Пасифик (СИ) - "reinmaster" (читать книги полностью .TXT) 📗
Нужно опять связаться с Инженером. Срочно, не откладывая. Должно же существовать какое-то окно. Переправить Марту, переправить Денка, но лучше женщин, их жальче, особенно ту, маленькую, с ямочками, с таким растерянным выражением, будто впервые увидела мир. Я тоже был таким».
Он подул на стекло, ожидая, что оно запотеет.
Ф-ффа — и расползается тучка-летучка — и по ней скользящим пальцем — «L», «L», «L». Что такое «L»? «L» — это «Leben», это плацкарт и дальняя дорога, казённый дом, колючая проволока. «L» — это конец пути, пункт назначения. «М» — математика. Колючая математика за решеткой из квадратов и острых углов. А есть ещё «P». П-п-п, призмы, персики, пектрин. Если выбирать между «М» и «P», так уж лучше «М». Но не «L» и ни в коем случае не «R». Потому что «R» и «L» — близнецы-братья, из одной бочки наливали. Но это если выбирать…
Что я несу? Территория. Я опять. Не я. Это был не я!
Сердце не билось, а прямо-таки выламывалось из груди. Вот уж тахикардия так тахикардия! Он заглатывал воздух, а за спиной перекатистым эхом скакали крики, слышался шлепок мяча, тренерский сдобный басок: «Ниже. Подсечка…», надсадный утренний кашель, и кто-то двигался по коридору, осторожно и вкрадчиво опуская ногу, чтобы не нарушить, не проявить себя, не потревожить…
Илзе.
Нет, не Илзе.
Шаг. Другой.
Хаген втянул немножко тумана, чтобы стать подобным ему.
Шаг. Ещё…
Близко-близко…
— Солдат, — произнёс тягучий, насмешливый голос Франца. — А что же делает мой солдат?
— Не твой, — возразил Хаген. — И какого чёрта здесь делаешь ты?
Он повернулся и влип в стекло, потому что гипсовый охотник надвинулся вплотную, словно пытаясь уловить вкус дыхания будущей добычи. Словно примериваясь, простраивая траекторию для финального броска — клыками в горло. Можно было отступить вбок. Так Хаген и сделал. Выскользнул из окружения и сбросил оцепенение.
— Приглядываю, чтобы ты не угодил в подвалы Управления. И вообще — приглядываю за тобой.
— То есть по-настоящему важных дел у тебя нет.
— У меня много важных дел. Но есть самое важное. Им-то я и занимаюсь.
— У каждого своё представление о смысле жизни, — согласился Хаген, шагая вперёд. Франц ловко сманеврировал и перегородил путь.
— Дай пройти!
— Куда ты так спешишь, солдат?
— Обратно в свой вольер. Подмести будку, погреметь цепью. Не соизволишь уступить дорогу?
— И куда же пролегает твоя дорога? Мне сегодня очень любопытно наблюдать за тобой и твоими танцами. Интересно, знает ли о них шеф?
— Допроси свой хрустальный шар, — посоветовал Хаген. — Погадай на кофейной гуще. Разложи пасьянс. У тебя ведь тоже есть волшебная фуфлыжная колода, отвечающая на любой вопрос? Потому что я отвечать не буду. Окажи любезность, дай мне пройти.
— После боя, — пообещал Франц. — Ты же приехал тренироваться? Вот и тренируйся. Я буду твоим спарринг-партнёром.
— Тренировка закончилась.
— Как-то слишком быстро она закончилась. Мы с тренером пришли к выводу, что ты ленишься. То ли жалеешь себя, то ли просто не способен сосредоточиться. Я помогу. По-товарищески, как коллега коллеге — выбью остатки дури и научу взаимопониманию. Пошли!
— Ну ладно, — неопределённо сказал Хаген. — Давай. Я следом.
Он поискал взглядом что-нибудь тяжёлое. Что-нибудь, хорошо ложащееся в руку. Желательно с выступами и выдающимся покатым краем. Франц улыбнулся.
— Вперёд, солдат! Я всегда стою за твоей спиной.
***
Они вернулись в маленький зал, пропахший резиновыми ковриками и застарелым потом. Хагену пришлось отойти вглубь, спиной к захватанным жирными пальцами зеркалам, а Франц занял позицию у выхода. В лихорадочном блеске глаз, в том, как он поправлял белокурую прядь, то и дело падающую на лоб, но совершенно не мешающую обзору, в сотне мелких, избыточных движений, действительно напоминающих танец, сквозило предвкушающее возбуждение. Он не удосужился переодеться, только снял китель и сбросил тяжелые армейские ботинки, оставшись в носках.
Хаген трезво оценил свои шансы. Негусто. Хотя и не в ноль.
Он не чувствовал страха, только мрачное согласие с неизбежным, имеющее оттенок облегчения: рано или поздно это бы всё равно случилось. Разноименные магнитные полюсы, как известно, притягиваются, нравится им это или нет. Даже на расстоянии, в разных помещениях, разных районах, он постоянно ощущал направленное внимание, осязаемое, липкое, как паутинка, приставшая к разгоряченной коже. Он не сомневался, что Франц тоже испытывает дискомфорт, просто выраженный как-то иначе. Может быть, как зуд от назревающего фурункула. Или покалывание от сухарных крошек в постели. Шершавость песка, попавшего в пляжные шлёпанцы.
— Я сделаю тебя быстро, — сказал Франц. — А потом мы немножко побеседуем, и ты расскажешь о своих тревогах. Забудешь про стеснение и всё подробненько расскажешь, а если запнёшься, я пособлю.
Он облизнул пересохшие губы.
— Какое там стеснение, — отозвался Хаген. — Я тревожусь, как бы ты не перетрудился, таскаясь за мной по пятам.
«Ты не оставишь меня в покое, — думал он, собираясь, входя в резонанс со всем, что его окружало, как советовал тренер. — Ты никогда не оставишь меня в покое. Будешь дышать в затылок, толкать под локоть, ставить подножки, выжидать удобного момента и, конечно же, дождёшься, очень скоро, да прямо сегодня вечером. Ах, до чего ж не вовремя! Как предчувствовал. А так и есть, у него радар и таймер, и куча зловредных устройств, позволяющих вычислить Тот Самый Момент».
— Давай, — хрипловато сказал Франц. — Иди сюда!
И подался вперёд, нетерпеливо поводя плечами.
— Мне не к спеху, — объяснил Хаген. — А вот тебя, кажется, тоже что-то тревожит. Выкладывай, забудь про стеснение.
Зачем я его провоцирую?
«Затем что я зол, — подумал он. — Глубоко и по-настоящему. Можно отходить, уворачиваться, ускользать как шёлк, но рано или поздно оказываешься припёртым к стенке. И тогда — или бить, или умирать. Умереть я ещё успею».
— Меня тревожит твоё поведение, — сказал Франц. — Понимаешь, о чём я?
— Нет, — сказал Хаген. — Но я исправлюсь. Виноват. Виноват.
Намёк просвистел кручёным мячом и впечатался в переносицу. Франц нервически дёрнул головой.
— Я буду осторожен, — пообещал он. — Я буду предельно осторожен. Возможно, тебе даже понравится.
Он сделал молниеносный выпад. Хаген едва ушёл от удара и ударил в ответ, ни на что особо не рассчитывая. Он чересчур открылся, и противник воспользовался этим. Разогнавшийся кулак Франца скользнул по подреберью. Хаген отшатнулся и тут же получил под дых, и ещё — в челюсть. Он удержался на ногах, но сделал несколько неуверенных, заплетающихся шагов, пытаясь вспомнить, где находятся стороны света. Стрелка внутреннего компаса совершила кульбит и упёрлась в точку, помеченную знаком вопроса.
— Это только начало, солдат, — посулил Франц. — Слушай своего капитана. На сей раз нам никто не помешает!
Он прав, сообразил Хаген. Никто и ничто не помешает охотнику довести его до кондиции. Тренер не станет вклиниваться в выяснение отношений научников с серым статусом. Значит, нужно переходить в наступление, пока ещё есть хоть какие-то силы. Дальше будет хуже.
И он атаковал, не слишком изящно, но яростно: не ожидающий такого напора Франц сначала опешил, а потом парой метких пробивных ударов восстановил статус-кво и отскочил на исходную позицию. Они замерли, пригнувшись, покачиваясь и отдуваясь. Франц отбросил со лба прилипшую прядь.
— Неплохо. Но ты выдохся. Сейчас я тебя доломаю.
— Те-те… бла-бла, — отозвался Хаген, унимая дыхательными упражнениями колотьё в боку. — Меньше слов, больше дела. Кальту не нужны бездельники. Огорчительно, да?
Он не совсем понял, что произошло дальше. Франц набросился на него с рычанием, мельтеша кулаками как спятившая мясорубка. Раз, другой, третий… Хаген еле успевал ставить блоки, отражать натиск, поворачиваясь, изгибаясь, подныривая, ухая от пропущенных тычков, шаг за шагом отступая, отступая, отступая… «Сейчас он действительно прижмёт меня к стенке и это будет конец!» Вытаращив глаза, он ввинтился ближе, вильнул, но не совсем удачно — многострадальное плечо взорвалось фейерверком боли, — и, улучив мгновение, ударил ногой в кожаной борцовке по взъёму стопы и ниже — по незащищенным плюсневым костям. «А!» — удивлённо вскрикнул Франц. Он посмотрел вниз, замерев на долю секунды, и Хаген позаимствовал эту долю, чтобы нанести прямой в живот и коронный, практически беспроигрышный — сзади по шее.
