Пробирная палата - Паркер К. Дж. (книги регистрация онлайн TXT) 📗
Клефас покачал головой.
– А кто будет на ней работать? – спросил он. – У нас с Зонарасом и так забот хватает. Или ты бросишь свои дела и будешь приезжать сюда каждый раз, когда кому-то понадобится несколько досок? Подумай сам и поймешь.
Горгас махнул рукой, отметая возражение:
– Не только доски: можно было бы делать балки для перекрытий, воротные столбы, двери, да много всего. При желании, лесопилка – отличная идея. Завтра с утра я этим и займусь. Приведу сюда людей. По крайней мере не будут слоняться без дела.
Клефас и Зонарас переглянулись.
– Ладно, – сказал Клефас, – раз уж ты так загорелся, то и нам нет смысла убиваться с чертовой деревяшкой. Отвезем ее потом на лесопилку и распилим.
– Правильно, – добавил Зонарас. – Я хочу сказать, что спешить-то все равно некуда. Амбаром мы в любом случае давно не пользуемся.
В ту ночь Горгасу приснилось, что он стоит у ворот города. Было темно, и он никак не мог определить, что же это за город – Перимадея, Ап-Эскатой, Скона или какой-то другой. Ворота были надежно заперты, и Горгас пытался взломать их, расколоть, пользуясь то топором, то клиньями. Как-то так оказалось, что клинья были его братьями, а он сам и топором, и кувалдой. Горгас ощущал каждый удар – интересно, куда уходит вся сила, когда сталь обрушивается на сталь? – чувствовал, как поворачивается топорище… Дерево– не сталь; конечно, в нем есть свои напряжения, своя внутренняя сила, но когда терзаешь его топором, волокна рано или поздно раздвигаются или рвутся, и в конце концов оно уступает, сдается, трещит и ломается. Но сталь, чем больше колотишь по ней молотом, становится только сильнее и крепче. Отсюда и логическое объяснение тому, почему Лорданы не такие, как все остальные люди…
Бывают такие сны, которые рассеиваются, улетают, как только открываешь глаза.
Проснувшись, Горгас еще немного полежал, но понял, что глаз уже не сомкнуть, и решил заняться какой-нибудь работой. Еще днем он перенес в свою комнату одну из немногих оставшихся масляных ламп, и теперь, изрядно повозившись с кремнем и отсыревшим трутом, умудрился-таки получить свет. У него имелось с собой несколько листков бумаги и еще чистая сторона письма, доставленного посыльным, – если разгладить ее на столе, то еще можно воспользоваться.
Горгас сел и написал три письма: одно – племяннице, второе – своему помощнику, а третье – Полиорцису, Сыну Неба. Над последним пришлось покорпеть, чтобы, несмотря ни на что, облечь мысли в мягкие и вежливые формы. В конце концов, у них еще есть время переменить решение; не стоит задираться, упрямиться и наживать себе врагов только ради того, чтобы дать выход злости и раздражению. Именно способность держать чувства при себе, не позволять им влиять на принятие деловых решений и принесла Горгасу успех во всех его начинаниях. То есть во всех, завершившихся успешно. Он никогда не нарушал это незыблемое правило, кроме одного случая, когда дело коснулось Бардаса, и то отступление обошлось ему – боги подтвердят! – очень дорого. Но Бардас – особая статья. Бардас – его брат, его единственная неудача в жизни, полной удивительных и замечательных достижений. А провалы и неудачи почти всегда можно компенсировать, поправить, если только у тебя хватит сил держать чувства в узде.
Когда Горгас закончил с письмами, было еще темно, все спали. После недолгих раздумий он решил заполнить оставшееся до рассвета время одним небольшим занятием, до которого в последние два-три дня у него просто не доходили руки. В углу комнаты стоял прекрасный колчан из гофрированной кожи. Горгас достал из него лук, тот самый, особенный, сделанный три года назад его братом. Люди, знавшие об обстоятельствах, сопутствующих работе над этим луком, изумлялись и даже приходили в ужас оттого, что он до сих пор хранит этот страшный подарок. Они почему-то считали, что Горгас давно избавился от него – сжег, закопал, выбросил в море. Они не могли понять, как он смотрит на это смертоносное орудие, тем более прикасается к нему. Но факт оставался фактом – лук был очень хорош, а так как стоил он Горгасу немалого, то хранить его, ухаживать за ним, пользоваться им было наименьшей взятой Горгасом на себя обязанностью – в противном случае все, что вошло в создание лука, оказалось бы растраченным попусту, бесцельно.
Сначала Горгас извлек из специального кармашка небольшую, тонкую кисточку с упругими, жесткими волосками и прошелся ею по древку, сметая пыль, вычищая грязь и прочий мусор. Потом капнул на палец левой руки несколько капелек собственноручно приготовленного масла, отталкивающего влагу. Масло следовало втирать бережно, тщательно, а потому и работа требовала прилежания и терпения. Под конец Горгас натер тетиву пчелиным воском, небольшой кусок которого тоже всегда хранился вместе с луком. К тому времени, когда Горгас закончил, рассвет уже наступил, а когда он убрал лук на место, появилось и солнце. Горгас аккуратно вымыл руки – масло, которым он протирал оружие, было ядовитым, – натянул сапоги и отправился на поиски новой работы.
Примерно через пару часов после того, как Горгас почистил свой лук, в бухту Торнойса вошло судно.
Налетевший шторм изрядно потрепал корабль, добавив проблем, которые и без того немало осложняли навигацию в это время года. Учитывая все обстоятельства, судно неплохо справилось с выпавшим на его долю испытанием: в трюм попала лишняя вода, ветер попортил такелаж, а главная мачта дала трещину, так что, если бы шторм продлился чуть дольше, все могло бы закончиться куда хуже. Но буря промчалась, корабль остался на плаву, никто не погиб и даже серьезно не пострадал. Большего и желать трудно, выходя в море в такой неподходящий для плавания сезон.
Было еще рано, и бухта практически пустовала. Рыболовецкий флот, разумеется, уже ушел, за исключением нескольких припозднившихся лодчонок, а суда побольше, которым предстояло отправиться в путь в тот же день, еще только готовились отчалить. Груз, как обычно, приняли накануне вечером, и люди имели полное право отдохнуть и выспаться перед тем, как уйти в море с утренним приливом. По пристани бесцельно слонялись двое или трое людей Горгаса; заняться им было нечем, и они лишь дожидались, пока откроются таверны, чтобы позавтракать. Судя по пасмурным физиономиям, ночь прошла весело, и прохладный ветерок еще не прочистил затуманенные головы.
Поллас Артеваль, старшее лицо торнойского порта – с некоторой натяжкой его можно было даже назвать начальником порта, хотя на самом деле он оставался не более чем мелким торговцем, занимавшимся регистрацией и сбором денег с портовых лавочников, – стоял у ворот своего дома, пытаясь определить, откуда прибыл попавший в шторм корабль. Старой постройки, но крепкий, обшитый внахлест, не то что большинство шлюпок и клиперов, ходивших из Коллеона и Шастела, и, конечно, не имперский, с такими-то парусами. Возможно, с Острова – тамошние дельцы используют все, что плавает, и даже кое-что из того, что не плавает, – но, с другой стороны, оснастка не соответствовала принятым на Острове стандартам.
Приглядевшись повнимательнее, Поллас понял, что показалось ему необычным в этом корабле, за что зацепился глаз.
Вроде бы ничего особенного, мелкая деталь, всего лишь непривычное расположение румпеля, но Полласу показалось, что он уже встречал такое когда-то очень и очень давно. Впрочем, на своем веку ему довелось видеть немало особенностей как в расположении штурвала, так и, например, в креплении парусов. Сделав для себя мысленную пометку, он начал думать о другом, о теплом, свежем хлебе, политом свиным жиром.
Корабль ткнулся носом в причал – если бы у него было лицо, он бы наверняка облегченно улыбнулся; Полласу даже показалось, что он слышит вздох, – кто-то соскочил на берег с веревкой, другие же сбросили трап. Люди были такие же, как и судно, незнакомые, но отдаленно напоминающие кого-то, кого он встречал лет 25—30 назад.
Может быть, они приплыли из некоего далека, откуда раньше часто приходили корабли, но которое потом оказалось отрезанным по неведомым причинам: из-за войны, политических проблем или просто потому, что плавать стало невыгодно. Вполне естественно, что люди выглядели уставшими и раздраженными, кто бы был бодрым и веселым, проболтавшись всю ночь в бурном море? К тому же, судя по выражению лиц чужаков, впереди их еще ждала долгая и трудная работа.
