Личный демон. Книга 1 (СИ) - Ципоркина Инесса Владимировна (читать хорошую книгу .TXT) 📗

А сейчас — плеснуть воды в лицо спасенной, подождать, когда веки дрогнут и взгляд станет осмысленным. Расспросить странную незнакомку — кто такая, как здесь оказалась… И что такое это «здесь», в конце концов?

Допрос не задался с самого начала. Губы на свинцово-сером, точно пасмурное небо, лице разошлись, вобрали глоток воздуха — и несостоявшаяся утопленница издала дикий, звериный вой.

— Тихо-тихо-тихо! — засуетилась Катерина. — Всё-всё-всё! Не надо кричать!

— Donde él? Donde él? Él fue aquí! Él de mí la festividad del Señor! [34] — запричитала незнакомка.

— Не было здесь никого, Льорона, — тихо, сочувственно произнесла Кэт. — И не будет. Никогда он к тебе не придет — чего зря надеяться?

Льорона? Та самая Плакальщица, убийца собственных детей, речной призрак, подручная Санта Муэрте — Святой Смерти, услаждавшая слух гостей на Бельтейне?

Только этого не хватало.

— Но почему? — спросила Катя. Скорее себя, чем Кэт, Беленуса или Витьку. — Почему она — Льорона, а не Гаянэ с пограничниками, не Льомира в виде мумии и даже не паршивка Ирка? Ты ведь обещал…

…убрать эту женщину, подхватил Камень. Ах, не эту женщину, другую! Эта перед тобой ни в чем не… А ну-ка, взгляни ей в лицо. Да повнимательнее, повнимательнее. Кого, ты думаешь, спас твой сынок, вам обоим на погибель? Жалостно поющий призрак, безобидный и музыкальный? Нет, Катерина. Это могучая, древняя тварь, растравляющая душевные раны. Кто поддался ее власти — никогда не станет прежним. И останется полумертвым. До самой смерти, несущей жертвам Льороны лишь облегчение. Сейчас Плакальщица убивает тебя, как убила когда-то себя и своих детей. Соперница, вытеснившая тебя из супружеской постели, не в силах сотворить такое. Но от Льороны… от Льороны не спасет ни скорый развод, ни другой мужчина, ни новая семья.

Я не знала, кого спасаю, ответила Глазу бога-ягуара Катерина. А если бы знала…

Воспоминания хлынули, как вода сквозь рассевшуюся дамбу.

Это был предпраздничный короткий день. В кои веки раз звезды выстроились так, что заставили государство расщедриться аж на четыре выходных подряд. Какая уж тут работа! Все только и делали, что делились планами на грандиозный, грандиозный отдых. Даже те, кто весь отпуск изображал на даче сизифов и данаид, плели враки о турах в Азию и Европу. Одна Катя не примкнула к общеконторскому марафону хвастовства — металась с бумагами на подпись, пытаясь успеть до двух часов, до великого исхода сотрудников на великий уикенд.

Очередная дверь, распахнутая пинком, открыла Кате невиданное зрелище: на столе перезрелой Иродиадой извивалась Ольгуся Слизкова, почтенная (до недавних времен) чиновница-кадровичка. Сейчас Ольгуся, полузакрыв глаза, самозабвенно выстукивала по казенной столешнице не то чечетку, не то фламенко и казенные же степлеры кастаньетами стрекотали в ее руках.

— Что с ней? — отчего-то шепотом поинтересовалась Катерина у сотрудницы, невозмутимо наливавшей воду из кулера.

— А развелась полгода как! — исчерпывающе пояснила та.

Катя кивнула. Других резонов для танца на офисном столе ей, разведенке, не требовалось. Катерина понимала: вот и настал у бывшей мадам Слизковой тот самый момент, когда хочется перекрыть немолчный вой Плакальщицы — ценой любых выходок и безумств. Чтобы не слышать проклятого вопроса: «Почему я умираю в холоде?», не гадать: может, этот холод с тобой навек и уже не отступит — до смертного часа. Не сознавать: отныне ты одна, совершенно одна. И вдобавок чокнутая. Чокнутая, стареющая на глазах брошенка.

Наверняка на праздниках Ольгуся заведет нелепый, неподходящий — да попросту позорный — роман без намека на будущее. Купит золотые лосины и придет в них на работу, мучительно стыдясь своей пухлой и дольчатой, словно тыква, задницы. Годами будет чудить, точно пьяная выпускница в фонтане, распугивать «ханжей и обывателей» словом и телом. И фламенко на столе, и советы мадам Помпадур, и эротическую кулинарию в ход пустит — лишь бы не оставаться один на один с Плакальщицей, не слушать ее пророческих завываний.

Со временем песнь Льороны поутихнет — поутихнет и Ольгуся. Вернется к прежней почтенно-чиновничьей манере поведения. Но к себе прежней не будет ей дороги, много лет не будет. В душе ее, будто в доме с привидениями, поселилась Плакальщица, чуть что заводящая песенку про смерть в тоске и холоде. Стоять дому опустелым и заброшенным, пока привидение не развеют ветра. Когда это произойдет? Может быть, никогда.

— Что же мне с ней делать? — вслух спросила себя Катерина.

— А с Льороной непременно надо что-то делать? — пожала плечами Кэт. — Не слушай ее — вот и вся недолга.

— Легко сказать — не слушай! — возразила Катя. — От ее песенок так легко не избавишься!

— Но ты же можешь. Теперь ты знаешь, что в силах заткнуть Плакальщице глотку. Можешь ее убить. В любой момент — можешь, — усмехнулась пиратка. — Она в твоей власти. И значит, больше тебе не страшна.

Выходит, что так, подумала Катерина. Злосчастное привидение оплакивает свои потери, оно просто плачет, плачет пять веков напролет, его стенания набрали адову силу и накрывают услышавшего тоскливым безумием. Чем оно виновато?

Да всем! — ворвался в повисшую паузу Глазик. Голос у него был женский, точнее, девчоночий, смутно знакомый и невыразимо вредный, и ввинчивался в мозги зубным буром: всем оно виновато! Плачет оно, видите ли! А люди с ума из-за него сходят! Скажешь, Слизкова не спятила, у нее просто настроение хорошее случилось — самое время на столе цыганочку сплясать? Да и сама ты с мальчишкой закрутила, сына забросила, порнушку с блокнотом смотрела, про точку джи в интернете читала — интерес к науке сексологии проснулся, да? Внезапно! Как способности к танцам — у Ольгуси! Ты подумай, сколько баб от той Льороны пострадало! И сколько еще страдает… Щелкни пальцами — им всем амнистия выйдет!

Злобный, назойливый писк раздражал нестерпимо, но то, что он говорил… было похоже на правду. Катины пальцы сами собой сложились в щепоть. Еще одно движение — и Льорона умрет. Так будет лучше для всех. И для самой Плакальщицы — в первую очередь.

— Не надо, — мягко произнесла Кэт, накрывая катину руку своей. — Не надо обижать слуг Теанны. Поверь мне, на место ретивых придут очень ретивые. Не пытайся облагодетельствовать мир, сестренка. Постарайся его сначала понять.

Беленус отвернулся, пряча улыбку. Теанна, она же Таточка, дух отчаянья — его подруга, вспомнила Катерина. Подруга — или другой полюс нашей странной вселенной? Неистовая радость Беленуса и невыносимая тоска Теанны — разрушители посильнее Камня порчи. Могут разрушители враждовать между собой и объединяться во временные союзы? Древние боги не глупее людей. Умеют и враждовать, и объединяться. А если Плакальщица — агент Теанны, Теанна — союзник Беленуса, Камень — враг Плакальщицы, то она, Катя, кто?

И тут Кэт подмигнула Катерине. Своим невидящим глазом, в восковой белизне которого клубилось что-то вроде спрута, сплетающего и расплетающего щупальца, тонкие, словно нити.

Катерина, разумеется, решила: это было ободряющее подмигивание. Не робей, мол, подруга, все будет хорошо! Да только забыла подруга: подмигивание бывает и предупреждающим. Если ты видишь, как к собеседнику подкрадывается смертельно опасная тварь, мысленно выбирая, не броситься ли ей сперва на тебя — мужества может хватить лишь на то, чтобы сомкнуть и разомкнуть веки. А Катя все морщила и морщила лоб, пытаясь понять смысл адресованного ей знака…

И ничего сперва не почувствовала, кроме того, что большая, холеная ладонь легла ей на лицо.

Если есть на свете ощущение чистого, дистиллированного счастья, то это было оно. Мироздание превратилось в бликующий янтарь, а пространство и время — в щекочущие пузырьки, пронизывавшие Катерину навылет. Ощущение было ужасно приятным, Катя вздрагивала в истоме, покорная и нежная, точно в объятьях любовника, и не просто любовника, а возлюбленного. Воз-люб-лен-ный — звенело непривычное, смущающее слово, воз-люб-лен-ный, пре-кра-сен ты, воз-люб-лен-ный мой…