Бастард: Сын короля Ричарда - Ковальчук Игорь (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Слегка изменив правила, в первый день объявили общий бой, правда, оруженосцев на арену допускать и не собирались — только рыцарей, и никак не менее. Ни копий, ни боевых мечей, ни тяжелых палии — оружие было исключительно турнирное. Впрочем, это не значило — безопасное. Едва ли случался хоть один турнир, в ходе которого обходилось без гибели или увечий хоть одного участника. И тем не менее желающих всегда хватало, даже мальчишек двенадцати-тринадцати лет родители допускали к состязаниям, правда, лишь в роли оруженосцев. Жизнь была опасна и быстротечна, и не только сами мальчишки желали поскорее вырасти. Их отцы и матери также мечтали поскорее увидеть в сыновьях взрослых мужчин.
Замершие по обе стороны большой арены рыцари представляли собой яркое зрелище. На королевский турнир все стремились приодеться, привести в порядок вооружение и доспех, обзавестись шелковой туникой с вышитыми гербами, пучком-другим страусовых перьев на шлем или хотя бы золоченой фигуркой вместо гребня. Коней разукрашивали не хуже, чем жен, укрывали ткаными или вышитыми попонами, защищали коваными накладками, делились цветастыми перьями и прикрепляли их над лошадиным лбом, так что конь становился похож на торговую лавку купца из далекой страны, развернувшего перед покупателями все сокровища своих вьюков. Над шлемами воинов бились на ветру огромные полотнища с изображенными на них гербами, и, судя по ним, на поле под Вузелем нынче собрался весь цвет дворянства обеих стран.
Правда, далеко не всем предстояло погрузиться в Марселе на корабли и отправиться сперва на Сицилию — попутно улаживать политические и военные проблемы родичей обоих королей. Некоторые умевшие договориться с Ричардом или Филиппом, — в зависимости от суверена — получили разрешение остаться на родине, часть англичан, располагавших свободными средствами, откупились от королевского приказа — это был один из способов, которыми Ричард пополнял казну.
Три герольда поднесли к губам трубы с развевающимися по ветру лентами, и густой низкий гул огласил окрестности. Распорядитель празднеств поднялся со своего почетного кресла и громко повторил слова, которые король Филипп из соображений престижа сказал негромко:
— Пусть турнир начнется! — и добавил от себя то, что полагалось: — Рубите веревки, и да помнит каждый из вас, рыцари, о данной клятве.
Клятва, упомянутая им, определяла то, что можно и что нельзя делать в ходе схватки. Правила были несложны, тем они и отличали турнир от боя: не следовало бить в уязвимые места тела противника и ниже его пояса, добивать побежденного или сдавшегося, атаковать того, у кого с головы слетел шлем. Как только прозвучали слова распорядителя, четыре топора разом опустились на канаты, перегораживающие ристалище, и низкий настойчивый голос труб возвестил о начале потехи.
Отряды рыцарей кинулись друг на друга. Скоро в этой мешанине стало трудно что-либо разобрать, но разодетые в пух и прах дамы, приоткрыв в азарте свои хорошенькие ротики, в блеске глазок давали выход всему своему возбуждению, потому как проявлять его в ободряющих криках неаристократично и не пристало изящным красавицам, которые желают произвести на рыцарей впечатление хрупких цветков. Они жадно выискивали взглядом знакомые цвета и старались не упустить из виду, хоть это и давалось с большим трудом. Проявлять свои чувства хоть как-нибудь очень хотелось, и в самые напряженные моменты боя ахи, щебет изысканно-высоких голосов и якобы испуганный писк перекрывали звон оружия, лязг доспехов и ржание коней. Привставая на скамьях, они обрывали верхние свободные рукава своих платьев, те самые, приметанные к лифам на живую нитку, и швыряли понравившимся рыцарям либо тем, кого желали подбодрить. Некоторые рукава не долетали до ограждения и сиротливо лежали там яркими пятнами жаждущих любовного приключения сердец.
Схватка сразу разбилась на несколько групп, в составе которых угадывались личные предпочтения участников. Зачастую на турнирах сводились старые счеты или выращивались новые обиды, иногда это приводило к гибели одного из участников, иногда же заканчивалось лишь тем, что двое обиженных какое-то время азартно тузили друг друга, после чего расходились довольные. Рыцари, считавшие себя сильными, стремились лишний раз доказать это и ввязывались во все схватки, те, что послабей или не столь драчливые, но более осторожные, предпочитает держаться рядом с кем-нибудь из друзей.
Один из рыцарей короля Филиппа, вассал герцога Бургундского, сеньор де Дрэ, опытный турнирный боец, с удовольствием метался по ристалищу, атаковал английских дворян одного за другим. Он слыл забиякой, на самом же деле просто не желал герять свою репутацию хорошего бойца и постоянно соперничал за это звание с Вильгельмом из Бара слывшего первым, соперничал во всем. И если, скажем, богатством, знатностью и размерами владений однозначно уступал ему, то в драчливости, наверное даже превзошел — признанному умельцу ни к чему рваться что-то доказывать. В поход на Восток Гийом де Дрэ собирался с охотой, поскольку рассчитывал догнать Вильгельма хоть в первом и третьем из перечисленного, раз уж во втором это было почти невозможно.
Он благополучно и в удовольствие сразился с кем-то из соотечественников, а затем встретился лицом к лицу с одним из Неизвестных рыцарей. На черном посеченном щите поверх следов соскобленного старого герба был нарисован новый. При первом взгляде в очертаниях равномерно-белого зверя удалось бы угадать королевского льва, но английский рыцарь, похоже, не был столь нагл и самонадеян, чтоб брать герб, слишком явно копирующий знак своего государя. Этот лев выглядел странно, поскольку изобразили его более хрупким и изящным, нежели требовали геральдические традиции. Он не вставал на дыбы на своем черном поле, а мягко ступал, вытянувшись вперед, и у него имелись крылья…
Помимо необычного герба незнакомец был обладателем отличных доспехов — хорошая кольчуга, наплечники, наручи, поножи и нагрудник, составленный из подвижно соединенных пластин, где были выгравированы серебряные каймы. На основании увиденного Гийом заключил, что противник его богат и знатен, знатен и богат, ибо для рыцарского сословия то и другое тесно связано. Доспех чужака, красивый и добротный, Гийому очень понравился он был, конечно же, лучше, чем собственный Гийомов старый хуберт — длинная кольчуга с рукавами по запястье и широким воротником), а повергнув противника, он смог бы получить воинскую справу как ценный трофей и по красоте вооружения сравняться с Вильгельмом из Бара. Кроме того, очень хорош был меч, извлеченный незнакомцем из ножен, — длинный, с золотой каймой по долу, — лишняя причина побороться за приз.
Неизвестный рыцарь, которого де Дрэ наметил себе в противники, выглядел стройным, даже щуплым и, казалось, не мог представлять собой серьезного врага. Но отпор Гийому неожиданно дал очень серьезный. Мечом и щитом, как оказалось, он владел неплохо и был силен. Удар булавы, хоть и облегченной, турнирной, но вполне способной размозжить руку или голову, удар, призванный сразу определить того, у кого больше шансов на победу, он отразил краем щита, скользяще. Не теряя времени, сеньор де Дрэ шарахнул еще разок, надеясь попасть по шлему, но вместо шлема на пути оружия снова оказался щит. Парировав несколько атак, незнакомец вдруг правой рукой вытолкнул окованный металлом круг вперед, и этот неожиданный пинок вышиб Гийома из седла.
Рыцарь с белым львом соскочил с коня рядом с противником и жестом руки, облитой, как чешуей, кольчужной перчаткой, предложил продолжить. Раздосадованный сеньор де Дрэ не без помощи своего вынырнувшего неизвестно откуда оруженосца вскочил на ноги, принял подобранную с земли булаву и кинулся на врага. Булавой он размахивал так решительно, что едва не сшиб шлем с сеньора де Морнэ, за что не было времени даже принести извинения.
Незнакомец уверенно держал Гийома на расстоянии, то и дело награждая его ударами по щиту, торсу и шлему, от которых у француза скоро начало позванивать в ушах, Тут-то его и посетило предположение, что понравившийся ему доспех вряд ли удастся прибрать к рукам, а парой минут позже рыцарь с белым львом на гербе опрокинул бургундского сеньора и тычком меча по воротнику Хуберта обозначил смертельный удар. Поверженному ничего не оставалось, кроме как запросить пощады. Незнакомец убрал клинок, сел на коня, послушно дожидавшегося поблизости, и удалился в поисках новых приключений. Гийом же, заранее оплакивая свой мелкоплетеный доспех, поплелся восвояси, в раздражении отмахиваясь от желающего услужить оруженосца.
