Кривые дорожки к трону - Чернышева Юлиана (серия книг txt) 📗
В глаза сразу бросились кажущиеся бесконечными ряды скамеек по обе стороны от широкого прохода, в конце которого, даже от входа, был виден стоящий на небольшом постаменте гроб. Рука сама сжалась на предплечье мужа, но на его взгляд я покачала головой, показывая, что в порядке. Настолько, насколько это вообще может быть в подобной ситуации. А у самого гроба, словно не сумев себя заставить отдалиться хоть на метр, спиной к нам стояли две женщины.
Супруг взглядом же спросил разрешения и освободил руку, шагнув чуть вперед. А затем позвал едва слышно даже для меня:
— Лайдин Кристин?
Обе женщины обернулись почти одновременно, а затем одна из них стремительнее, чем я могла бы предположить, бросилась к Иру, не сдерживая слез. Очевидно, это и была мать Вернона. Как и сказал вчера Ирвин, она действительно была пожилой. Но смерть сына, кажется, почти убила ее. Руки, когтями раненой птицы вцепившиеся в ткань камзола Ира, мелко подрагивали, а рыдания доносились будто не из горла, а откуда-то из глубины души. Сейчас я не видела ее лица, но хватило и пары мгновений до этого, чтобы отметить ввалившиеся покрасневшие глаза и горящие нездоровым лихорадочным румянцем щеки. Муж что-то негромко говорил ей, наклонив голову, а женщина продолжала плакать. Так надрывно, что я сама едва сумела справиться с подкатившими к горлу слезами. И поспешно перевела взгляд левее.
Сестра погибшего оказалась, напротив, моложе, чем я думала. Возможно, моложе даже меня самой, что только подчеркивал отсутствующий макияж. Глаза девушки тоже были покрасневшими от слез, но сейчас она не плакала. Только комкала и без того превратившийся в измятую тряпку носовой платок да раскачивалась слегка из стороны в сторону, вряд ли сама замечая это. Я отыскала в кармане чистый платок и шагнула вперед, протягивая его девушке.
— Вот, возьмите, пожалуйста. И примите мои соболезнования…
Я не знала, как себя вести, что говорить. И уж тем более, к счастью, не знала, каково ей. Но боль в серых глазах была столь явной, что хотелось сделать хотя бы что-то, чтобы ее уменьшить. Вот только это было не в моих силах.
Девушка кивнула молча и забрала предложенное, болезненно царапнув мою ладонь ногтями. А затем развернулась обратно к гробу. И только тогда это решилась сделать и я.
Было страшно осознавать, что несколько дней назад вот этот самый мужчина был жив, ходил, дышал, смеялся. Мечтал о чем-то и строил планы. Может быть, был влюблен и собирался с духом, чтобы в этом признаться. А теперь он лежит в деревянном коробе, одетый в форменный камзол, который фактически стоил ему жизни. А еще… Я понимала, насколько безнравственна эта мысль здесь и сейчас, но она возникла сама собой и прокатилась холодом по позвоночнику. Мысль о том, что на его месте мог быть Ирвин. Что это он мог заинтересоваться зачарованной статуэткой, и это на его шее затянулась бы удавка… Картина в воображении оказалась столь яркой, что я даже обернулась, чтобы убедиться, в порядке ли супруг.
А затем в нос буквально ударила удушливая волна разнотравья. Пальцы скользнули в карман, но ничего там не обнаружили, ведь платок я отдала минутой ранее. Пришлось довольствоваться поднесенной к носу ладонью. Я всего пару раз была на похоронах, да и то в детстве, и совершенно забыла, что в сочетании трав, которыми окуривают зал, главенствует именно мертея — невзрачное растение, растущее лишь на кладбищах. И на которое, по иронии судьбы, у меня аллергия. Если не прекратить дышать ею прямо сейчас, то весь следующий день, а то и не один, я проведу с головной болью, беспрестанно чихая. В этот момент я действительно чихнула, словно в подтверждение.
Ирвин поднял на меня взгляд над головой по-прежнему прижимающейся к нему, но уже немного успокоившейся женщины. Пришлось губами проговорить ему проблему и показать в сторону самых дальних скамеек. Уж туда-то наверняка запах не дойдет или хотя бы будет не столь концентрированным. Муж, прищурившись, повернул голову в указанном направлении и, кажется, остался удовлетворен. Разумеется, я бы предпочла остаться рядом с ним, ведь именно для этого вообще оказалась здесь, но при данном раскладе выбирать не приходилось.
И, стараясь дышать как можно более редко и поверхностно, я направилась в конец зала. Или же его начало, смотря откуда считать. Впрочем, присутствующие тоже стали занимать места — если уж младшие жрецы начали окуривание, то и старший, проводящий ритуал прощания, вот-вот должен был подойти. И он действительно появился в бордовой накидке и босой, как предписывали храмовые каноны.
Поначалу показалось, что вокруг меня образовалась зона отчуждения — несколько скамей впереди, как и по другую сторону прохода оставались пустыми. Но размышлять об этом было не время — ритуал начинался с минуты на минуту. Со своего места на самом краю я могла видеть, как Ирвин подводит лайдин к первой скамье и помогает присесть и как присоединяется к ним сестра Вернона. А затем и полноватая немолодая женщина, только что беседовавшая о чем-то со жрецом.
Я подалась вперед, пытаясь разглядеть ее получше, но в этот момент ощутила осторожное прикосновение к плечу. И вздрогнула, резко оборачиваясь.
Это был мужчина лет тридцати на вид, с довольно располагающей внешностью и растерянным, даже отчаявшимся, сказала бы, выражением лица.
— Лайдис, искренне прошу прощения за беспокойство, но я в отчаянии, — подтвердил мое предположение он. — Вы не могли бы помочь мне?
— Что произошло? — чувствуя к нему странное расположение, все равно настороженно отозвалась я.
— Дело в том, что моя сестра, — мужчина покосился по сторонам, как будто опасаясь, что его кто-нибудь услышит, — понимаете, она отправилась в уборную. Но прошло уже более двадцати минут, я беспокоюсь, вдруг ей стало дурно. Здесь такая атмосфера, а Элейн впечатлительная девочка, я… Я бы никогда не потревожил вас в такой момент, богами клянусь, но…
— Не тревожьтесь, лайд. — Осознав, что ничего сверхъестественного не требуется, я поднялась со скамьи как можно тише и вышла вслед за ним из зала. — Где находятся уборные?
Мужчина, кажется, не надеявшийся на такое быстрое согласие, с готовностью указал направление и выразил желание подождать у дверей. В общем-то это и правильно — если девушке действительно стало плохо, его помощь может понадобиться.
Я распахнула дверь и вошла внутрь, минуя небольшое помещение с умывальными чашами и зеркалами, и остановившись у еще одной двери, постучала. Ответом была тишина.
— Лайди? Лайди, с вами все в порядке? — Она не отвечала, так что я наудачу повернула простую деревянную ручку и обрадовалась, когда та поддалась. Но радость тут же сошла на нет, стоило увидеть раскинувшуюся на полу фигуру в окружении бордовой ткани. Не слишком думая о чистоте пола, о сохранности собственного платья, я бросилась на колени рядом с девушкой и положила руку на ее шею. Дышит, это главное. Юная, симпатичная, совсем непохожая на брата и бледная до невозможности, она была хрупкой, но не настолько, чтобы я смогла справиться одна.
— Лайд? — повысила я голос, надеясь, что две полуоткрытые двери не станут слишком сильной помехой. — Думаю, вам нужно пренебречь приличиями и войти, вашей се…
Мокрая, одуряюще сладко пахнущая ткань зажала мне рот, а сильная рука обхватила поперек талии, мешая вырваться. Я задергалась, отчаянно вцепляясь пальцами и ногтями в руку напавшего, но лишь скользила по слишком плотной ткани его рукавов. Сознание помутилось, словно уплывая куда-то, в глазах начало темнеть, а во рту чувствовался привкус крови пополам с неизвестным зельем. Я еще успела увидеть сквозь туман в глазах, как поднимается с пола девушка, «помощь» которой так дорого мне обошлась, и услышать голос ее наверняка ненастоящего брата:
— Открывай живее, пока сюда кто-нибудь не вошел!
А затем потеряла сознание, едва успев сделать очередной вдох.
Было больно. Это стало первой мыслью, пришедшей мне в голову и не желавшей ее покидать до сих пор. Болела, вывернутая вправо, прикованная к стене рука, болела нижняя губа, болела, словно обожженная, задняя часть шеи. Но сильнее всего раскалывалась сама голова — тяжелая, будто чугунная, лежащая на тонком и твердом подобии подушки. Шляпку явно сорвали, не потрудившись вытащить шпилек, так что саднила еще и кожа, но это было мелочью по сравнению с прочим.
