Легенды Ицкарона. Сказка о пропавшей жрице (СИ) - Лисочка С. (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Не нравишься ты мне, — добавила Огния, так и не дождавшись от меня ответа.
— Я не «колесо», чтобы всем нравиться, — слабо огрызнулась я.
— Колесо? — не поняла она.
— Золотая монета. Большая. На нее можно купить походную палатку, пару крепких башмаков, два-три шерстяных одеяла, теплые непромокаемые плащи с капюшонами, капли в нос, леденцы от горла, жаропонижающий порошок, болеутоляющие пилюли и еще много всего.
— У нас две проблемы, я так понимаю, — покивала Огния, — во-первых, монеты у нас такой нет, а во-вторых, в округе нет никого, кто бы продал нам все то, что ты назвала. А рыбка — есть. Угощайся.
Я едва смогла заставить съесть предложенный мне кусок, совершенно не почувствовав его вкуса.
— Этак не пойдет дело, — сказала Огния. Она со своей долей дымящегося щучьего мяса управилась в один момент и с явным неодобрением смотрела на то, как вяло ем я. — Ты не то, что до Ицкарона не дойдешь, ты так и до Эл-Ила не доберешься.
В ответ я вяло пожала плечами. Огния покачала головой, и отправилась собирать хворост. Рядом с костром быстро выросла целая куча — такой нам до утра должно было хватить.
— Сиди и грейся, — сказала она мне, — от костра не отходи. А я постараюсь вернуться побыстрее.
И, не дожидаясь ответа, махнула мне рыжим хвостом с белым кончиком и куда-то убежала, оставив меня бездумно смотреть на языки пламени.
Вечерело. Я сидела на подстилке из травы, покрытой старым парусом, поджав колени к подбородку и обняв их, находилась в каком-то тяжком полусне-полудреме, не в состоянии от усталости даже заснуть по-настоящему. Было тихо, как бывает только в вечернем предзакатном лесу, когда дневные звери спешат вернуться к своим лежкам и укрытиям, а ночные еще не проснулись. Лишь негромкое потрескивание сучьев в огне, поскрипывание ивовых веток друг о друга, да шелест ветра в траве нарушали эту тишину. От долгого сидения в одной позе у меня начала затекать спина, и давно уже нужно было подкормить прогорающий костер, но я не двигалась. Какая-то глубокая апатия захватила меня, я потеряла счет времени. Ночь подступала все ближе и ближе к маленькому пятачку света, окружавшему меня, но мне не было никакого дела до этого. Я не видела ничего вокруг, словно зачарованная голубоватыми язычками пламени, которые с трудом выбивались из-под покрытых белесым пеплом углей. Появись тогда из леса какой-нибудь крупный и опасный хищник, я и тогда, вероятно, не двинулась бы с места. Временами я совершенно переставала понимать, где я нахожусь, и кто я вообще такая. Я будто и вовсе переставала существовать. Бывает, засыпаешь после тяжелого дня крепким глубоким сном без сновидений — будто исчезаешь, а просыпаешься — словно бы и не спала. Нечто похожее происходило и со мной, вот только засыпала и просыпалась я не один раз.
В один прекрасный момент я вдруг обнаружила себя скрючившейся у потухшего костровища, с безнадежно забитым носом, изнывающей от жажды, будто бы провела под палящим солнцем целую неделю. При этом я замерзла до такой степени, что мое тело сотрясала крупная дрожь, которую я не могла унять, как ни старалась. Я попыталась выпрямиться, потянуться, сесть, и вдруг обнаружила, что не могу и этого сделать. Я даже рукой двинуть не могла, все тело затекло и окостенело. Да что рукой двинуть — даже на помощь позвать не получилось — расцепить спекшиеся губы сил не было. Впрочем, звать кого-то было бесполезно — Огния, видимо, бросила меня, чтобы не возиться с больным человеком, и мне теперь оставалось одно — ждать, когда лихорадка убьет меня, и ждать этого, по-видимому, оставалось недолго — меня парализовало. Я даже дыханием своим больше не управляла. То есть дышать-то я продолжала, но ни замедлить дыхания, ни ускорить его, ни задержать я не могла. Не могла я и сморгнуть по своему желанию — веки поднимались и опускались сами. При этом я не потеряла способность ощущать холод и боль, я могла видеть и слышать, но не более того — сколько я ни старалась, ни одним своим мускулом я не могла распорядиться по своему усмотрению. Страх, который я ощутила в тот момент, не описать никакими словами, я словно оказалась в плену собственного тела, и тело мое — я чувствовала это — умирало. Судя по всему, на фоне переохлаждения я подцепила какую-то местную инфекцию, вызывающую паралич, лихорадку, жар и, в конечном итоге, летальный исход.
Вокруг стояла глубокая ночь. Лежа на боку, я могла боковым зрением видеть яркие звезды, от пруда тянуло холодной сыростью, а земля подо мной казалась мне обжигающе ледяной. Нет, я вовсе не сдалась. Я пыталась унять бившую меня дрожь, пыталась заставить свое тело сделать то, что я хочу. Превозмогая ночной холод, я боролась за право моргнуть, когда мне этого захочется, за возможность пошевелить рукой, убрать с лица лезущую в глаза липкую прядь собственных волос. Временами мне казалось, что еще немного — и у меня получится. Оцепенение отступит, я встану рывком на колени и ползком — да, пусть хотя бы ползком, — отправлюсь к берегу пруда, к чистой воде, упаду в нее лицом, напьюсь вволю… Но нет, даже напрягая все мои душевные силы, я не могла освободиться. А хуже всего было то, что я понимала: сдамся, расслаблюсь, перестану бороться, — и жизнь моя тут же закончится.
— Фу, успела!
Огния появилась откуда-то из-за спины, схватила меня за плечи и, посадив, заглянула в глаза.
— Успела же? — поинтересовалась она тихо, не то у меня, не то у себя.
Ответить я ей, конечно, не могла, но она что-то углядела в моих глазах. Кивнув, вытащила из широкого рукава платья какой-то длинный продолговатый лист, порвала его на несколько частей, растерла между ладоней в кашу и, насильно открыв мне рот, засунула эту кашу мне под язык.
— Застыла? Ничего, сейчас отпустит, — пообещала она.
Мой рот тут же наполнился слюной, и я почувствовала жгучий горький вкус, настолько резкий, что слезы хлынули у меня из глаз ручьем. А Огния, оставив меня наедине с этой горечью, принялась хлопотать над костром, ломая ветки и сооружая из них нечто вроде шалашика. Момент — и яркое теплое пламя затрещало, заплясало, заиграло на месте остывшего было костровища, разбрасывая рыжие искры в стороны и вверх.
— Сейчас-сейчас, — бормотала Огния себе под нос. — Это так бывает, если оторвешься. И со мной было, только не так, по-другому. Лучше бы так.
Взметнулась ее белая вышитая красным юбка — Огния отошла к берегу пруда и тут же вернулась с какой-то не то чашей, не то большой пиалой в руке. Чаша была почти до краев наполнена водой, но напиться из нее Огния мне не дала, а поставила с краю костра, подгребла к ней горячих углей и принялась закидывать в нее ягоды и листья, которые доставала из своей сумки. Туда же отправился и один из моих серебряных наконечников — Огния, не заморачиваясь, сломала одну из стрел.
— У меня на родине считается, что если человеку была назначена смерть, а он ее избежал, то она не сразу от него отступает, — говорила Огния, поглядывая на меня. — Еще дважды пытается вернуться и забрать свою добычу. Радуйся — разминулись вы снова.
Радоваться у меня сил не было, но, кажется, я начала отогреваться. Во всяком случае, дрожь более не разбивала меня. Двигаться я все еще не могла, но вдруг обнаружила, что мои веки и глаза снова мне подчиняются: я могла моргать, могла следить взглядом за Огнией, могла и вовсе закрыть их. Затем я вдруг смогла открыть рот и избавилась от горькой травы, что дала мне моя спасительница — я сплюнула ее в костер. Огния одобрительно кивнула и маленькой веточкой принялась мешать закипающий отвар в чаше.
— Полегчало? — поинтересовалась она. — Сейчас лекарство выпьешь, и совсем хорошо станет. А завтра мы с тобой никуда не пойдем. Здесь останемся. На день. Отдохнем, ты себя в порядок приведешь. А пойдем послезавтра. Или послепослезавтра. О, кажется, готово, но надо, чтобы остыло…
Она голой рукой отодвинула чашу от костра, а потом еще долго дула на обожженные пальцы, бормоча себе под нос катайские ругательства. А я вдруг почувствовала, что могу пошевелить левой рукой. И правой. И спину могу выпрямить. Ноги все еще не слушались, но уже то, что я не представляю собой живую статую — прекрасно.
