-о-ой, — Энн закрыла лицо руками, всеми силами изображая стыд, но ненадолго. — Нет, на самом деле мне без разницы. Просто мысли в голову не лезут, вот и несу всякую ерунду.
— Знаешь, я рад, что ты тогда это сделала, — признался Энью, поворачиваясь на бок, лицом к девушке. — И первое, что пришло в голову — «почему я не сделал этого раньше»
— Что? О чём ты? — сквозь сон спросила уже закрывшая глаза Энн.
— О твоём подарке… — она в ответ повернулась на другой бок и уставилась на стену, словно одновременно и жалея и радуясь своему выбору, — Спасибо, это было самым невероятным, что я…
— Когда вернёмся с задания, — Энью показалась, что она покраснела, — сможешь почувствовать это ещё раз.
Энью чувствовал себя самым беспомощным человеком на земле. Перед ним открывался мир, где он был всего лишь крупинкой, настоящий, каким он никогда не хотел его видеть, и мир стремился к своей кульминации, к роковому решению, используя превратности судьбы как ступеньки, используя людей как орудие. Он видел, как засасывает его размеренный поток водоворота, как он захлёбывается в накатывающих волнах, как вибрирует и клацает пастью существо в руке. В голове зрели, обжигая остротой крапивы, знания — ненужные, непонятные, навязанные. Всё, что было — испытание — испытание его воли, его слабости, его порочности и благородства его крови. Энью был серединой, обычной серединой, которая, куда бы ни пошла, останется неизменно неподвижным центром. Центром между пустотой и пустотой, между такими же никому не известными серединами. Энью был чертой, чёрным мазком на бесконечности щупалец той татуировки, зрачком, недостойным лицезреть услышанное однажды имя. Он не верил в Бога, и, похоже, Бог так же не верил в него, но это было не всё. Смятение ещё не поглотило разум, не закрепилась на острие нервов комочками пожухлых цветов, потому что был ещё один мир — светоч, огонь, зажжённый в последнем факеле заброшенного подвала. Этим миром была Энн.
— Я трус, просто слабак до мозга костей, — он неестественно, тихо засмеялся, и на глазах проступила краснота. — Я давно хотел рассказать… Я знаю, что не должен, знаю, что только мешаю, но не могу по-другому…
— Энью… — она повернулась и с беспокойством посмотрела в заплаканные глаза. Происходило что-то страшное и в то же время важное, и только интуиция заставила её в тот же момент не выбежать из комнаты, а слушать. Перед Энн был уже не тот человек, которого она видела всего минуту назад.
Смятение было живым существом с собственной волей. Иногда что-то заменяло его, отсрочивая на время дурные мысли, возвращая в мир привычных ощущений и юношеских чувств, но оно неизменно возвращалось, нарастало с каждым неверно проигранной в голове мыслью. Энью был обыденностью, самым обычным человеком — никуда не стремившимся, ничего не испытавшим — и эта обычность с каждым днём всё больше прорастала сорняками спрятанной за самодовольством депрессии и безнадёги, создавая из одного мира другой, из испытания уверенности — испытание воли. Вряд ли человек может осознать это сам, и Энью понимал это, как понимал и то, кто именно натолкнул его на эти мысли, не идущие в резонанс ни с одной из реальностей. Но не знал, зачем.
— Та девушка, я ведь убил её во время сражения. Я многих убил, но так было в первый раз, и я впервые… жалел, — на его лице расплылась странная улыбка, губы стали подрагивать. — Мне кажется, что…
Хотелось выкрикнуть что-то невнятное, высказать всё самому себе, но Хиллеви Навис была не человеком, а чувством, наваждением, которое не описать словами, и, наверное, поэтому к ней так тянуло его застоявшуюся кладку души.
— …Я схожу с ума.
***
Маяк засветился, как только первые лучи солнца ударили в глаза-бойницы сторожевых башен, отыграли бликами на приставленных к стене копьях дозорных, подавая сигнал к смене караула и заставляя только продравших глаза солдат со всех ног рвануть по направлению к воротам главной башни. Над лесом, прорезая редкие облака и расплываясь по голубизне неровными корнями, вился красный стебель огромного растения, свёрнутый из сотен стеблей и листков поменьше, перекрученных и соединённых между собой. Магия расползалась по лесу, сметая одинокие ветки, выкорчёвывая побеги и поднимая смерчи из земли, щепок и опавших листьев. Небо в месте заклинания понемногу багровело от влитой энергии, будто на синюю бумагу капнули водянистой акварели. Стебель звал, тянул к себе и впитывал ветра, заставлял глаза не избранных силой болеть и наливаться кровью сосудов от красного света, не уступающего солнечному.
Все трое проснулись одновременно, и даже сердце Леварда бешено стучало от внезапно впрыснутого адреналина. Народ всполошился. Улица шумела паникой, ломались недостроенные баррикады, ужас охватывал сердца, въедался красными стёклами закрытого стеблем рассвета. Пылали окрашенные в алый окна и зрачки, нагружались повозки и вещмешки, злились и бесновались животные. Город бежал. Энью не помнил, как оделся и вылетел на улицу вместе с запыхавшимися Левардом и Энн, где его сразу же чуть не сбила бегущая из города, подальше от магии лошадь. Они все чувствовали — всё живое чувствовало огромную силу, скопившуюся в стебле, силу, несущую мгновенную, бесповоротную смерть. Люди боялись смерти.
Учитель оценил обстановку быстрее всех и, выбежав на середину дороги, резким вбросом магии остановил двух лошадей, вставших на дыбы и чуть не ударивших его копытами. Медлить было нельзя — от этого зависела не только жизнь этих сотен людей, но и существование сотен городов, целой страны, защищённой их телами, укрывшейся за крепкими стенами Фарагарда. Энью не боялся, как будто общий страх впитал его собственный, как будто один факт того, что такой же ужас и в глазах его учителя, делал его не отбросом, а таким же, как все, обычным. Левард чувствовал атмосферу близкого сражения, и спешить, чтобы не потерять силы, было нельзя, поэтому он замедлил ход и приказал ученикам сделать то же самое. Впереди маячили тёмные волнистые тени леса, искорёженного враждебностью, истощённого забранными жизнями.
