Ойкумена (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книги txt) 📗
- Куда? - спросила Лена, выполняя указание. Металл ножей тихо позвякивал, заворачиваясь в кожаную скатку, новую, пахнущую свежей восковой пропиткой.
- Недалеко, - исчерпывающе отрезала аптекарша.
Кай молча и зло вытащил из стола вилку, вывернув при этом большую, желтоватую на сколе щепку. Сафир по-прежнему долбил снаружи топливо, «медленно, с чувством, с расстановкой».
Шли недолго, в южную часть Врат, где у Матрисы было несколько сараев, объединенных в один складской комплекс. То есть называлось это как-то по-иному, но Лена оценивала все именно так. Кай взял сундук и легко нес его на ремне, придерживая рукой. Сараи были не простые, а можно сказать капитальные, на каменной основе, с глушащей шумы обивкой на стенах и без окон, с магическими лампами. В один из них Матриса привела небольшую компанию. Вход сторожили двое подручных аптекарши, здоровенные и мрачные дядьки с дубинками за поясом и ножами на длинных ручках в голенищах сапог. Они молча открыли ворота и молча же закрыли за компанией. Лена осмотрелась.
Судя по большим (и пустым) столам вдоль стен здесь принимали и разгружали Профит. Но сейчас склад был превращен в своего рода лабораторию, причем, судя по виду, собранную «на живую нитку», не по изначальной задумке, а по текущим потребностям. Кажется, Матриса ставила здесь какие-то опыты с наиболее миазматическими средствами, смешивая их в разнокалиберных бутылках. Пахло одновременно маслом, дегтем, лаком, олифой, чем-то дубильным, еще чем-то химическим, и еще чем-то, что Лена не смогла определить даже близко. А над всей этой какофонией запахов господствовал стойкий запах выпаренной мочи. Как в кожевенной мастерской или у прачек.
В одном углу стоял станок для свивания канатов, но без ручки и деревянного бегунка. В другом лежал незаконченный остов щита, не из простых досок, как обычно делали, а горского образца, из двух слоев планок, гнутых над паровой баней. Рядом со щитом выстроились высокие – до середины бедра - кувшины в веревочной оплетке. Четыре штуки, плотно закупоренные, с пробками, залитыми воском.
Прямо посередине сарая, под трехфитильной лампой, лежал человек, прикрытый рогожей. Наружу из-под тряпки торчали дешевые, грязные и рваные бахилы, сделанные из одного куска кожи, с веревкой, пропущенной сквозь дырки по всему краю. Надевая, веревку затягивали, и получался кожаный тапок в обтяжку. Там, где предположительно находилась голова, что-то бурчало и сопело. А затем и рыгнуло, так, что запах сивухи гармонично вплелся в общую вонь. Но было еще что-то... Лена втянула воздух, стараясь не кривиться от отвращения. Точно, отвратительно знакомый запах, не имеющий аналогов в ее прежней жизни. Горожанину его было просто негде обонять. А вот здесь...
Кай поставил «вьетнамский сундучок» и прислонился к стене, скрестив руки на груди. Матриса повторила жест, только никуда прислоняться не стала, наоборот, расставила ноги шире, как будто прочнее утверждаясь на каменном полу, щедро присыпанном сеном. Сантели резко сорвал рогожу с накрытого человека, и Лена вздрогнула.
Мужчина был нищ, оборван и мертвецки пьян. Все еще достаточно крупный - он явно знавал лучшие и более сытые времена - но уже истощенный хроническим недоеданием и беспорядочной жизнью где и как придется. Он лежал навзничь, на грубо сколоченной половине ворот, причем привязанный, узлы затянуты без фанатизма, но крепко. Человек в здравом уме освободится не без усилий, а вот пьяницу веревки держали надежно.
- Нога, - показал бригадир, но Елена уже и так поняла.
Правая штанина ниже колена (мужик носил штаны, не чулки, так что, скорее всего, некогда сам ходил в бригаде) была разорвана, запачкана в подсохшей крови и слизи. Клочья ткани распирала изнутри распухшая фиолетово-синяя плоть. Теперь, когда рогожу сняли, запах гангрены струился по сараю, перебивая даже мочу. С первого же взгляда ясно диагностировалась плохо обработанная рана, которая уже загнила без всяких надежд на лечение. То, что ожидало вчерашнего «смоляного», если бы загноившийся шов не вскрыли и не обработали.
Лену замутило, она машинально отступила на шаг. Кай неожиданно улыбнулся, самыми уголками губ. Матриса наоборот, нахмурилась и приказала:
- Режь.
- Что?.. - не поняла девушка.
- Отрежь ему ногу, - терпеливо пояснил Сантели. – Чтобы не подох от гнили.
- Эээ... - Лена отступила еще на шаг.
А день так хорошо начинался...
Сантели переглянулся с Матрисой, пожал плечами и вытащил из-за пояса топор. Хороший седельный топор, кажущийся обманчиво небольшим и легким. Бригадир подбросил оружие, поймал его и резко наклонился, одновременно приседая, чтобы увеличить силу удара. Елена даже не успела вздрогнуть, все произошло слишком быстро. Сверкнул полированный металл с темным клеймом в виде солнца, острие глухо ударило по доске, разрубив мышцы и кость. Несчастный взвыл, задергавшись в своих путах, боль пробилась даже сквозь непроглядный алкогольный туман.
Сантели вытащил топор из дерева и небрежно откинул в сторону отсеченную чуть выше лодыжки ногу, стараясь не испачкаться в сразу и бурно хлынувшей крови. Красные струйки казались ненастоящими на фоне распухшей сизо-фиолетовой плоти.
- Я укоротил тебе задачу. Работай, - все так же коротко приказал бригадир.
Глава 14
Укороченная задача
Кровь лилась слабее ожидаемого, наверное, отекшие ткани передавили часть сосудов. Оторванные руки и ноги Лене видеть доводилось, однако до сего дня девушка всегда выступала в качестве ассистента - принести воды, подать пилу, замотать культю... Главную работу Матриса всегда делала сама.
А сейчас никто помогать не собирался. И человек, глухо подвывавший из-под веревок, умрет через несколько минут. Истечет кровью. Это было первой мыслью Елены. Вторая оказалась простой и практичной - задача решается без экстраординарных усилий. Надо зашить культю, и дело в шляпе. Третья мысль обожгла пониманием, что это не поможет - Сантели рубанул выше главного очага поражения, однако недостаточно, так что гниль двинется по конечности дальше, к бедру. А кроме того...
Очень давно девочка спросила у старого военврача, почему ампутации не проводят простым отсечением. При помощи какого-нибудь инструмента вроде гильотины. Спросила, разумеется, потихоньку, потому что мама такой вопрос не одобрила бы, считая, что дочь и так набирается от старика слишком много «неправильного», жестокого. Дед усмехнулся и заговорщицким шепотом разъяснил, что любой разруб может вызвать (и скорее всего, вызовет) сколы, а также трещины в вертикальной плоскости кости. Это вредно и опасно, может привести даже к смерти. Поэтому - кость только пилить, никак иначе.
Темно-красная лужа тем временем росла, подбираясь к ногам Сантели. Гангренозный больной уже не выл, а тихо плакал, очень жалобно, по-детски. Оставалось лишь гадать, какие демоны сейчас терзают его напрочь забитое алкоголем сознание. Или не алкоголем... Вино не может настолько залить мозги, чтобы даже с отрубленной стопой пациент не пришел толком в себя. А самогон и водку здесь в чистом виде не пили.
Бригадир скривил губы, сунул топор за пояс, развернув лезвием назад, за спину. Кай впервые за день по-настоящему улыбнулся, неожиданно по-доброму. Матриса вздохнула, без особого разочарования, с видом «я же вам говорила».
В какой-нибудь романтической истории Лена сейчас пережила бы мгновения невероятных душевных терзаний, а затем незримый Дед встал бы за плечом и сказал что-нибудь ободряющее. И девушка превозмогла бы, испытав катарсис, можно сказать, поднявшись над собой. Вполне возможно. Вообще же, случись что-то подобное парой дней раньше, скорее всего Лена просто опустила бы руки, даже под страхом жестокого наказания.
Но не сегодня.
На мгновение Елене показалось, что в дальнем углу сарая - тень в тени - молча стоит Раньян. Такой же, как намедни, после встречи с «обманщиком». Черный плащ, волосы, сбегающие на плечи черными волнами. Непроницаемо-черные глаза со зрачками, сквозь которые изнутри глядит сама смерть. И этот взгляд как будто придал девушке сил, укрепил дрожащие руки, наполняя их ненормальной, неестественной силой. Она, пришелец из иного мира, не может убивать так же ловко, как рутьер или «смоляной» вроде Шены. Но у нее иные таланты. Если один человек может убивать без жалости и сожаления, значит, другой может так же хладнокровно возвращать жизнь.
